Михаил Барщевский - Командовать парадом буду я!

• Название: Командовать парадом буду я!
• Автор: Михаил Барщевский
• Издательство: ОЛМА Медиа Групп
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-373-00899-0

Наглый, грамотный, чрезвычайно самоуверенный, однако с мозгами. Стариков не уважает, но перед «Золотой пятеркой» заискивает. Говорят, с фантазией, иногда придумывает и впрямь интересные трюки. Невероятно амбициозен. Так говорят о главном герое Вадиме Осипове – молодом юристе.

Каждая глава романа – этап жизни Вадима. Поступление в институт – первый контракт с отцом, первое место работы – начало юридической карьеры, женитьба – победа над соперниками, каждое судебное дело – дуэль.

Адвокат всегда – один против всех. Выигранный процесс – это сложнейшая интеллектуальная схема поведения, скрупулезная проработка документов, умение разговорить свидетелей и вытащить из них информацию, необходимую для защиты клиента. От процесса к процессу Вадим развивается и мужает, познает жизнь, иногда расставаясь с иллюзиями, иногда проникаясь сомнениями, но никогда не теряя надежды.

---

Вадим аккуратно положил его на стол и развернул. В газете была завернута шахматная доска с фигурками. Из хлебного мякиша. Основного тюремного поделочного материала. Такого в коллекции тюремных сувениров Вадима еще не было.

Диссертация давалась Вадиму очень нелегко. Не потому, что не мог разобраться в научных дебрях или родить что-то, необходимое для «новизны научного исследования». Банально не хватало времени.

Первый год – начитывал литературу (иногда на работе, чаще в метро или электричке, если не спал, реже – дома), готовился и сдавал коллоквиумы научному руководителю. Зануда и педант, он заставил-таки Вадима ориентироваться во вневузовских пластах гражданского права, как рыбу в воде.

С кандидатскими минимумами тоже справлялся. Философию марксизма-ленинизма Вадим сдал «влет». Экзамен по специальности сдавать в первый год не разрешил завсектором. Отложили на второй. А вот с английским возникли проблемы. Несколько аспирантов, причем очников, сдавали его по два-три раза. Тетка со специальной кафедры Академии наук зверствовала жутко, полагая, видимо, что владение языком Шекспира и Байрона есть абсолютный приоритет для советских юристов-ученых. По слухам, того же мнения она придерживалась и в отношении математиков, историков, биологов и, страшно сказать, философов марксистов-ленинистов. Вадима выручило то, что ее дочь как раз разводилась. Узнав, что перед ней практикующий юрист, а не очник-теоретик, тетка стала по-английски спрашивать о том, что ее реально волновало. Вадиму было что ответить и что рассказать. Говорил он тоже по-английски, но количество ошибок для экзаменатора значения не имело. Когда Вадим не мог вспомнить нужное слово, она сама предлагала: «Да вы по-русски скажите, не мучьтесь». Вадим не спорил. Короче, пятерка за экзамен отражала содержание, а не форму состоявшейся беседы…

Выписки из книг, прочитанных Вадимом, в виде маленьких листочков попадали к Машке. Она хоть и училась во втором классе, но уже умела и очень любила тюкать одним пальцем на пишущей машинке. Вот ребенка и пригрузили заботой о папе – готовить карточки для картотеки по диссертации.

Второй год аспирантуры совпал с первым годом адвокатуры. Диссертация отправилась в самый долгий ящик. Вадим вообще пару раз пытался ее забросить, но Лена не позволила. Вечный аргумент – «подумай, какое счастье принесет родителям твоя защита» – перевешивал все очевидные и разумные основания «отринуть и забыть».

Кандидатский минимум по специальности Вадим сдал без напряжения. Не зря штудировал он толстенные монографии, готовился к каждому коллоквиуму, как к сложной защите в суде. И не будь он Вадимом Осиповым, если не услышали бы от него экзаменаторы кучу примеров из его юрисконсультской и только начинавшейся адвокатской практики. Когда реальных случаев не хватало, придумывал на ходу, а ученые мужи слушали, разинув рты, какие кульбиты выделывает в живой практике их любимая теория права.

На третий год аспирантуры Вадиму было просто не до нее. Приходилось зарабатывать. Просто тупо зарабатывать деньги. А вот летом, в отпуске, Вадим сел писать. Материала была прорва. Карточки, отпечатанные дочкой с диким количеством опечаток, давили на совесть Вадима куда больше, чем Ленкин пилеж. Он ведь Машу пару раз в институт возил, показывал настоящую картотеку. Подученная мамой, она уже несколько раз принималась канючить: «Что, я зря работала? Ты когда напишешь свою диссертацию?» Слово «диссертация» она никак выговорить не могла.

В Сухуми, при жаре под сорок, после обеда, Вадим садился на ступеньки снятой ими конуры, ставил перед собой табуретку, на нее клал доску для теста, одолженную у хозяйки, и, обливаясь потом, писал. Потом, в Москве, машинистка, перепечатывавшая текст, как-то поинтересовалась – не от вина ли пятна на бумаге? Вадим честно ответил: «Писал в поте лица!» Машинистка звонко рассмеялась – какая милая шутка!

