Николай Бучельников - Возвращенец

• Название: Возвращенец
• Автор: Николай Бучельников
• Жанр: Прочее

---

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Как и прошлым утром, Андрей проснулся от холода и сырости, подозревая, что теперь ему не скоро удастся понежиться в глубине мягкой и теплой постели подложив руку под голову любимой женщины. Хотя сегодня и не было того облака, которое вымочило вчера всю его одежду, вместо него это сделала, с тем же успехом роса - хоть сам выжимайся. Облако, вчерашнее облако, где оно? Наверно, улетело за тридевять земель и давно уже растаяло в синем небе, а столько событий случилось за прошедшие сутки. "Хоть я и не Катерина, но в пору воскликнуть: "Почему люди не летают? Почему люди не летают как птицы?" А хорошо было бы взмахнуть сейчас руками, оторваться от бренной земли, промчаться широко расставив руки прямо над деревьями, задевая листву и улететь куда глаза глядят". После тех двух солдат он часа три продирался по зарослям кустарников, растущих на склоне хребта, стараясь уйти подальше и побыстрее от доносящихся до него криков, автоматных очередей и проносящихся над его головой, высоко в небе, трассеров. Теперь он понял, почему так матерился по рации командир полка, когда, перед самым дембелем, на проводимых учениях они, изображая "духов", стреляли ночью из "ДШК" поверх находящихся в горах солдат. Ну, тогда у них не было выбора: слева находились кишлаки с киргизами, справа - с узбеками, и только впереди, километров на десять были холмы Предалайских хребтов и прилегающая к ним полупустыня. Правда, никто из них не знал дальности стрельбы "ДШК", а ствол они задрали под сорок пять градусов, чтобы пули с запасом перелетели через место ночевки рот. Никто из солдат не пострадал, а местное население жаловаться обычно не приходило. Теперь стреляли поверх него. Стреляли с надеждой, что пули как раз и не перелетят. Потом, когда визг пуль остался позади, заметая следы, Андрей какое-то время шел по попавшемуся ему на пути ручейку, капитально промочив при этом кроссовки, снова продирался сквозь заросли, пока усталость не заглушила хлюпание воды в мокрых носках, остановился, достал одеяло, расстелил коврик и завалился спать. Ну их к лешему с их погоней. Проснувшись от обильно выпавшей под утро росы, обычно предвещавшей ясный, жаркий день, он потянулся, протер глаза, развел небольшой костерок и протянул к нему руки. "Нет, это совсем не то, что было две недели назад. Во-первых, не вечер, а утро, во-вторых, нет рядом моря, а в-третьих девчонок. Тоска". После ночи спина прямо разламывалась от тяжелой и неудобной ноши, все-таки давно он не носил на плечах нормальный рюкзак, килограмм под сорок весом, да и то место, где он ночевал, нельзя было назвать "президентскими апартаментами", а сложить как надо рюкзак во время ночного бегства было некогда. Так и шел полночи с "лифчиками" на плечах и выпирающими банками консервов в рюкзаке, постоянно пытаясь переложить свою поклажу поудобнее. Было чуть больше шести, тень еще преобладала над светом, до дневного тепла было далеко, костер чадил, дымил и совсем не хотел греть и гореть. Чтобы хоть как-то согреться, Андрей решил разобраться в своих вещах, а заодно и правильно уложить рюкзак для дневного перехода. "Итак, что мы имеем?" Полтора сухпайка, в которых больше всего он обрадовался сухарям и незамедлительно стал один жевать - вчерашние рыбные, на масле, консервы до сих пор стояли комом в горле. Дня на три-четыре еды должно было хватить. С водой тоже особых проблем он не видел четыре литра, считая появившуюся у него фляжку, вполне достаточно на двое суток. Итого восемь килограмм, считая вес термоса, фляжки и котелка с подкотельником. Кроссовки, одеяло, коврик и одежда - еще килограмма четыре. Полусапожки на ногах он считать не стал. "Хорошо было бы достать спальный мешок. Ага. А еще палатку, рюкзак побольше, газовую горелку, автомашину, самолет и толпу шерпов для переноски всего этого". Автомат, подствольник, патроны и гранаты тянули где-то на "пятнашку". В сумме получалось порядка тридцати