Алексей Пехов - Фэнтези 2007 [сб.]

• Название: Фэнтези 2007 [сб.]
• Автор: Алексей Пехов
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-19315-4

Могущественные маги и обворожительные колдуньи!

Знаете ли вы, почему кантабрийское вино отдает порохом? В курсе ли вы, в каких случаях вам может весьма пригодиться ментальный паразит-захребетник? Отдаете ли вы себе отчет в том, что если вы легкомысленно станете брать в долг у потусторонних сил, то плата почти наверняка вам не понравится? Осведомлены ли вы, что ангелы — тоже люди, что самые серьезные магические проблемы можно решить птичьим криком и волчьим скоком, что фейрин и золото — практически близнецы-братья?..

Если в ваших знаниях имеются пробелы по данным вопросам, соблаговолите незамедлительно прочесть сей магический фолиант, составленный из новых фэнтезийных произведений отечественных фантастов. Заверяю вас: данная волшебная книга — последний писк магический моды очередного сезона!

Содержание:

Джентльмены удачи:

Алексей Пехов "Особый почтовый"

Виктор Ночкин "Фейрин и золото"

Андрей Уланов "Кантабрийское вино"

Магический детектив:

Генри Лайон Олди "Захребетник"

Ольга Громыко "Птичьим криком, волчьим скоком"

Михаил Харитонов "Долг"

Повелители стихий:

Святослав Логинов "Лес господина Графа"

Наталия Осояну "Перо из крыла феникса"

Илья Новак "Ради всех грехов мира"

Демоны с той стороны:

Владимир Аренев "Ветер не лжет"

Алексей Пехов "Змейка"

Юрий Нестеренко "Плата"

Виктор Точинов "Полкоролевства в придачу"

Последняя сказка:

Михаил Балабин, Олег Бондарев "Ангелы тоже любят"

Сергей Челяев "Тот, кто всегда возвращается"

Виктор Ночкин "Настоящая принцесса"

Алексей Пехов "Последняя осень"

---

В данный момент Доминго вольготно расположился в беседке позади трапезной. Он любил после ужина отдать должное превосходному элю, который варили в пивоварне «Горних высей». Компанию псоглавцу составил виц-барон Борнеус, недавно контуженный на Чацком турнире — человек дородный, громогласный и чересчур веселый для подобного места. Также эль дегустировал лейб-скороход Йован Сенянин, пострадавший от неудачного магического опыта — чью ауру, умбру и прочие тонкие структуры личности (вкупе с расшатанными нервами!) приводили в порядок здешние волхвы-медикусы.

Купол из кованых прутьев делал беседку похожей на звериную клетку. По идее, со временем прутья должен был обвить плющ, превратив железный скелет в уютный шатер. Плющ, однако, еще не вырос, что троицу любителей эля нисколько не смущало.

Так даже удобней глазеть по сторонам.

— А я вам говорю: долго он не протянет! — горячился виц-барон, брызжа пеной из своей кружки на собеседников. — Не жилец, верьте моему слову!

— Врешь! — гавкнул в ответ псоглавец. — Он сильный. Справится...

— Славный ты парень, Доминго. И в гончих разбираешься, и в борзых, и в волкодавах. А в нашем брате — ни уха, ни рыла, уж извини за прямоту...

Словно подслушав их разговор, на тропинке, ведущей к Мраморному утесу, показался человек. Он шел не спеша, чуть прихрамывая, опираясь на трость из палисандра. Ветер трепал седые волосы и края шерстяной накидки, в которую зябко кутался идущий.

Первым его заметил лейб-скороход.

— Тише, господа! Неудобно...

Виц-барон поперхнулся очередным аргументом, закашлялся, пуча глаза и багровея лицом. Доминго же фыркнул и продолжил лакать эль длинным розовым языком, слегка разинув пасть. Клыки псоглавца вызывали уважение, а то и зависть.

