Вера Ковальчук - Младший конунг

• Название: Младший конунг
• Автор: Вера Ковальчук
• Издательство: Издательство «Крылов»
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2006
• ISBN: 5-9717-0185-1

Один из самых острых периодов истории Норвегии — война за наследство Харальда Прекрасноволосого, конунга, объединившего Норвегию в единое государство. Война шла между двумя его сыновьями: любимцем отца Эриком Кровавая Секира и выросшим на чужбине Хаконом, воспитанником Адальстейна Английского.

Многие викинги, недовольные произволом Эрика Кровавая Секира, отправлялись в изгнание, унося с собой надежду в будущем вернуться и отомстить. Среди них — Орм, сын Рёгнвальда и Хильдрид Вороново Крыло. На чью сторону он встанет?..

...Удивительный непредсказуемый мир викингов откроется перед вами — мир, где живут люди, не способные умереть, пока не выполнят своего предназначения, где гибнут в отчаянной схватке с улыбкой на устах. Земля загадочная, чужая, и в то же время сразу и навсегда очаровывающая своей дикой, языческой красотой.

---

Она едва успела войти в залу, как ее заметили, и кто-то крикнул:

— Эй, Хильдир! С возвращением!

Хильдрид уже не спорила, когда к ней обращались, как к мужчине, именовали мужским именем. Сперва путать стали британцы, ухо которых не чувствовало большой разницы между женским «Хильдрид» и мужским «Хильдир». Потом им начали вторить скандинавы. Вскоре после смерти Регнвальда многие из тех, с кем она общалась, сталкивалась в жизни и даже ходила вместе в походы, забывали о том, кто она на самом деле. Женщина привыкла. Ей и самой иногда казалось, что в ней осталось немного женского. Порой естество давало о себе знать, но в такие дни, прежде чем ложиться вместе с Альвом, она пила отвар ромашки, собранной ранней весной — только головки и нераспустившиеся цветки, называемые «пуговками»...

Только с Альвом, ни с кем другим. Этот воин преданно служил ее мужу двадцать четыре года назад, и в бою постоянно следовал за Гуннарсдоттер — охранял от опасности. Она видела в нем отражение воли Регнвальда, и порой, в забытьи страсти, ей казалось, что она лежит рядом с супругом, слышит его дыхание, чувствует его прикосновения.

Но рожать от Альва все равно не собиралась ни при каких обстоятельствах. Потому и пила ромашку.

В пиршественной зале, как всегда, было очень шумно. Хильдрид заняла свое привычное место на широкой скамье, у одного из столбов, подпирающих крышу. По счету британского королевского двора изгнанница из Северной страны сидела высоко, а с нею ее ближайшие сподвижники — Альв, Торстейн, Хольгер. Слуги никогда не обносили ее блюдом, Адальстейн, которого она про себя привычно называла конунгом, то и дело милостиво к ней обращался, словом, Хильдрид Вороново Крыло, дочь Гуннара была здесь в чести. Не на что жаловаться.

— Эй, Хильдир, подзадержался ты нынче! — крикнул ей через залу другой уроженец Севера, дан Фроди. — Не расскажешь, в чем дело?

— Расскажу, — пообещала она.

Не стоило обращать внимание на его оговорку. Викингу так было проще. Все-таки, женщина на кормовой скамье, у правила, женщина в кольчуге и при мече на боевом корабле, более того, женщина во главе отряда воинов — вопиющее нарушение всех традиций. Многих подобное нарушение приводило в ужас. Им казалось, что ломается исконный миропорядок, вселенная начинает крениться, небо вот-вот упадет на землю, и, заводя глаза к небу, они вздыхали: «О, времена, о, нравы...» Для собственного спокойствия блюстители традиций старались забыть о необычности Хильдрид, и обходились с ней так, как привыкли со своими соратниками.

Остальные, в первую очередь воины отряда Гуннарсдоттер, просто не обращали внимания. Какая разница? Главное, что она справляется с делом, отлично распоряжается на своем драккаре, не боится битв и не отдает глупых распоряжений. Кроме того, она удачлива, для вождя это очень важно. Ей самой тоже было все равно. Хильдир, так Хильдир.

В трапезную, как водится, первыми собрались скандинавы, привычные к тому, что на их родине к столу созывали строго два раза в день, и опоздание считалось крайне непристойным поведением. Почти все они уже сидели на своих местах, ожидая, когда будут подавать мясо. Британцы не торопились, как и их король. Адальстейн опоздал к урочному времени, но как только он вошел, встрепенувшиеся слуги тотчас понесли ему блюда с лучшим мясом, до сего момента томившимся на огне... Не слишком перестоявшимся, надо отдать должное. Когда до Хильдрид добрались остатки окорока, женщина смогла убедиться, что угощение не хуже, чем обычно.

Она подставила кружку, и слуга налил ей эля. Ловко налил — ни капли не брызнуло на земляной пол, устланный соломой. Привычно орудуя ножом, женщина нарезала мясо с окорока большими ломтями, а кость швырнула под стол, собакам: так поступали все. Подцепила ломоть на кончик ножа. Мясо еще парило, истекало соком и остатками крови — женщина с наслаждением впилась в него зубами. Ощущение голода, которое перегорело в ней, возродилось вновь от дразнящего аромата жаркого.

— Славно кормят в доме этого конунга, — произнесла она, словно наизусть из саги.

Альв едва повернул к ней голову.

— Уж так тебе нравится его хлеб, что ты о севере вздыхаешь, — проворчал он и забрал у нее один из мясных ломтей.

