Марина Юденич - Я отворил пред тобою дверь…

• Название: Я отворил пред тобою дверь…
• Автор: Марина Юденич
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-021571-1

Бойтесь совершать зло, ибо оно обязательно вернется к вам.

В далекой средневековой Испании по приговору Святой Инквизиции на костре гибнет женщина, обвиненная в колдовстве и связях с дьяволом.

Проходит несколько сотен лет, и эта таинственная история вдруг получает свое страшное и загадочное продолжение.

«Я отворил пред тобою дверь...» — в контексте романа это не просто цитата из самой загадочной и мистической книги Нового Завета — Апокалипсиса, но и главная проблема, стоящая перед двумя его героинями, которых разделяют века. Бойтесь открыть дверь в мир зла — ее уже не затворишь.

---

Вот, пожалуй и все, что имел я поведать вам о том способе исцеления, к которому вы стремились и к которому вы психологически сегодня вполне готовы.

Ну, а теперь главное. Не скрою, я сомневался, да и теперь еще не чужд сомнений — готовы ли вы услышать другое Думаю вы понимаете, а если и нет сейчас — по причине того, что я безжалостно выжал ваше сознание как лимон, но это было необходимо, — так вот, потом, очень скоро, когда к вам вернется возможность и желание размышлять и анализировать вы поймете, что работа даже с очень сложными, а потому интересными и очень состоятельными — от этого тоже никуда не деться клиентами — не есть главное мое занятие и ремесло Поверьте, я профессионал своего дела и со всей ответственность я заявляю вам — возможности влияния на психику человека не ограничены Миру явлена даже не вершина этого айсберга, человечество довольствуется наблюдением и изучением только крупиц снежной пыли, которую изредка поднимают ветра с этой вершины Я редко говорю комплименты своим клиентам, но сегодня момент позволяет мне это — вы очень высоко стоите на ступени личностного развития, не будем предаваться ложной скромности Скромность, кстати, отношу я человеческим порокам — не задумывались ли вы о происхождении этого слова, определяющего едва ли не главную человеческую добродетель, объявленную ханжами Скромный — от « скоромный» — убогий, ограниченный, серый, лишенный и без того немногих человеческих радостей Но мы отвлеклись Так вот, не будем скромничать, в своем развитии вы недалеки, на мой взгляд, от умственного и интеллектуального совершенства И вот, я спрашиваю себя — достойна ли вас сделка, ( а именно сделку совершим мы с вами, решись вы на дальнейший курс), когда ценой искренних страданий ваших, страхов — я вижу как они уже охватывают вашу душу, хоть нарушая договоренность нашу, вы скрывает их от меня Но я прощаю вас и не об этом сейчас речь Так вот вы платите чистой монетой истинных ваших чувств — а взамен, я честен в этой сделке и предупреждаю вас об этом на берегу — взамен получаете суррогат Вы позволяете мне добровольно впрыснуть вам наркотик, под действием которого будете жить всю оставшуюся жизнь Этого ли достойны вы? — спрашиваю я себя. И отвечаю себе — нет.

Холодная тьма, отделенная невидимым сейчас стеклом балконных дверей и причудливых окон в потолке мансарды, окружает нас И в ней, словно парим мы высоко землей, достигая вершин вековых сосен, окруженные теплым свечением матовых фонарей, пушистой лаской ковров под ногами и лайковым уютом мягких кожаных диванов Три дня провели мы вместе с целителем моим, три долгих дня, заполненных напряженной работой души, но впервые голос его утратил жесткость стального сплава, а слова — назидательность взыскательного учителя — речь его так же как и все вокруг в этом зыбком матовом свете стала тепла, и посветлело, расплавилось будто золото глаз, ласковые искры плавают в нем.

Тревожная мелодия не звучит больше в душе моей — ее наполняет какая-то зыбкая, неуловимая, словно хмельная слегка надежда.

— Так как же еще можно мне помочь? Что — вместо суррогата.

— Подлинное исполнение вашего желания.

— То есть, — голос подводит меня и последние слова я почти шепчу, — то есть — он…

— Объект "х" перестанет существовать отнюдь не в вашем сознании.

— Но ведь это…

— Я начинаю сомневаться в вас — очень неприятные для меня мысли пришли вам в голову. Запомните, я никогда не посягаю на телесную оболочку человека, мой предмет — его психика или, что впрочем одно и тоже, — душа.

— Создателю нашему, Господу Богу, угодно было распорядится так, что я последний из первой и прямой ветви князей Мещерских остался жив на этом свете и в этой стране Существует еще несколько ветвей нашего рода, но их потомки разбросаны были по миру и о судьбе их мне ныне ничего не известно К тому, о чем намерен я поведать вам, прямого отношения это не имеет, но я хочу, чтобы вы, Евгений Витальевич, знали определенно — бесценным сокровищам, о которых пойдет речь являюсь я единственным наследником Посему, полагаю, право посвящать в это старинное семейное наше дело, вас, человека, простите, постороннего, имею. И ответственен за то лишь перед Господом Богом, памятью предков, да собственной совестью.