килограмм. "Однако". Впрочем, когда Андрей аккуратно уложил все вещи в свой раздувшийся и едва ли не трещавший по швам рюкзак, он не показался ему таким уж тяжелым. В конце концов, автомат он взял в руки, часть патронов и гранат рассовал по карманам одетого "лифчика". Перекусив, он разрыл штык-ножом землю, закопал оставленный мусор и тщательно, как только мог, скрыл все остальные следы своего пребывания. В восемь, когда солнце еще не успело продраться сквозь листву деревьев, он взвалил рюкзак на спину и продолжил свой путь. "Следующая остановка - Краснодар". Окружающий его лес не был густым, трава стелилась по земле, шлось, на удивление, легко, несмотря на двадцатикилограммовый рюкзак и десять килограмм, что были на нем. И потом: полусапожки пришлись как раз по ноге, чуть разношенные, они не натирали ноги, а голеностоп был надежно защищен от случайных вывихов. Автомат он держал в руке, и было приятно на душе от слегка маслянистой прохлады металла. Когда руки-таки устали от его тяжести, Андрей положил АКС на согнутый локоть, стволом от себя. Шел не торопясь, выбирая дорогу, чтобы, спускаясь вниз, не подниматься через десять метров наверх, но все равно постоянно приходилось и подниматься, и спускаться, подниматься и спускаться - путь лежал поперек отходящих от основного хребта отрогов, а выходить на извивающуюся внизу дорогу что-то не хотелось. Ну и нудное же это дело - идти куда-то по лесу с тяжелым рюкзаком, особенно в первый час, особенно когда до конца пути две с половиной тысячи километров, особенно, если не очень-то и понятно, зачем ты туда идешь. Просто потому, что больше идти совсем некуда. Лес напоминал ему Урал в начале осени, когда стоит недолгое бабье лето, - такой же спокойный и пустой, вот только здесь было значительно теплее, хотя еще и не жарко, как того обещало начинающее проглядывать через листву солнце, и не было видно слоняющихся как бы без толку людей, ищущих последние грибы. Лиственный лес не был таким густым, как уральский, тот, который через каждые пятьдесят метров перемежевывался хотя бы парой сосенок, а потому этот лес казался более светлым и действовал успокаивающе, и расхолаживал, отчего Андрей стал меньше оглядываться, обращать внимание на то, куда шел, думал о чем-то отвлеченном, а точнее - вообще ни о чем. Через пятьдесят минут, когда пропикали часы, поставленные на режим автоматического таймера, он сделал первый привал, снял рюкзак, "лифчик", положил автомат и расправил затекшие плечи. "Да, давненько я не ходил под рюкзаком". Переменив слегка пропотевшую футболку, он разлегся на траве, положив голову на рюкзак, только не на ту его сторону, которая во время ходьбы была обращена к спине, - чтобы тоже просохла, и позволил солнечным лучам и листьям играть в чехарду на своем лице. Через десять минут часы пропикали снова, и Андрей продолжил свой путь. Успевшую просохнуть футболку он убирать не стал, а, тщательно смотав ее жгутом, повязал вокруг головы таким образом, чтобы затылок прикрывала оставленная свободной ткань. Завязывать футболку на голову подобным макаром он научился еще до армии, сам-собой, и все говорили, что в таком виде он очень даже похож на бедуина или какого-нибудь там "фундаменталистического" араба, исповедующего ислам, особенно если дня три-четыре не побреется. Сейчас как раз был такой момент. Бритвенные принадлежности он с собой, правда, взял, но в дело пускать их пока что не собирался. Ни к чему, да и горячей воды с большим зеркалом у него не было. А холодной водой и в армии брился только по "духовщине". "Впрочем, была бы рядом девчонка - можно и холодной водой, хоть сейчас". По поводу Аллаха у него было мнение, что если есть бог на небе, то ему абсолютно наплевать, кто и как его называет, лишь бы верили и не нарушали его заповедей, а последние, что в исламе, что в христианстве практически одинаковы. Да, он верил в бога, единого и всемогущего, из религий ему ближе было православие, обидно только за "братьев славян", что христианство запрещает многоженство. Тем не менее крещен он не был, разве что родители могли в детстве тайком окрестить. Тогда, в