Не взглянув в сторону спорщиков, человек миновал беседку и скрылся за поворотом. Казалось, он сгинул в гуще буйно разросшихся кустов дружинника, усыпанных темно-багровыми, похожими на капли крови, ягодами.

— Нет, не жилец, — с уверенностью повторил Борнеус, когда дар речи вернулся к нему. — Я вчера слышал: он вирши читал. Вслух. Сам себе. Ежели кто вирши вслух долдонит, и не за деньги, или там дамочке сердца, — все, пиши пропало. Режьте доски для гроба. Это я вам точно говорю.

— А я стихи люблю, — сообщил вдруг Доминго, отставив кружку. — Тоскливые. Слушаешь — и выть на луну охота...

— Но ты ж их вслух не читаешь?

— Не читаю, — грустно согласился псоглавец. — Голос у меня для стихов скверный. Зато выть умею мастерски. Душевно. Показать?

— Не надо! — поспешил упредить псоглавца скороход. — Лекари браниться станут. Скажут: что это вы, как на покойника...

— Ладно, не буду. А этот... Выкарабкается. Есть в нем что-то наше... Даром что смурной.

Виц-барон, ничуть не убежденный словами псоглавца, с сомнением покачал головой и взялся за кувшин.

* * *

Идти было трудно. Левую икру прихватывала судорога, но он с упрямством механизма двигался по тропинке, налегая на крепкую трость. Если б еще не дрожь в руках... Тело самовольничало: каждая часть — со своими причудами, и неизвестно, что вздумает заартачиться в следующий момент.

Он справится. Это пройдет. Когда-нибудь пройдет.

Он ни о чем не жалеет. Что сделано — то оплачено.

Все честно.

Джеймс добрался до подножия утеса, где любил проводить свободное время. Досуга у него теперь имелось с избытком. Присев на замшелый камень, он достал томик стихов аль-Самеди — подарок Азиз-бея. С книгой он практически не расставался, выучив чеканные строки наизусть.

Особенно часто вспоминалась «Касыда об Источнике Жизни».

— Скалясь с облучка кареты, что ж вы, годы, так свирепы?
На таком, как я, одре бы не лететь, плестись шажком
— Сбит стрелою пестрый стрепет, смолк травы душистый лепет,
Смутен жизни робкий трепет, хрупок прах под каблуком...

— Хрупок прах под каблуком, — повторил Джеймс. И некоторое время сидел молча.

Смеркалось. Ветер шелестел в соснах. Вдали, над Старыми Ботоцами, копился закат, похожий на кубок из оникса с нелепым пятном-кровоподтеком. Наконец Джеймс поднялся и отправился дальше, к Шегетскому озеру. Девятьсот тридцать семь шагов от дома до утеса. На сто восемьдесят шагов больше — от утеса до кромки воды. Два раза каждый день, утром и вечером. Ему нужно больше двигаться. Разминать ноги, заставлять работать непослушные мышцы — что бы там ни говорили лекари.

Мастер Фортунат, навещавший его в прошлом месяце, того же мнения.

Операция прошла тяжело, возникли серьезные осложнения. Венатор его предупреждал. Что ж, опасения мага в значительной степени оправдались. Но могло быть хуже. Еще хуже. Он, по крайней мере, остался жив, не сошел с ума и способен ходить.

И по спине не бегают мурашки.

— От тоски неясной млею, как овца худая, блею,
Сам себя, дурак, жалею, сам себя гоню бегом,
Сам болезнями болею, сам в гробу тихонько тлею,
Белыми костьми белею... Сам — и другом, и врагом...

Первый десяток шагов, как обычно, дался с трудом. Дальше дело пошло легче. Джеймс поймал ритм ходьбы и перестал смотреть под ноги, опасаясь споткнуться и упасть.

Когда нет необходимости пялиться в землю, кажется, что день прожит не зря.

Нерукотворный обелиск утеса нависал над вершинами сосен и буков. Блики закатного солнца играли на сколах. Ближе к подножию утес покрывали заросли лещины и бересклета, выше растительность редела, сходя на нет. Лишь бесформенные наросты лишайников, желтых и серых, цеплялись за голый камень.

