Мишель Уэльбек - Расширение пространства борьбы

• Название: Расширение пространства борьбы
• Автор: Мишель Уэльбек
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-94145-153-9, 5-94145-255-1, 5-94145-427-9

Мишель Уэльбек (р.1958) – французский писатель, поэт, эссеист, самый полемичный автор в Европе. Лауреат "Гран-при" в области литературы за роман "Элементарные частицы" (1998). Роман "Расширение пространства борьбы" (1994) – первая книга Уэльбека, сделавшая его знаменитым.

Экономический либерализм, сексуальная свобода: что это – истинные блага или навязанные правила игры? Таким вопросом задается герой романа, суммируя собственный горький жизненный опыт.

---

Когда я выходил из магазина, он все еще лежал там. Тело завернули в какие-то ковры или, скорее, в толстые одеяла и туго перевязали. Это уже был не человек, а груз, тяжелый и неподвижный, и приходилось думать о его транспортировке.

А теперь – снова на работу. Было восемнадцать часов двадцать минут.

Глава 3 Игра на площади Старого Рынка

Неизвестно зачем, я решил остаться на уик-энд в Руане. Тиссеран удивился; я объяснил ему, что хочу осмотреть город и что в Париже мне нечем заняться. На самом деле осматривать город мне не так уж и хотелось.

А между тем в Руане сохранились замечательные архитектурные памятники Средневековья, дивные старинные дома. Пять или шесть столетий назад Руан был, наверно, одним из красивейших городов Франции; но сейчас все его красоты в ужасном состоянии. Все запачкано, закопчено, неухоженно, изгажено постоянным воздействием оживленного уличного движения, шумом и выхлопами. Не знаю, как фамилия мэра, но достаточно пройти десять минут по старому городу, и вам станет ясно: он либо не соответствует занимаемой должности, либо просто жулик.

В довершение удовольствия по улицам носятся десятки хулиганов на мотоциклах или мопедах без глушителей. Они приезжают из промышленных пригородов, где всё неумолимо клонится к упадку. Их задача – произвести как можно больше шуму, наполнить город невыносимым скрежетом и воем, чтобы отравить жизнь горожан. И с этой задачей они отлично справляются.

Около двух часов дня я выхожу из гостиницы. И сразу направляюсь на площадь Старого Рынка. Это большая площадь, окруженная кафе, ресторанами и дорогими магазинами. Здесь сожгли Жанну д'Арк – с тех пор минуло уже больше пятисот лет. Чтобы увековечить это событие, на площади установили кучу причудливо изогнутых, наполовину вкопанных в землю бетонных плит, которая при рассмотрении оказывается церковью. А еще тут имеются карликовые газончики, клумбочки и наклонные плоскости, предназначенные, очевидно, для любителей скейтборда, а может, для инвалидов в колясках – трудно сказать. Но и это еще не всё: в центре этой многоликой площади есть торговый центр, круглое здание из бетона, а также нечто, напоминающее автобусную остановку.

Я усаживаюсь на одну из бетонных плит, твердо решив выяснить, что к чему. Очевидно, эта площадь – сердце города, его центр, его нутро. В какую же игру тут играют?

Первым делом я замечаю, что люди ходят большими компаниями или маленькими группками от двух до шести человек. И каждая группка чем-то отличается от другой. Конечно, сходство между ними есть, и очень большое, однако при всем при том это лишь сходство, а никак не идентичность. Такое впечатление, что они захотели зримо воплотить дух противоречия, который несет с собой любая индивидуализация, и с этой целью одеваются, передвигаются и группируются немножко по-своему.

Затем я обращаю внимание на то, что все эти люди, по-видимому, вполне довольны собой и окружающим миром; этот факт удивляет, даже слегка пугает. Они чинно расхаживают по площади, кто с насмешливой улыбкой, кто с тупым равнодушием на лице. Среди молодежи кое-кто одет в куртки с эмблемами в стиле хард-рока. На куртках – надписи вроде «Kill them all!» или «Fuck and destroy!»; но всех на этой площади объединяет уверенность, что они приятно проводят послеобеденное время, посвящая его в основном радостям потребления, и тем самым способствуют своему процветанию.

И последнее мое наблюдение: я чувствую, что не похож на них, но не могу определить, в чем суть этой непохожести.

В конце концов это бесплодное созерцание мне надоедает, и я ищу приюта в ближайшем кафе. Это моя ошибка номер два. Между столиков разгуливает громадный дог, он даже крупнее, чем большинство собак его породы. Пес останавливается перед каждым сидящим, как бы задумываясь, можно его укусить или нет.

В двух метрах от меня сидит девушка, а перед ней на столе стоит чашка с пенистым горячим шоколадом. Пес надолго останавливается возле нее, обнюхивает чашку, словно собирается вылакать ее содержимое своим длинным языком. Я вижу, что она боится. И встаю, чтобы помочь: я не выношу этих тварей. Но пес уходит сам.

Потом я долго бродил по узким улочкам. И абсолютно случайно зашел во двор церкви Сен-Маклу: большой квадратный двор, великолепный, заставленный готическими статуями из темного дерева.

В церкви как раз кончилось венчание, и все выходили во двор. Настоящая свадьба в старинном стиле: серо-синий костюм жениха, белое платье и флёрдоранж, маленькие подружки невесты… Я сидел на скамейке недалеко от портала.