середине шестидесятых, не то время было. Это сейчас все бросились в церкви. Господи! Да где же вы раньше были?! Андрей помнил, как в последних классах школы читал в газетах разгромные статьи о коммунистах, входящих во врата храмов с непокрытой головой, поднося руку с сцепленными пальцами ко лбу, и не понимал, почему людям, особенно "партейным", нельзя верить в бога. Сам он в него еще не верил, но всегда считал, что запрещать насильно - только показывать слабость своей идеологии. Зачем запрещать сплошной абсурд? Ведь у Маркса и так все доказано и разложено по полочкам в его диалектическом материализме. Ну хочется кому-то верить в абсурд - пусть верит себе на здоровье. Обращать на это внимание - признаться в своем собственном бессилии, в неверии в свою собственную религию марксизма. А верить в Бога так хочется, невзирая на свою партийную принадлежность. "Кому мы нужны, кроме него? Государству? Что-то сильно сомневаюсь. В Боге надежды больше". Сегодняшняя, уже немного схлынувшая волна в "крестильни", вызывала у Андрея только одно отвращение: если ты верил в бога чего же ждал все эти годы? А если бы коммунисты остались у власти? Что, и бога тогда не было бы? Или как раньше: все в комсомол, а сегодня все в церковь? Он знал, что бог есть, что он един и всемогущ, что он видит сейчас, как он идет по этому лесу, что он верит в него, несмотря на то, что на нем нет креста. "Боже, прости меня за тех двух солдат. Они тоже были твоими чадами, и не было в них никакой вины, это я во всем виноват, можно было уйти спокойно, никого не трогая. А сейчас сколько горя свалится их родным и близким. Господи! Ну почему люди не могут жить в мире? Мы же все "миряне". И каждый второй "мирянин" с автоматом наперевес". Таким образом, из-за повязанной особым образом футболки следующие четыре часа Андрей был погружен в теологические размышления, мало вникая в окружающую его действительность. Рассуждения даже отвлекли его от воспоминаний и мечтаний о женщинах. "Casio" регулярно пищал, обозначая, когда надо сделать привал, а когда снова идти, автомат перекладывался из одной руки в другую, солнце поднималось все выше, волосы вспотели, но, благодаря футболке, пот не тек в глаза. Еще одно ее предназначение. В полвторого он стал искать место для обеда. На базе он давно бы поел и разлагался, потягивая пиво в тени навесов на пляже и упражняясь в "словесности" с девчонками, поэтому не раз живот сначала ласково прошептал ему на ушко: "Ур-р-р", а потом стал грозно колотиться в свои стенки и подвывать: "У-у-у! Жрать хочу-у-у! Мяса, мяса давай!" Как не вспомнить "Василия Алибабаевича" с его незабвенным: "А в тюрьме сейчас макароны дают". Тут как раз на пути стал подниматься очередной отрог, Андрей вскарабкался по достаточно крутому склону наверх, совсем при этом выдохшись. "Уф. Приехали. Это что - уже Краснодар?" Нет, до Краснодара было еще как до Африки. "Может, ну его к лешему, этот Краснодар? Не отправиться ли мне в Африку? По-моему, до нее ближе, чем до Урала." Но, в самом деле, недалеко от Андрея, километрах в пяти, виднелся небольшой городок. Стоящий чуть в стороне от дороги на Краснодар, Крымск никогда не вызывал интереса у Андрея, и тот не хотел и сейчас заострять на нем свое внимание. На вершине отрога стояли небольшие скалки, вернее скальные выступы, среди которых он и развел костерок, который, в отличие от утреннего, горел гораздо лучше. Разложив на горячих камнях обе футболки, он достал из рюкзака одеяло и все, что промокло утром вкупе с ним. До обеда Андрей встретил два или три ручейка и поэтому надеялся, что и дальше они будут ему попадаться, он не стал экономить воду, а, тщательно прополоскав горло, выплюнул все обратно, и только потом сделал несколько больших глотков. "Хватит. Все равно лучше много не пить, до вечера еще идти и идти. Лучше чаю побольше на ужин сделаю, слава богу, прежние владельцы сухпайков не успели воспользоваться пакетиками". Котелок на огонь ставить не стал и вообще костер развел скорее в дань привычке, в нем не было никакой необходимости. В "меню" на обед была банка рыбных