Брейтен Брейтенбах - Не пером, но пулеметом

• Название: Не пером, но пулеметом
• Автор: Брейтен Брейтенбах
• Жанр: Поэзия

---

Моему мертвому брату, Тиро

Был живым чернокожий человек по имени Тиро, Абрахам

(и Тиро лежит в луже крови),

он хотел в университете научиться наукам

(и Тиро лежит в луже крови),

стал преподавателем, воспитывать, учить

(и Тиро лежит в луже крови),

но еще задолго до отправки в Живомертвию

ему пришлось покинуть родную страну,

поселиться в деревушке под названьем Габороне,

в стране под названьем Ботсвана, в пустыне,

где его слова зажигали между тем повсюду

огоньки борьбы за свободу...

Но белый господин решил, что каждый черный

должен помнить свое место, а не то...

и белый господин прислал по почте книгу для Тиро,

и Тиро лежит в луже крови,

и Тиро лежит в луже крови,

и Тиро сердцевина пламени в алом пламени.

* Тиро, Абрахам - южноафриканский политический деятель,

скрывавшийся в Ботсване; агентами претории ему была прислана

из Европы посылка с книгой, содержавшая пластиковую бомбу.

"ПРИДИ ВЗГЛЯНУТЬ НА КРОВЬ НА УЛИЦАХ"

незрячие видят: начало ночи в самой себе

когда кровь еще безобидно чеканит шаг в ритме сердца

как часовой на верхней площадке башни

на гребне горы

когда птицы еще в плотно натянутых

жилетках с оранжевыми разводами

рвущимися от песен, еще тишина звенит напряженно

как новенький гвоздь загоняемый в живое дерево

когда город еще прикрывает окна гардинами

когда двери еще поскрипывают на каждой улице

но смерть налицо: ликвидация всего

существовавшего вокруг тебя - благодаря чему существовал ты;

сердце вырванное из дома как одинокий гвоздь

смерть в том, что тебя нет; смерть глуха, слепа, бессловесна

смерть в том что ты никогда не существовал

ты даже не отсутствуешь потому что не присутствовал

и ты мертв:

но приди взглянуть на скользкие мостовые

на мертвых

в зеркале кровавых лужиц

на лица прикрытые несвежими газетами

со старыми новостями

которых уже не прочесть остекленевшим глазам

на бродячих собак робких и наглых - от голодухи

выходящих из серости утра дрожа и храбрясь - только от голодухи

чтобы облаять остаток мечты о социализме

приди взглянуть на солдат и на янки,

ныне святых заступников Сант-Яго

приди взглянуть на мух и на пыль и на сталь,

открой глаза, Неруда,

и приди плакать о твоем народе.

(СТИХИ С ПОЧТОВЫМ ГОЛУБЕМ)

Моя любовь,

здесь я мертв,

глаза и рот от навозных мух окружила зелень,

но из этого страшного места,

тихого благодаря закрытым воротам и зарешеченным окнам,

я вижу тебя по ту сторону

крепких стен форта, заграждений,

баррикад и рвов, окруживших колонию,

по ту сторону лениво ползущей пустыни,

по ту сторону шорохов дождевого леса,

за далеким мерцанием моря.

Я говорю с тобою,

моя любовь,

в золотом городе Риме,

в этом полном золота кладбище я жаждал видеть тебя.

В моих глазах - уста твои полны жемчуга

и волосы черны как вороново крыло;

ты стоишь как кипарис;

кожа твоя играет солнечными зайчиками,

словно доспехи храброго солдатика

или панцирь смелой маленькой черепахи.

Я увидел тебя, и мой ужас воскрес,

волнение другого материка.

Я боюсь твоих закрытых глаз,

это гложет меня как червь.

Чтобы увидеть тебя, я лечу

вдоль Чивиттавекья и дальше, держась берега

с красными домиками, вокруг которых

сушится белье на веревках и шепчут сосновые рощи,

а дальше в туннелях гулко свистят поезда,

к морю сбегают виноградники и финиковые пальмы.

Генуя, вот и граница...

Любовь, любовь моя!

По ночам твой страх бьется в окно, как слепой мотылек.

В Ницце из толпы отдыхающих призраков

к тебе не приходит уроженка Прованса,

женщина с твоими глазами, обращенными к югу,

откуда нет новостей.

Я чувствую, как ты сжалась,

сколько силы в тебе, сколько слабости!..

Я знаю, тот, кого ты ждешь,

это совсем не я.

Он будет стар, как снег, пролежавший всю зиму в яме,

или как ветер, пролетевший все наши земли,

но он приведет вместе с собой и меня.

Будешь ли ты ждать нас?

Пожалуйста, не тоскуй,

будь такой, как я тебя вижу, - радостной.