У вершины сдавались и они.

Сюда стоило бы пригласить Кемаля, племянника Азиз-бея, для работы над пейзажем. Дикая мощь утеса. Кругом волнуется море темной зелени, разорванное вспышками пурпура и янтаря. Облака наливаются алыми прожилками. А внизу, за восточным склоном, шумит горная речка.

Беснуясь в теснине, поток грохотал, пенился бурунами, белыми от ярости, — но сюда долетал лишь отдаленный гул.

Надо идти.

Это полезно.

Это необходимо — идти.

— Сам — и птицей, и стрелою, и пожаром, и золою,
Долей доброю и злою, желтой осенью жнивья,
Сам — и нитью, и иглою, легкой стружкой под пилою,
Круглым блюдом с пастилою и изюмом по краям.
Что же, все мои невзгоды — тоже я?
Капризы моды
Или шалости природы...

— Скоро ночь, — сказали за спиной. — Время ложиться спать.

Джеймс обернулся.

Она почти не изменилась за это время. Гибкая, словно хлыст, занесенный для удара. Кожа на высоких скулах натянулась до пергаментного блеска. Щеки запали, как если бы Вуча питалась от случая к случаю. На подбородке — косой шрам. И глаза — тусклые, бесстрастные, вылитые из бронзы.

Лицо дамы со шпагой было женским, не похожим на рябой лик Лысого Гения. Но эти бронзовые глаза ясно говорили, какая цель привела Вучу Эстевен в Ботоцкие горы. Глаза — и неподвижность. Так стоять, не двигая ни единым мускулом, может лишь очень быстрый и очень опасный человек, который для себя уже все решил заранее.

— Оно того стоило? — спросила маэстро.

— Не знаю, — — ответил Джеймс.

— Я долго искала тебя. Потом вышла на след, но у меня возникли проблемы, — она криво дернула уголком рта. Наверное, это означало улыбку. — Теперь проблемы ненадолго отступили, и вот я здесь. Сейчас я убью тебя.

— Хорошо, — согласился Джеймс. — Убивай.

Болела спина. В крестце с утра поселился огненный живчик. Правое запястье ныло, как если бы вчера он полдня фехтовал тяжелой рапирой. Но рапиры Джеймс не держал в руках давно. Запястье ныло просто так. И колени подгибались просто так.

Не от страха.

Вуча не сдвинулась с места. Через плечо она носила кожаную сумку. Вряд ли требовалось объяснять, что за статуэтка лежит на дне сумки, укрыта от постороннего взгляда. На плечи дамы со шпагой осыпалась старая желтая хвоя. Ветер, подталкивая в спину, приглашал сделать шаг вперед, но она медлила.

— У меня нет к тебе ненависти. Ненависть — лишний груз. Что сделано, то оплачено. Должно быть оплачено. Ты сломал мою жизнь. Я жила скверно, но другой жизни мне не дали. А ты пришел и сломал. Теперь я сломаю твою жизнь. И будем квиты.

— Баш на баш? — спросил Джеймс.

— Да. И все-таки мне хотелось бы понять: оно того стоило? Я смотрю на тебя, немощного калеку, и недоумеваю. Разве трудно было пройти мимо? Трудно, да?

— Трудно. Ты даже не представляешь, как трудно.

— Ладно. Раз ты не хочешь отвечать...

Она извлекла шпагу из ножен, держа ее острием к земле. На расстоянии ладони от гибельного острия полз муравей: черный трудяга, равнодушный к вопросам жизни и смерти.

Чужой жизни и чужой смерти.

— Время умирать, — сказала Вуча Эстевен.

— Да, — кивнул Джеймс Ривердейл. — Только не думай, что ты убьешь меня сейчас. Сейчас ты всего лишь закончишь дело. Ты убила меня там, в Бадандене. Ты просто не знала, что убила меня.