Семен Бронин - История моей матери

• Название: История моей матери
• Автор: Семен Бронин
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Ты помогаешь фирме?

- Приходится. У них вечно долги и недостачи. Но целиком я их содержать не могу,- поспешила сказать она, как бы заверяя в этом не Рене, а отсутствующих в эту минуту компаньонов.- Пусть сами выкручиваются. Для этого я из членов правления вышла.

- А Жаклин трудно приходится?

- Жаклин? Ты и ее пожалела? Ты, гляжу, по-прежнему всех жалеешь. Она во второй раз замуж вышла - муж у нее уважаемый в городе доктор. Дерматолог. Скоро познакомишься с ним: они званый обед готовят, договаривались сегодня о дне и часе... Заодно и семейство увидишь: оно очень довольно будет, собирается только по таким случаям. Давай-ка мы с тобой лучше вина выпьем. У меня хорошее вино есть белое: я его дюжинами бутылок покупаю.

- Как Франсуаза?

- Ну да. Чуть ли не поставщик один и тот же. Сын его, конечно, а не он сам. А может и внук. Тут ничего, Рене, не меняется и в этом,- пропела она,-есть и свои шанцы и свои изъянцы... Пойду в погреб - ты, смотрю, устала больше меня. У тебя никаких заболеваний нет?

- Есть. Ревматизм.

- Ну вот. И у меня суставы - только от обмена веществ. А может, подагра - кто это знает?..- и спустилась в подвал, где хранились запыленные, зимующие здесь бутылки, всякий раз ею пересчитываемые...

Жаклин и ее муж Жан дали обед в честь Рене. На него были приглашены, против ожидания Сюзанны, не члены многочисленного семейства, а сверстники Рене, люди одного возраста с ней и с одним, классическим, образованием: преуспевающие, обеспеченные и занимающие в городе заметное положение. Они вспоминали с гостьей учебу в старой школе, щеголяли цитатами из поэтов: чем старее, тем лучше, и в этом она по-прежнему могла дать им фору. Они поражались ее памяти, многозначительно переглядывались и вели себя нарочито старомодно: словно сговорились вернуть ее во времена, ею оставленные. На столе были изысканные блюда, вина, имевшие каждое свой год и репутацию, коньяки и арманьяки, которых она никогда в жизни не только что не пробовала, но и не нюхала,- была, словом, картина благополучия, но когда вино было выпито и языки развязались, обнаружилось, что по старой французской привычке каждый чем-то да недоволен. Жан был раздражен высокими налогами и перспективой их повышения в случае прихода к власти социалистов. После вычета налогов и расходов на жизнь: включая дом, виллу под Ниццей, страховку всех видов и "прекрасную американку",- большую машину, которая была ему необходима как преуспевающему доктору,- ему оставалось на карманные расходы пять тысяч франков (пятьсот рублей по тогдашнему обменному курсу да и по нынешней покупательной способности тоже) - было от чего сердиться. Его друг, тоже богатый человек, смеялся над этим, предлагал ему сменить "американку" на "француженку", но когда сам пригласил к себе москвичей, тоже стал жаловаться, что дом съедает его сбережения, разоряет непомерными расходами. Дом был огромный и занимал в Мелене угол двух центральных улиц, выходя на обе парадными подъездами; в нем было комнат двадцать, не меньше. Так и хотелось спросить: отчего бы не сменить его на другой, поменьше, но хозяин, словно слыша эти вопросы, возражал невидимому спорщику, говорил, что дом ему дорог как семейная реликвия и он не может с ним расстаться: выходило, что он сторож при съедающем его чудовище...

- Не верьте ему,- сказал Жан, отвозя их домой.- Он деньги лопатой гребет и все жалуется...

Была одна пара, которая, как это ни странно, ни на что не жаловалась,-Франция была еще не потеряна для будущего. Это была двоюродная сестра Рене Элиан: по первому браку профсоюзника Камилла - и ее муж Роже: она работала в страховой компании, он экономистом на большом предприятии. Они жили в Барбизоне - откуда пошла известная школа живописи: это тоже недалеко от Мелена. У них был дом, у обоих по машине - но дело было не в том, что у них есть или чего нет, а в том, что они говорили, что довольны тем, что имеют, и что им ничего больше не надо. Они были веселы, оживлены, нежны по отношению друг к другу - хотя обоим было за пятьдесят или более. На стене у них висел средневековый кодекс брачующихся, где были записаны старинные правила совместной жизни супругов, которыми они и руководствовались. Обед был прекрасен, вина - того лучше, хозяева - само обаяние. Они дали обед, из всех обедов во Франции ей более всего запомнившийся, а это многое значит. Подавали картофель, запеченный с расплавленным сыром определенного сорта и закатываемый в широкие тонкие нарезки трех видов ветчины: одну выписывали для этой цели из альпийской провинции. На сладкое был самодельный щербет из смеси соков, тертых плодов, ягод и шампанского - все заливалось белым и красным вином, которые, если они хороши, не вредят, но помогают здоровью и пищеварению. Все было великолепно - одно лишь слегка омрачило обеденную идиллию. Рене, поглядев на обоих, сказала, что из всех виденных ею в этот раз французов они одни смогли бы жить в России,- Роже почему-то на это обиделся...