— Простите, Борис Романович, я перебью вас, — волнение и даже трепет охватили Павлова, пока он слушал торжественную речь старика и собственный голос, когда он заговорил показался ему чужим, — но мы ведь, действительно, знакомы всего несколько часов и возможно я не имею права…

— Благодарю вас, голубчик, что попытались остановить болтливого старика от опрометчивого поступка, — голос князя звучал насмешливо и удивительно молодо, — но дело это уже решенное и не мной, сирым, а тем, кто изволил свести нас нынче днем, вам определил много ранее заняться историей великих инквизиторов, а мне — хранить наследие, которым теперь, видно, и настал черед поделиться К тому же не извольте беспокоиться, речь пойдет не фамильных драгоценностях, их не сберег — увы, а быть может и к счастью, раз была на то Божья воля Имущество мое, друг мой, трижды грабили большевики, объявляя свой разбой конфискацией, четырежды — честные разбойники, а промеж них — добрые соседи и всякого рода сочувствующие, это когда ваш покорный слуга обретался по тюрьмам и каторгам. Книги вот, фотографии, домашнюю утварь, из мебели кое-что, портреты дорогих мне людей, картин несколько да статуэток, цены большой не представляющих, истинные друзья мои сберегли, за что им благодарен. Вот — все они здесь в двух комнатах моих уместились — мне одному, однако, сего имущества вполне достаточно.

Речь веду я о сокровищах совершенно иного рода.

Сыновей у отца моего было двое — я и старший брат мой — Глеб Разница между нами была всего лишь в один год., но людьми мы оказались совершенно разными Я с младенчества грезил военной карьерой, дитятей еще был записан в полк, и сколь помню себя более всего любил размахивать сабелькой и разыгрывать сражения полками оловянных солдатиков., чем папеньку сильно радовал Рос я, при том, разумеется, ребенком здоровым и подвижным, в шесть лет уже крепко сидел в седле и скакал аллюром, а в четырнадцать без малейшего сожаления покинул родительский дом, чтобы переместиться петербугрский пажеский корпус Брат же, напротив, с детства часто болел, был меланхоличен и тих, зато читал неимоверно много и с ранних лет удивлял окружающих своими познаниями., особенно в науках исторических К великому папенькиному неудовольствию — к военной карьере не было у него не малейшей склонности, да и желания одеть эполеты он никогда не испытывал Матушка, которая всегда любила его более меня и опекала особенно, употребила все свое влияние и, в нарушение семейной традиции, Глеб был отправлен изучать историческую науку в Сорбонну, во Францию Было это осенью одна тысяча девятьсот тринадцатого года, а меньше года спустя в июне четырнадцатого произошло, друг мой, хорошо известное вам как историку событие, положившее начало губительной, роковой для России войне. С той поры, собственно говоря, судьбе было угодно навсегда разлучить меня с братом. Надо ли говорить, что со всей горячностью молодости и кипящего в груди патриотизма, я рвался на фронт и, разумеется, почти беспрепятственно достиг цели — уже в январе пятнадцатого я был в самом пекле Сарыкамыша и вместе с Кавказской армией генерала Юденича громил турков, с ним брал Эрзурум и Трапезунд, с ним же после октябрьского мятежа ушел в Финляндию, чтобы в девятнадцатом дважды штурмовать Питер. Увы, все было кончено для меня уже осенью девятнадцатого большевики разгромили нас напрочь, командующий наш, Николай Николаевич бежал, Бог ему судья, я же едва оправившись после ранения, начал бесконечные скитания свои по большевистским застенкам Богу однако было угодно сохранить мне жизнь, пусть исполненную страданий и лишений, роптать не смею и историями своих скитаний и бедствий занимать ваше внимание не стану Скажу только, что последний раз забрали меня в сорок девятом, а в пятьдесят пятом — выпустили на свет божий и вольную волю — с тех пор живу в относительном покое, нынешние большевистские власти внимания на меня обращать не изволят, пенсию даже платят — сорок семь целковых, да и Господь с ними Заговорил я вас, да все не о том.

— Нет, что вы Борис Романович, я вас слушаю с большим интересом.

— Вижу, что с интересом — вот и разговорился Да звал я вас не для приятных бесед Тем не менее, благодарю за внимание, а теперь — о главном, о братовом наследстве Да, с братом расстались мы в самый канун тех страшных лет, что обрушились на Россию и никаких вестей о нем все эти годы я не имел Про родителей знал — что расстреляли их большевики в двадцатом, следователь ЧК, один из первых — сколько потом их было у меня, не отказал себе в удовольствии — сообщил мне сие скорбное известие А о брате — ни слуху, ни духу, как в воду канул И вот, несколько лет тому назад нашел меня бойкий такой француз — журналист и поведал историю, знаете ли, друг мой, просто фантастическую.