консервов с сухарями и кипяченой водой, налитой утром в термос. Поесть нормально он планировал вечером, остановившись на ночлег. Можно было бы вообще не устраиввать сейчас никакого обеда, а ограничиться парой сухарей по дороге, но чертовски устал с непривычки. Отдохнуть с часок было просто необходимо. "А там и до вечера останется только три перехода. Как-нибудь продержусь. И потом - с каждым приемом пищи рюкзак будет все легче и легче. А идти все равно все тяжелее и тяжелее. Вот она настоящая диалектика. Да, сейчас бы на костерок пару-другую шампуров с мясом - вон как камни удачно стоят, ни дать, ни взять - настоящий мангал, а к шашлычкам пару бутылочек "Киндзмараули" или испанского "Каберне" с лазерной насечкой на бутылке даты изготовления. Ага - две. А девчонки что пить будут? Не по-черному же глушить. И как это местные ребятишки до сих пор не расчухали такое замечательное место? Вид-то какой. И родителей за версту будет видно. Сплошная мечта детства. А тут даже следов костра нет никаких." Когда, через полчаса, борясь с охватывающей его дремой, он укладывал рюкзак, внизу, на дороге, пожалуй впервые за прошедшие полдня, раздался шум машины. Дорога была как на ладони, деревья хотя и заслоняли некоторые ее части, все-таки позволяли видеть что на ней происходило. Со стороны Новороссийска показался зеленый, крытый такого же цвета тентом грузовик. То ли "Урал", то ли "Зил-131". Видно только, что три оси. Как раз возле отрога, на котором сидел Андрей, машина затормозила и съехала на обочину, на небольшую полянку. Из кузова посыпались солдаты. Становилось интереснее. "Ага: хватились "ствола". Теперь просто так от них не отвяжешься. Может, не стоило его с собой брать. Хорошенький мой. - Андрей ласково погладил АКС. - Эх, постреляем!" Порядка шестидесяти солдат были застроены в шесть шеренг, выслушали двух офицеров, а затем стали расходиться вдоль дороги. Большинство, запрокинув головы, высасывали последние капли воды из фляжек. "Это хорошо, наверняка бродят по горам с самого утра и устали не меньше меня". Пока воины занимали исходные позиции, Андрей разработал план действий. Перво-наперво он вылил воду из двухлитровой бутылки. Не в костер - тот бы тут же откликнулся столбом белого дыма и сразу его выдал, а просто на землю. Лишняя тяжесть сейчас была ни к чему. Потом достал из рюкзака большую часть своего боезапаса и распихал по "лифчику". Порывшись в одном кармашке, он отыскал катушку коричневых капроновых ниток, которые взял с собой на море. Вспомнив, как там делали "супермэны" в боевиках, привязал пару гранат в местах наиболее вероятного подъема на отрог с той стороны, с которой пришел. Оставалось немногое: надеть рюкзак, подогнать лямки, перевязать шнурки на полусапожках и ждать. Тем временем солдаты стали подниматься вверх. Около сорока шли тем ущельем, которое он уже покинул, оставшиеся двадцать - находились на его пути. У машины никого не осталось. Водитель, как только все ушли, опорожнил свой мочевой пузырь и пошел с ведром искать воду, чтобы долить в радиатор. Андрей спустился к расположенным чуть ниже камням и залег. Если бы у него была веревка, можно было закрепить ее конец за более-менее крепкое деревце, росшее на краю отрога, вспомнить молодость и "дюльфернуть" прямо на дорогу, при прокладке которой гребень был срезан и отвесная скала возвышалась над дорогой на тридцать с лишним метров. Когда он занимался скалолазанием, на этот спуск потребовалось бы не больше семи секунд: они буквально падали вниз головой, чтобы уменьшить трение о веревку, и только перед самой землей принимали нормальное положение, резко тормозя. А можно было спуститься тихонечко, без шума, но наверняка, чтобы не заметили. Однако веревка отсутствовала, отсутствовал и этот путь к отступлению, надо было идти на прорыв. Бойцы втянулись в лес, обливаясь потом от многочасовых и пока что безрезультатных поисков. Их подняли в четыре часа утра и, не дав позавтракать, посадили в машины. Сначала они прочесывали склоны, выходящие к Новороссийску, потом их стали перевозить все дальше и дальше к Краснодару. На