Она посетила могилу отца. Он умер в 1972 году и был похоронен на кладбище. в Монтро. Могила была в запустении. Они вдвоем с Сюзанной, которая не могла далеко ходить, но вела машину и привезла ее сюда, привели холмик в порядок. Рене отдала отцу последнюю дань, поплакала и почувствовала, что в Мелене ей делать больше нечего...

Был еще север, Пикардия, страна матери. Это тоже недалеко от Парижа три или четыре часа поездом. И здесь были восторги, слезы радости и умиления и обеды с большим количеством приглашенных, со всеми членами дружного, вчера еще крестьянского семейства. Она перебывала у всех своих кузенов и кузин, они не спрашивали ее, где она была, да ей и нечего было стыдиться: она воевала против общего врага на стороне большой коалиции; среди ее родственников были участники и инвалиды этой войны, которые отнеслись к ней с тем большим дружелюбием и участием. Здесь тоже многое изменилось: село стало городком, объединившим три прежних деревни в одну с самым длинным во Франции названием: Сен Кантен-а-ла-Мотт-Круа-о-Байи: ни одно из селений не захотело остаться неупомянутым. Ее - какая честь! - пригласила к себе наследница графини и удостоила беседы: она по-прежнему руководила верующими. Их поубавилось с прежних пор, но она оставалась достаточно влиятельна и вершила дела в здешнем приходе. Кюре был тот же, хотя ему было за восемьдесят. Она и ему представилась и, памятуя о его китайском приключении, дерзнула спросить о нем, сказала, что сама была там же в те же годы: думала, кюре расчувствуется и расколется, но он был крепкий орешек и не захотел обсуждать с сомнительной гостьей, невесть откуда взявшейся, секреты китайской экспедиции...

От пребывания на севере у нее остались лучшие впечатления: народ здесь был проще, открытее и дружелюбнее, но и здесь кредит времени показался ей законченным. Жизнь текла своим чередом - для нее и здесь не было места. К тому же для первого раза всего было слишком много, она устала...

Она собралась в дорогу и вернулась раньше срока: пробыла во Франции около двух недель и на вопросы сыновей, почему так рано вернулась, отвечала бодрым голосом, что все увидела, осталась всем довольна - прежде всего тем, что почти все ее родственники живы и здоровы.

Большего от нее нельзя было добиться. Сыновья же сами горели желанием увидеть Францию и понять вместе с ней, что там произошло и каковы их собственные отношения с этой страной - их половиной исторической родины.

Нужна была вторая поездка - но Рене соглашалась ехать только в сопровождении сыновей, одного или обоих. Ей хотелось показать им свою страну - другой цели путешествия у нее уже не было.

11

Особенно рвался во Францию старший: у него было больше французских корней: он ведь и говорил до пяти лет только по-французски и от бабушки у него осталось живая память о французах. Он несколько раз подавал заявления в ОВИР с просьбой разрешить ему посетить Францию: у него было на руках приглашение от Сюзанны, но ему всякий раз отказывали: степень родства невелика, да и поездка представлялась "нецелесообразной". Ему так и сказал начальник городского ОВИРа, когда он записался к нему на прием.

- Нецелесообразно,- повторил формулировку отказа, потому что лишних слов тогда не говорили.

- Что ж мне теперь - и работать нельзя? - разозлился вспыльчивый сын.-Если я настолько неблагонадежен, что меня нельзя туда выпустить?

- Почему? - возразил тот.- Работайте - никто вам не мешает,- и уткнулся в бумаги...

Самуил подступился тогда к отцу:

- Слушай, сделай что-нибудь, чтоб разрешили. Я к тебе никогда с подобными просьбами не обращался. Неужели нельзя пустить человека съездить посмотреть страну, где родилась его мать?

Яков, как ни странно, не отказал ему: хотя и не дал прямого согласия, но через несколько дней многозначительно сказал сыну, что похлопотал за него перед одним из своих старых знакомых и тот дал положительный ответ - при условии, если сын будет во Франции вести себя прилично.