Хильдрид лишь пожала плечами. Все верно, но разве может быть иначе? Кто может не мечтать о родной земле? И при чем тут щедрый на еду конунг Британии?

Началось, как всегда, с мяса, потом слуги понесли и овощи. Похлебку разливали в миски на троих-четверых, но дочь Гуннара едва тыкала туда ложкой — она не привыкла к «травяной еде». Повара Адальстейна кидали в котел самые разные овощи и травы, далеко не все из них были знакомы уроженке Нордвегр, многим она не доверяла. К примеру, той же репе, которой у нее на родине кормили свиней. Не признавала грибов. Зато местные пиво, эль и сидр ей очень нравились. И, конечно, рыба и мясо. Впрочем, то и другое почти везде одинаково.

Хильдрид жевала ломти свинины, редкостно сочной на вкус, и вспоминала, как в Нордвегр бывало тяжело со свининой к наступлению весны. Голодной зимой скорее съедали мелкий скот, лишь бы не резать коров-кормилиц, без которых просто смерть.

Болтовня наполняла залу гуще, чем пар или чад факелов, укрепленных в стенных кольцах. После пары кружек английского эля, от которого развозило незаметно, но сладко, обедающие за одним столом выходцы из разных стран легко находили общий язык. Жесты, мимика, интонации — мало ли средств общения. Порой достаточно было нескольких пальцев, чтоб объясниться за столом, поспорить о политике и религии.

Хильдрид молчала — ее, как дым залу, туманил сон. Запредельно уставшая, женщина время от времени начинала сомневаться — спит ли она, или видит все наяву. Слева от нее сосредоточенно и мрачно жевал Альв — он тоже молчал. Верный и неизменный спутник Гуннарсдоттер всегда чувствовал, когда она не желает говорить. Эта женщина вообще не блистала говорливостью, предпочитая думать, нежели болтать, особенно если можно было без этого обойтись.

— Эй, Хильдир, ты слышал, что умер наш конунг? — крикнул кто-то из скандинавов с дальнего конца стола. Она не узнала говорящего по голосу, но по акценту определила трандхеймца.

Сперва сказанное не дошло до ее сознания, но потом, пораженная удивлением, как внезапной вспышкой молнии, Хильдрид обернулась и посмотрела на Адальстейна. Тот лакомился цыпленком и, кажется, нее собирался немедленно помирать.

— Я не поняла — что ты имеешь в виду? — громко спросила она, перейдя на язык Нордвегр.

— Я имею в виду смерть конунга Харальда. Харальда Прекрасноволосого, — трандхеймец привстал, и она узнала Асмунда. Не ее воин, плохо ей знаком; он скорее купец, чем викинг, постоянно ходит в Нордвегр на своем кнорре и заодно выполняет поручения британского государя. — Ты слышал об этом, Хильдир?

— Нет.

Перед Хильдрид остановился слуга и предложил ей оленины, уже разделанной и порезанной на ломти. Женщина воткнула в мясо кончик ножа и перетащила его на свою лепешку. Умер конунг. Умер ее конунг. Конунг, которому она служила, которого уважала, которым восхищалась. Которого когда-то любила... Так, слегка, глупой детской любовью, которая вместо чувств к подлинному человеку предпочитает наслаждаться страстью вымышленной... Но это было. И память о короткой влюбленности по сей день жила.

Значит, Харальда больше нет. Они больше никогда не встретятся, он не потреплет ее за щеку, не потянет за мочку уха и не посмотрит своим особенным взглядом... Она подняла глаза от мяса и заметила направленный на нее взгляд. Неподалеку от Адальстейна перебрался через скамью и сел юноша, совсем молодой, хоть уже и не мальчишка. Он был при мужском тяжелом поясе и длинном ноже, который носил с такой гордостью, с какой ножи и мечи таскают только очень молодые воины — те, что привычны к оружию, но еще не привычны к своему достоинству взрослого мужчины. Потому он и вел себя одновременно с неуверенностью и вызовом. Юноша был одет по-нордвегрски, но с христианским крестом на груди, который он, казалось, выставлял напоказ.

Хильдрид, разумеется, знала его, хотя почти не общалась. Это был Хакон, один из младших сыновей Харальда Прекрасноволосого, самый последний из признанных. Его мать, Тора Агмундоттер по прозвищу Жердинка, никогда не была супругой конунга, за которую выплачивалась винга, дарился мунд и хундрадаг — «утренний дар». Он просто захватил ее, когда наведался на Морстр, и родители Торы, знатные и богатые люди, какое-то время даже не знали толком, куда делась их дочь. Потому красавицу Жердинку, которая танцевала так красиво, а пела так звучно, что ей даже Хильдрид порой завидовала, хотя по натуре завистлива не была, называли наложницей, а иногда и рабыней конунга.

Харальду тогда было уже за семьдесят. Он превратился в мрачного и брюзгливого человека, пока, впрочем, еще крепкого и способного вести в бой войска. Если по утрам, поднявшись с холодной земли, где ночевал, завернувшись в плащ, он чувствовал колотье в боку или жалобу суставов, то молчал об этом. Харальд не прекращал тащить в постель всех красоток, до которых мог дотянуться, но теперь торопился отсылать их прочь. Теперь он признавал не всех сыновей, которых приносили ему случайные наложницы, поскольку в своем возрасте уже начал понимать, какая это напасть. Когда-то, будучи молодым и запальчивым, Прекрасноволосый провозгласил, что все его сыновья будут конунгами. Лишь много лет спустя он понял, что сболтнул.