Мария Поледнякова - Как вырвать киту коренной зуб

• Название: Как вырвать киту коренной зуб
• Автор: Мария Поледнякова
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-05-002376-9

Герои повести – Анна, солистка балета столичного театра, и ее восьмилетний сын Вашек, которого она воспитывает одна. Мальчик тоскует о нормальной семье, об отце, о дедушках и бабушках, которых он видит в семьях своих одноклассников. И вот Вашек решает во что бы то ни стало найти себе отца…

---

По мере приближения генеральной репетиции театр с каждым днем все больше лихорадило. Помощник режиссера старался снять напряжение черным юмором, а бутафорщица не успевала варить неизменный черный кофе.

Анна закрыла глаза, когда ей впервые примеряли парик. Поглядела на себя в зеркало: половодье черных волос закрыло ей спину до самого пояса.

– Н-да!… Везет как утопленнице! – сказала она признательно.

– Но, Аничка, – возразил ей Освальд, маленький мужичонка, который властвовал в парикмахерской уже почти четверть века, – римская рабыня не может быть химической блондинкой!

– Мне не хочется быть придирчивой. Но такую тяжесть не поднимет даже слон. А от него никто не требует метровых прыжков.

Несчастный Освальд, протестуя и причитая, заработал ножницами, и черные кудри под присмотром Анны неумолимо падали вниз до тех пор, пока он не состриг лишние пряди и не укоротил длину вполовину, до лопаток.

В своей уборной она нашла Елену в слезах – у нее уже в третий раз во время репетиции лопнуло платье под мышками. Елена была дублершей Анны. Собственно, Фригия – ее первая большая роль. В отличие от Анны она с нежного возраста была воспитана в любви к театру и балету, родители развили в ней честолюбие. Иногда она казалась Анне орхидеей, выращенной в теплице.

– Если хочешь чего-нибудь добиться, не делай замечаний нашей швее Ержабковой, – сказала Анна и дала ей еще несколько житейских советов.

Когда за Еленой захлопнулась дверь, она вытянулась на кушетке. Пока снизу не позовут, можно на несколько минут расслабиться. Но в коридоре раздался крик, и Анне пришлось закрыть уши подушкой.

Ей вспомнилось, с какой радостью ходила она на занятия в балетную школу, как любила там все: надраенный до блеска паркет и зеркала малого зала, и полнотелую пианистку в розовой кофте с увядшей физиономией – она называла себя Мэрилин, а во рту у нее торчала неизменная сигарета. В памяти всплыла картина, как Мэрилин в блаженстве закрывала глаза, когда играла им вальс из «Коппелии». Среди других девчонок Анна не чувствовала себя такой уж угловатой, и никто там не насмехался над ней. Околдованная сумеречной атмосферой театра, она грезила о нем, засыпая, думала на уроках в школе. Верхом счастья считала танцевать в кордебалете. Тогда ей было девять лет. Когда праздновали ее тринадцатилетие, от отца пришло письмо.

Ева несколько часов молча просидела в кухне, а потом объявила Анне, что в августе они отправятся с отцом в Сирию.

Мать объяснила ей, что женатый мужчина не может уехать на три года без жены и потому, мол, она впервые в жизни решила пожертвовать собой. Только на этот раз Ева впервые в жизни напоролась на сопротивление Анны. В перепалке между матерью и дочерью стало ясно, что балетная школа, куда записалась Анна, весьма веский аргумент, что именно по этой причине девочка не может оставить Прагу. Раздосадованная мать внушала ей, что балерины из нее все равно не получится, но это только утвердило Анну в решимости остаться. Она убежала в Михле.

Загородный домик с видом на вечно дымящую трубу газового завода – его дед когда-то обнес забором, в ту пору уже проржавевшим, – стал для нее родным. Летом у крольчатника багровел смородиновый куст, а рядом с забором благоухали розы. Родители приехали проститься. Отец не выговаривал Анне, а мать только улыбалась, так странно не похожая на себя в белом платье с красными цветами, облегающем ее сильную спортивную фигуру.

Анна окончательно решила, что Вашека на генеральную не возьмет. У него еще будет немало возможностей увидеть Индржиха героем. Ей не хотелось в этом себе признаться, но ее одолевал страх.

После ремонта Вашек начал искать свои рисунки. Анна не поддавалась. Терпеливо внушала ему, что рисунки куда-то запропастились, она не может их найти. В конце концов Вашек стал допытываться. И ответ на вопрос, почему Анна так не любит Аннапурну, оказался не из легких.

Рисунки нашлись.

На вторник была назначена первая репетиция. А вечером Анна вытащила из почтового ящика письмо.

Вашек сиял. Анна впала в отчаянье.

Любош сообщал день, когда приезжает.

В четверг около двенадцати Едличкова громко заявила в учительской, что Бенда стал просто невыносим, и набрала номер театра, чтобы переговорить с его матерью.