К концу четвертого года Вадим диссертацию «спихнул» – официально сдал ее на сектор. Научный руководитель изучал текст внимательно и не спеша. Месяц. Потом вернул со словами: «Надо переделать». Вадим приехал домой расстроенный, но когда пролистал папку с диссертацией, смеялся от души. Шеф расставил запятые, исправил правописание нескольких слов и указал на необходимость во введении сослаться на материалы XXVII съезда КПСС. Поскольку «дорогой товарищ Леонид Ильич Брежнев» в отчетном докладе по поводу наследства ничего не говорил (Вадим подумал, что, видимо, при таком составе политбюро тема была запретной), пришлось взять цитату про право личной собственности советских граждан-тружеников, объяснив по ходу, что наследование – составной элемент права собственности. Брежнев, правда, умер, но не его дело. И при Черненко, и при Андропове ссылаться на материалы XXVII съезда оставалось обязательным. Продержав диссертацию еще месяц, научный руководитель вернул ее Вадиму со словами: «Ну, теперь вы сами видите – совсем другое дело». Хороший мужик, не злобный.

Предзащиту, то есть защиту перед сотрудниками сектора, назначили через 8 месяцев – на конец апреля. Если все пройдет успешно, то к концу года можно будет и на Ученый совет ставить. Вадим особо не переживал. Лена и то больше волновалась. Маша же деловито поинтересовалась, надо ли будет на защите показывать ее карточки? Вадим из воспитательных соображений соврал: «Разумеется, это обязательно!»

Звонок научного руководителя раздался как гром среди ясного неба.

– Вадим Михайлович, у нас проблемы! – Дальше последовал рассказ о том, что в последнем, только сегодня вышедшем номере «Советской юстиции» опубликована статья Андрея Капустина. Он писал диссертацию по семейному праву, и в одном из разделов их темы с Вадимом пересекались. Так вот, половина статьи Капустина совпадает с текстом Вадима.

– Но вы же знаете, что я писал сам!

– Боюсь, это не имеет значения. Его статья опубликована, а ваш текст нет.

– Но диссертация сдана на кафедру еще девять месяцев назад!

– На сектор, Вадим Михайлович, – исправил ученый-педант. – А статья, кстати, поступила в редакцию три месяца назад! Я проверил.

– Как это могло произойти? – Вадим оторопел. Он не мог сообразить, каким манером Капустин сумел передрать его текст.

– К сожалению, весьма просто. – Шеф говорил на удивление спокойно. – Когда я читал вашу работу, то оставлял папку на столе в библиотеке. Домой не брал. А наша библиотекарша, ну, как бы это сказать, подруга Капустина. Думаю, она и поработала за этого лоботряса. А может, он и на секторе ее видел.

– И что теперь делать?

– Не знаю. Вы в курсе, кто его отец?

Вадим был в курсе. Еще как в курсе! Андрей Капустин учился с Вадимом в одном классе. А папочка его занимал пост заместителя заведующего Административным отделом ЦК КПСС. Курировал суды, прокуратуру, милицию и так далее. Вадиму сразу вспомнился случай, произошедший летом, между выпускными и вступительными экзаменами. Ребята-одноклассники перезванивались, интересовались, как дела, какой у кого в институте конкурс, и тому подобное. Как-то раз Вадим позвонил Андрею.

– Что делаешь? Зубришь? – поинтересовался Вадим.

– Ты че, забурел? – Андрей любил приблатненный жаргон, порою сам не понимая значения произносимых им слов.

– А у тебя есть шанс поступить без зубрежки? – поразился Вадим.

– У меня нет шанса не поступить!

Если учесть, что Андрей подал документы на юрфак МГУ, куда Осипову путь был заказан, легко понять, почему эта фраза так врезалась ему в память.

Теперь отец Андрея поднялся уже до поста заведующего тем же отделом ЦК.

Вадим положил трубку и застыл у телефона. Через несколько минут в комнату вошли Лена и Машка. Увидев лицо Вадима, Лена испугалась – таким растерянным она никогда его не видела.

– Что случилось? Что-то с родителями? С бабушкой?

– Нет, с защитой! – глухо отозвался Вадим.

Когда Вадим закончил пересказывать то, что только что узнал, Лена мрачно бросила:

– Ну и хрен с ними! Плевать! Перепишешь главу, и всего-то делов!

– Нет, Леночка! Это – плагиат. И плагиатор, получается, – я! Мне не дадут защититься никогда! Такие вещи не прощают. Через неделю об этом будет говорить вся юридическая Москва!

– А ты ведь ничего и доказать не сможешь! Да если бы и смог?! Для его папочки это позор похуже, чем для тебя! Он же тебя уничтожит! «Был бы человек, а статья найдется»! – Лена разошлась не на шутку.

– А как же мои карточки? – подала голос Машка. – Это же нечестно!

Родители кинулись успокаивать разревевшуюся дочь. Какая уж тут диссертация, когда любимая дочка плачет навзрыд!

В свою приемную директор Института государства и права академик Самойлов влетел раздосадованный и обескураженный. Как же так?! Он ведь сам работал в аппарате ЦК много лет. Ну, не все, но большинство были толковые, приличные ребята. Многие стали учеными. Далеко не он один. Откуда повыползали эти сегодняшние? Вежливые, гладенькие, какие-то мылкие. И при этом – чистые функционеры. Человек-функция! Человек-кресло! Человек-лозунг!