Арсений Ворожейкин - Истребители

• Название: Истребители
• Автор: Арсений Ворожейкин
• Издательство: Воениздат
• Жанр: История
• Год: 1961

Автор книги — один из прославленных советских летчиков-истребителей, лично cбивший в воздушных боях 52 вражеских самолета. Воспоминания построены на богатейшем жизненном материале, который автор вынес из боев против японских захватчиков в районе реки Халхин-Гол в 1939 году. Это был первый и потому особенно трудный этап в становлении воздушного бойца, чей талант с таким блеском раскрылся в годы Великой Отечественной войны. Воссоздавая до сего времени не освещенную, но весьма поучительную историю воздушных сражений над степями Монголии, А. В. Ворожейкин вдумчиво прослеживает, как вызревали новые принципы боевых действий нашей истребительной авиации. Его правдивый рассказ о лично пережитом и узнанном в огне жестоких охваток отличается большой эмоциональной свежестью.

---

На центральном участке фронта героические бойцы тт. Зайюльева и Мухомедзярова сегодня днем после упорного штурма взяли высоту Песчаную. Высота была японцами сильно укреплена, имела бетонированные блиндажи и окопы.

Наши бойцы захватили много трофеев, в том числе документы и имущество трех японских штабов.

Бойцы тов. Лесового, продвигаясь вперед, наткнулись на сопротивление двух японских рот и уничтожили их.

Бойцы тов. Федюнинского полностью уничтожили эскадрон японской кавалерии, пытавшийся также вырваться из нашего железного кольца».

* * *

«26 августа был для нашей авиации в борьбе с японскими захватчиками одним из самых блестящих дней. В этот день летало 790 наших истребителей, произошло 7 воздушных боев.

Наши героические истребители, не имея никаких потерь, сбили 41 японский истребитель и 7 японских бомбардировщиков. Во всех боях японцы первыми выходили из боя. Поле боя всегда оставалось за нами.

81 наш бомбардировщик бомбил скопление вражеских войск.

Часть бомбардировщиков противника, встреченная нашими истребителями, удрала, сбросив бомбы на своей территории».

Как отрадно читать и говорить об этом!

Но вот сообщение ТАСС за май месяц:

«28 мая. Застигнутые врасплох монгольско-советские истребители поднялись в воздух с некоторым опозданием, что дало противнику преимущество. В этом бою монгольско-советская авиация потеряла 9 самолетов, а японцы — 3 самолета».

И об этом печальном факте, чтобы он впредь не повторился, я тоже упомяну в докладе.

Можно сделать анализ боевых потерь по месяцам, он красноречив.

Если в мае мы потеряли самолетов раза в четыре больше, чем японцы, то в последующие месяцы приблизительное соотношение складывалось неизменно в нашу пользу: на каждый наш потерянный самолет приходилось в июне — 3 вражеских, в июле — 4, а в августе — почти десять.

Сам собой напрашивается вопрос: неужели все это не послужит для японской военщины уроком, неужели она не прекратит это бессмысленное кровопролитие.

Гринев, глядя на газеты и листки, которыми я обложился со всех сторон, говорит:

— А если сейчас ракета на вылет? Все бы твои бумажонки взвились вдогон за самолетом!

Он живо представляет себе такую картину и смеется.

— Бумажки не нравятся? Это я для твоего доклада материал собрал. Может, сделаешь все-таки?

— Нет уж, уволь. Доклад — дело комиссара!

— А тебя разве не касается?

— Почему, касается… Но все же доклады твое дело, а мое — полеты. Должно же быть разделение труда!

— Ты же понимаешь, что не прав…

— Понимаю, — серьезно говорит Гринев. — Понимаю, а вкуса к этому делу нет… Не люблю с бумажками возиться.

— А надо!

— Вот кончится война — займусь.

— Послушай хоть, о чем я собираюсь говорить.

— Всегда готов!

Мы обсуждаем основные положения Доклада, потом парторг добавляет раздел о работе коммунистов из технического состава. Потом в работу включается Борзяк. Вчетвером мы подводим окончательные итоги боевой работы. Результаты неплохие: за время боев эскадрилья не потеряла ни одного летчика, а сбила более двух десятков вражеских самолетов.

Взглянув на часы, Гринев напоминает:

— Через пятнадцать минут мы с тобой вылетаем на разведку.

3

1 сентября весь мир облетела грозная весть: фашистская Германия напала на Польшу, а вслед за ней Англия и Франция объявили войну Германии.

Началась вторая мировая война.

В свете этих событий халхин-гольский конфликт предстал как бесспорно важный этап в едином замысле подготовки империалистами войны против Советского Союза, как стратегическая разведка боем.

Японцы, наголову разбитые в августе, начали стягивать новые силы и даже пытались на правом фланге дважды наступать свежими резервами. Опять разгорелись воздушные бои. Поползли слухи о том, что японцы готовятся к новому наступлению в больших масштабах.