К счастью для Анны, линия была занята, и ей не довелось узнать, что Вашек не соизволил принести наглядные пособия в кабинет географии, что на уроке физкультуры он взобрался по канату под самый потолок и Герольд все глаза проглядел, разыскивая его по всему залу.

Едличкова повысила бдительность, окружив Вашека неусыпным вниманием. Она разыскала его в столовой, чтоб не забегал вперед, усадила к себе за стол и заботливо следила, чтобы он съел всю порцию рожков с томатной подливкой. Но стоило ей отвернуться к соседнему столику, где первоклашки разлили чай, Вашека и след простыл.

Что было духу он помчался домой самой короткой дорогой мимо бензоколонки. Остановил его сигнал цистерны, подъехавшей к краю тротуара. Вашек вскочил на ступеньку, а Станда втянул его в кабину.

– Куда это ты так летел? – спросил шофер.

– Сегодня приезжает мой папа! – гордо заявил Вашек, едва переведя дух.

– ЗАПАСНОЙ! – со значительным видом опередил его Станда. – Он написал ему целых девять писем.

Шофер дал газ и сдвинул шапку набекрень. Подмигнул Вашеку:

– Ну, а какой он?

– Большой! Начальник Горной службы!

19

Хотя Индржих загодя предупредил, что на генеральной все должно пройти без сучка и задоринки, было уже половина двенадцатого, а репетиция еще не началась. До одиннадцати ожидалась обивка пола, потому что при пробной установке декорации оформитель распорядился закрепить джут на основу. Подъемники опускались вниз слишком быстро, а вверх тянулись слишком медленно, мечи были слишком легкими, а щиты слишком тяжелыми, военное снаряжение оказалось не по форме.

В два десять, когда репетиция шла полным ходом, в вестибюль театра заглянули Любош с Вашеком. Никого здесь не было, только уборщица чистила пылесосом темно-красный плюшевый ковер, устилавший лестницу.

– Мама сказала, – напомнил Вашек, – что мы должны подождать на улице.

Любош поправил на плече ремень спортивной сумки и расстегнул молнию серо-зеленого полупальто.

– Давай зайдем, – решил он и зашагал по мраморной лестнице прямо в своих горных ботинках.

– Тсс! – зашипел на него Вашек, когда они проходили мимо человека на стремянке, который чистил хрустальные бра возле зеркала в массивной золоченой раме.

– Сюда нельзя, – показал он на двери в партер, откуда слышалась музыка, но отворил.

В первые секунды Любош ничего не видел, только чувствовал одурманивающий аромат. Опершись о барьер ложи, стояла римская куртизанка в серебристом платье. Любош невольно засмотрелся на ее возвышающуюся конусом прическу, но Вашек тянул его дальше. Они уселись в тринадцатом ряду, с краю. Любош увидел гетер в серой и розовой кисее, полусидя, полулежа расположившихся в полутьме зрительного зала. Одна жевала хлеб с маслом, другая массировала щиколотку, третья снимала ресницы, потом наклонилась к Вашеку и чмокнула его в щеку. Вашек незаметно вытер лицо и локтем двинул Любоша.

– Гляди! – Он тряхнул головой в сторону сцены, где танцовщица в ритмически неистовых прыжках описывала круг. Черные волосы ниспадали ей на самые плечи.

– Так это МАМА? – удивленно прошептал Любош.

Вашек с небрежным видом бывалого человека кивнул

– Ну и ну! Во? дает! – изумился Любош и только успел подумать, что все это чем-то смахивает на соревнования по гимнастике, как Анна скрылась.

В конусе света на сцене появился обнаженный до пояса юноша. Музыка смолкла.

Ослепленный солнцем, он искал женщину, которая скрылась с его глаз. Зазвучала арфа: порозовела дорога, тянущаяся к горизонту. Вступили виолончель и альт: огненно-красная земля, пышущая жаром. Скрипки: сине-зеленые пинии на морском ветру. Кларнеты: разогретые белые камни в легкой дремоте. Флейты: симфония цикад. А потом все это слилось в единый голос, в опьяняющую песнь любви. Любоша вдруг зазнобило. Он чувствовал, что Анна вся устремлена к этому мужчине. Кто он? Раб, выломавший на рассвете железные решетки темницы? Или оживший бог из античных мифов? Любовная жажда манила их все ближе и ближе. Поднялся ветер и забушевал в струнах. Она разбежалась. Прыжок. Летит! И он хватает ее на лету в объятья!

Пораженный Любош наблюдал, как чужой мужчина, напрягая руки, высоко поднимает Анну над головой. Едва опустил наземь, как она вся приникла к нему, и он прижал ее к себе сильными руками.

Вашек перевел глаза на Любоша и потянул его за рукав.