Помни, что наше время в твоих руках и губах,

сберегай нашу радость и убивай нашу боль,

радуйся, как радуются праздничной стране моей мечты,

потому что ты - зной моих пальм,

ты - зерно моих фиников, ты - скрытый огонь моих дел,

ты - дыхание моих уст.

О моя любовь!

Взгляни, я возвращаюсь

на невидимой этой бумаге,

слепоглухонемой,

я пишу тебе без конца.

(СТИХИ НА ТУАЛЕТНОЙ БУМАГЕ)

Все бывает - быть может, еще через пару дней

это большое кирпичное здание, в котором я нахожусь,

его цементные коридоры и стальные переборки

все грани сотрутся, останется только свет,

одинокий старик, поддерживающий огонь в высокой башне:

тюрьма станет для меня монастырем,

затерянным в горах.

Плотно скатав подушку,

сооружаю подставку для коленей,

пытаюсь сосредоточиться, глядя в стену прямо перед собой,

внутри священного пространства,

но в ушах навяз ненужный шум

сухо звучащего деревянного гонга.

Я скрещиваю ноги и делаю глубокий вдох.

Может быть, я сумею вдохнуть небытие, так

что уже не вернусь к действительности?

Но: сквозь стены ломится вся моя суета,

обострившиеся желания, яркие

образы моего распятого мира

как долго будет эта страна жить у меня в памяти?

Это сердце не сможет отупеть в бездействии!

Я буду оплакивать великую жизнь,

до тех пор, пока мой труп не выбросят на деревенскую площадь,

где его сожрут собаки

и потом удобрят им поля:

НЕБЫТИЕ И СМЕРТЬ - ОДНО И ТО ЖЕ!

Но и это сотрется

священное внутреннее пространство

станет садом радости для ночных птиц

и луна обрастет перьями!

Но и это сотрется:

плотно сходятся трещины, срастаются осколки,

в бесконечном пространстве я буду слышать

только собственное дыхание,

вдохи и выдохи,

до тех пор, пока они переливаются один в другой,

до тех пор пока я дышу.

Когда свет из башни

сольется с белой стеной,

я буду сидеть в сугробе солнца,

а моя отрубленная рука будет лежать

снизу на записной книжке

цветок для тишины.

Тюрьма - вокруг,

путь бесконечен,

но какое мне дело до всего этого?

ГОСПОДИ, УСЛЫШЬ

Господи, услышь песню приговоренных,

удавленных пуповиной виселичной петли:

услышь вой тюремных вагонов,

сухие щелчки выстрелов,

словно треск хрупких маленьких косточек

сброшенного с небоскреба зайца;

услышь, как взрываются звезды,

ибо ночь - капкан, и день - засада;

услышь тех, кто рыдает белозубыми ранами ртов,

обесчещенных падших нищих,

мужчин, потерявших мужество,

женщин с черными животами,

полными черной боли и черных звезд

потому что хватит, хватит, о Господи!

Ты говорил нам, но теперь спроси нас, Господи,

потому что здесь в наших глазах

майский день,

майский день нашего сердца

Господи, склони ухо к земле и услышь

и плюнь потом на твое зеркало.

И узри в воздухе дыру, которая велика

и с каждым мгновением ширится от безмолвия.

ТОЧКА ЗАМЕРЗАНИЯ

Солнце стоит высоко, оседлав небосвод,

роняет холодные капли - мерцающий льдистый конус,

шерсть пламени холода. Дребезжание,

ставшее камнем. Оседлав небосвод, солнце горбится

в лиловатом окрестном небе, образуя

зеркало: в нем ни единого отражения,

только бледноватый сгусток.

Напротив стена купальни, стальной лист,

в котором плавают зыбкие силуэты долгосрочников: бриться

предписано, но глотку перерезать непросто,

шейная артерия глубоко. Яблоко сердца гниет в груди,

в запястьях пульс - толчками поезда.

Сейчас - отсидев в одиночке уже не знаю сколько

странным образом обнаруживаю в камере зеркало: зрачок

застывшей воды; но под холодной пленкой

подсадная птица: бледная морщинистая обезьяна,

может быть, китайская, дикие ужимки, жесты,

едва встречаемся глазами. Слой на слой, гримаса на ухмылку,

серый пепел. Рот ее - кровавый мрак

сердцевины яблока. В глазницах - лиловатая грибница.

Образ обретает яркость: я отныне не один.

Нужно учитывать свои слова.

О, как же это случилось? Зима, будто яблоки,

в серой и рыхлой земле. И ветер,

взметающий золу, ветошь, газетные слова, дохлых псов,

гильзы, вскрытые шейные артерии улиц

трупы, покрытые слепнями, влипшими в ладони.

Стальные глаза вертолетов кружат над графикой дыма.

Перископ, ледяной осколок, встающий из синевы.

* одно из стихотворений, написанных в одиночном заключении и