Перед нашей разведывательной эскадрильей была поставлена весьма щекотливая задача: не нарушая государственной границы, внимательно следить за действиями противника по ту сторону. Правда, как и всем летчикам, нам разрешалось залетать в Маньчжурию во время преследований вражеских самолетов, но в такой обстановке обычно не до разведки. Следить за противником так, как мы наблюдали за ним до 31 августа, трижды на день посещая установленные для каждого звена районы, теперь уж не представлялось возможным. Мы могли доставлять только отрывочные, подчас случайные сведения, по которым, конечно, нельзя было составить ясного представления о намерениях японского командования. В иных случаях такие данные даже вводили в заблуждение.

Как-то Кулаков, возвратившись из разведывательного полета, рассказывал начальнику штаба эскадрильи:

— Высота у меня была две тысячи метров. Лечу. Одним крылом — по Монголии, другим зацепляю Маньчжурию. На станции Халун-Аршан дымит большой состав. Я сразу же еще один заход… Как ни плохо было видно, но все же разглядел: эшелон разгружается… Значит, прибыли новые войска. Тогда я полетел на запад и на дороге к Джин-Джин-Сумэ встретил колонну конницы, километра два длиной…

— Загадочное дело: почему они выгрузку производят днем и так открыто перебрасывают свою конницу, без всякой маскировки? — спросил Гринев, глядя на начальника штаба. — Неужели в темное время не могут это сделать?

— А ничего мудреного тут нет, — ответил Шинкаренко, как будто вопрос командира был обращен к нему. — Нам не разрешают действовать, вот они в открытую и подбрасывают войска! А позволили бы разок штурмануть…

— Уж больно ты, я смотрю, драчлив стал, Женя, — покровительственно сказал Борзяк. — Как петух! Тебе бы только налетать… А того не понимаешь, что японцы, может, этого только и ждут, только и хотят нас спровоцировать, чтобы тут же на весь мир раструбить, будто мы захватываем Маньчжурию, а они ее защищают!.. Мы сделали свое дело. Противника разбили, Монголию очистили. Теперь пускай они думают, как им дальше быть…

— Начальству, конечно, видней, но почему же японцы летают к нам, а мы не можем? — Шинкаренко посмотрел на меня, как бы ища поддержки.

— Когда нужно, и мы к ним летаем, — ответил я. — Тебя ведь никто не осудил за то, что ты сегодня в бою преследовал японца и похоронил его где-то километрах в пятидесяти от границы.

— Немного поближе, — уточнил Женя, хмуря брови, но не в силах удержать свою белозубую улыбку. — А штурмануть бы не мешало…

На войне каждый рядовой боец по-своему, горячо, воспринимает неудачи и успехи своей армии. Так же, как старшие военачальники, возглавляющие армию, он озабочен судьбами своего Отечества. Находясь же вдалеке от родных мест, советский боец особенно дорожит славой своего оружия и всей душой стремится к глубоко осмысленному выполнению всех распоряжений.

Сложившаяся обстановка напоминала конец июня, когда японцы готовились к захвату Восточной Монголии: на земле стояло затишье, а в воздухе возникали бои, превосходившие по своей силе июньские. И мы, естественно, задавались вопросом: не целесообразнее ли в этих условиях, когда за нами сила, ответить на активность врага нашим двойным ударом, раздавить противника на его же земле? Но все указания, поступавшие свыше, говорили только об одном — об обороне границ Монголии…

— Если будет нужно, и мы нанесем удар, как это сделали в августе! — сказал я. — Начальник штаба прав, сейчас надо быть очень осмотрительными. Мы с птичьего полета хотя и далеко видим, но все же только под собой… А из Москвы весь земной шар просматривается. Вчера я был в политотделе, и там такое мнение, что японцы только создают видимость подготовки к наступлению, хотят нас запугать, а на самом деле просто спешат заткнуть дыру — ведь их наземные войска здесь все истреблены.

— Но все-таки войска прибывают, это факт, — осторожно вставил Кулаков.

— Так вот мы, разведчики, и должны внимательно следить за японцами, чтобы не прозевать сосредоточение противника и не подвергнуться неожиданному нападению, как это было в мае и особенно в начале июля, — сказал Гринев.

— Нам же не разрешают летать на разведку в Маньчжурию?

Разъясняя Шинкаренко суть дела, я в душе и сам чувствовал, что мои доводы недостаточно убедительны. Спасибо, поддержал Гринев:

— Наше дело солдатское: что прикажут, то и будем делать.

Но Шинкаренко не сдавался:

— Суворов говаривал: каждый солдат должен знать свой маневр.

— Это верно. А пока вот наш маневр, — и Гринев показал на самолет, взлетавший на разведку…

На другой день километрах в пятидесяти от правого фланга советско-монгольских войск, недалеко от станции Халун-Аршан в отрогах Большого Хингана, Кулаков со своими ведомыми обнаружил большое количество свежевырытых окопов, занятых японскими солдатами. Этот клочок монгольской земли вплотную подходил к маньчжурской границе. Никакого населения и даже пограничников там не было. Ясно: выбрав незащищенный и малодоступный для советско-монгольских войск участок, японцы снова нарушили монгольскую границу.