Новобрачные были уже немолоды. Красномордый толстяк, похожий на богатого крестьянина; женщина чуть выше его ростом, с угловатым лицом, в очках. С огорчением вынужден признать: все это выглядело немного смешно. Проходившая мимо молодежь потешалась над новобрачными. Что неудивительно.

Несколько минут я наблюдал за всем этим с полной объективностью. А потом на меня накатило какое-то неприятное ощущение. Я встал и быстро ушел.

Спустя два часа, когда уже стемнело, я опять вышел из гостиницы. Съел пиццу в стоячей закусочной, где, кроме меня, не было ни одного человека, – и заведение вполне этого заслуживало. Тесто в пицце было отвратительное. На стенах был выложен орнамент из белого кафеля, с потолка свисали серые стальные лампы: можно было подумать, что ты попал в операционную.

Потом я посмотрел порнофильм в одном из руанских кинотеатров, которые специализировались на таком репертуаре. Зал был наполовину заполнен, что уже не так плохо. В основном, конечно, – старички и иммигранты; но было и несколько парочек.

Через некоторое время я с удивлением заметил, что люди без всякой видимой причины часто пересаживались с места на место. Я захотел выяснить, зачем они это делают, и тоже пересел на другое место, одновременно с каким-то парнем. Оказалось, все очень просто: каждый раз, когда в зал заходит парочка, вокруг на небольшом расстоянии усаживаются несколько мужчин и тут же начинают мастурбировать. Вероятно, они надеются, что женщина случайно взглянет на их член.

В кинотеатре я провел около часа, затем снова прошел пешком через весь Руан, направляясь к вокзалу. В вестибюле слонялась стайка нищих, небезобидных на вид; я не обратил на них ни малейшего внимания и стал изучать расписание поездов на Париж.

На следующее утро я встал рано и прибыл на вокзал так, чтобы успеть на первый поезд; купил билет, дождался поезда – и не поехал; не могу понять почему. Все это в высшей степени неприятно.

Глава 4

На следующий день к вечеру я заболел. После ужина Тиссеран захотел пойти в ночной клуб; я отклонил его приглашение. Сильно болело левое плечо, знобило. Вернувшись в гостиницу, я лег и попытался заснуть, но безуспешно: оказалось, что лежа я не могу дышать. Тогда я сел на кровати; обои в номере привели бы в отчаяние кого угодно.

Через час я почувствовал, что мне трудно дышать даже сидя. Я подошел к умывальнику. Цвет лица у меня был как у покойника; боль от плеча стала медленно перемещаться к сердцу. Вот тут я подумал, что со мной случилось что-то серьезное; в последнее время я определенно злоупотреблял сигаретами.

Минут двадцать я простоял, привалившись к умывальнику, прислушиваясь к нарастающей боли. Ужасно не хотелось выходить из комнаты, ехать в больницу и все такое прочее.

Примерно в час ночи я хлопнул дверью и вышел на улицу. Теперь боль явно сосредоточилась в области сердца. Каждый вдох стоил огромных сил и сопровождался приглушенным свистом. Я не мог по-настоящему ходить, только семенил мелкими шажками, от силы тридцать сантиметров длиной. И постоянно приходилось опираться на машины, стоявшие у края тротуара.

Несколько минут я отдыхал, ухватившись за «пежо-104», потом стал взбираться по идущей вверх улице, которая, как мне казалось, должна была вести к оживленному перекрестку. Чтобы преодолеть пятьсот метров, мне потребовалось около получаса. Боль уже не нарастала, но переместилась чуть выше. Зато дышать становилось все труднее, и это пугало меня больше всего. У меня было такое впечатление, что совсем скоро я подохну – прямо в ближайшие часы, не дождавшись рассвета. Столь внезапная смерть казалась мне вопиющей несправедливостью; ведь нельзя было сказать, что я попусту растратил свою жизнь. Правда, в последние несколько лет дела у меня шли неважно, но это же не причина, чтобы прерывать эксперимент. Напротив, можно было ожидать, что теперь-то жизнь мне улыбнется. Решительно, все это было чертовски скверно организовано.

И вдобавок я с самого начала почувствовал неприязнь к этому городу и к его обитателям. Мне не хотелось умирать вообще, и уж совсем не хотелось умирать в Руане. Смерть в Руане, среди руанцев – такая перспектива особенно ужасала. В легком бреду, вызванном, очевидно, неутихающей болью, мне казалось, что умереть здесь значило бы оказать этим руанским придуркам незаслуженную честь. Помню парня и девушку в машине: я успел подойти и заговорить с ними, пока машина стояла у светофора; должно быть, ехали из ночного клуба, по крайней мере, такое они производили впечатление. Я спрашиваю, где поблизости больница; девушка указывает рукой – небрежным, слегка досадливым движением. Наступает молчание. Я с трудом говорю, едва стою на ногах. Видно, что я не в состоянии добраться туда пешком. Я гляжу на них, без слов умоляя о сострадании, и в то же время задумываюсь: а отдают ли они себе отчет в том, что сейчас делают? Но тут загорается зеленый свет, и парень давит на газ. Интересно, обменялись они потом хоть словечком, чтобы оправдать свое поведение? Вряд ли.