погибших бойцов начальству было наплевать. Это потом. Вон их сколько в Чечне гибнет, а вот автомат потерялся - это да. ЧП. За это и по башке могут дать. Первые три-четыре часа они тщательно осматривали каждый миллиметр, потом, с убыванием воды во фляжках, убывал и их "военно-спортивный интерес". Курящие досмолили свои наличные запасы папирос и сигарет и остервенело сосали травинки. Сержанты уже не раз предлагали офицерам бросить все и поехать пожрать, на что те отвечали, что не было такого приказа, а обед вот-вот должны привезти. Везли долго, должно быть на ишаке. Если честно, то офицерам и самим все это надоело - ищи ветра в поле (ладно бы в поле, а то в этих хреновых горах), но настойчивые притязания сержантов произвели только обратный эффект. "Давайте, давайте, почертыхайтесь, чтобы служба медом не казалась. Наплевать мне, что ты "дембель" - никуда не денешься и будешь делать то, что я тебе приказываю." "Хэбчики", что у последнего солдата, что у офицеров, давно взмокли от пота, и по краям промокших мест стала выкристаллизовываться белая полоска соли. У них не было, как у Андрея, крепко повязанной футболки на голове, и пот, не останавливаемый кепками, спокойно тек прямо в глаза. Поминутное размазывание его руками только ухудшало положение. Глаза резало и все окружающее было покрыто белой завесой. Нет, ну надо же было какому-то там придурку ввести новую форму. Она, конечно, лучше старой, но могли бы оставить панамы-то. Чем положе склон, тем легче по нему идти, поэтому центр и левый фланг идущей перед Андреем цепочки очень скоро вырвались вперед, таким образом, что почти все воины оказались в секторе обстрела градусов тридцать. Дальше ждать было нельзя. Отрепетировав движение ствола, Андрей снял одиночным выстрелом офицера, отправленного на поиски похищенного автомата с дежурства по части, в рубашке под галстук и с фуражкой на голове, переключил предохранитель, короткими очередями, начав с ближних солдат, "охватил" всю цепочку, не дожидаясь, когда в магазине закончатся патроны, чтобы лишний раз не передергивать затвор, вставил приготовленный заранее новый рожок и теперь, уже длинной очередью, повторно, полил весь сектор обстрела, в довершение выпустив заряд из подствольника в самый дальний конец, не надеясь попасть, просто так - "на шару". Потом, с оттяжкой, размахнувшись со всей силой, кинул две наступательные гранаты на противоположенный склон, чтобы задержать наверняка привлеченных стрельбой находившихся там солдат. Перебежав ниже, к следующим камням, Андрей первым делом кинул вниз Ф-1 в двух солдат, не охваченных его огнем и находящихся прямо под ним, метрах в пятнадцати, у подножья крутого, обильно усыпанного камнями и поросшего деревьями склона. Снова поменял магазин, перекатился в сторону метра на два, передернул затвор и, поставив предохранитель на одиночную стрельбу, быстро, но прицельно произвел десяток выстрелов (не зря получал выволочки в школе от начальника военной подготовки: "Не торопись, не торопись, целься внимательней."). Теперь давнишнее непослушание помогло: пять из десяти выпущенных им патронов достигли своей цели. "Боже мой! Даже "бронеков" не надели". До машины оставалось метров пятьдесят. "Птурсом", на секунду задержавшись у убитого гранатой солдата, чтобы отстегнуть магазин, виляя вправо и влево, не делая ни одного выстрела, Андрей подбежал к машине. Навстречу, в одном тельняке, расплескивая из ведра воду, бежал водитель. Одиночными Андрей стрелял гораздо лучше, чем очередями. Последующий выстрел исключением не был. Солдаты, лишившись командира взвода, растерялись. В промежутке, когда Андрей менял первый магазин, успели упасть на землю, кто по собственной инициативе, кто волею судьбы. Передернув затворы, они начали было вести огонь, но на секунду прервали свое любимое занятие, прижав голову к земле, от разрыва заряда подствольника, и в этот самый момент Андрей как раз успел кинуть гранаты на противоположный склон. Находящиеся там солдаты от разрывов нисколько не пострадали, а потому они почти сразу же открыли автоматный огонь в сторону гребня. Взрыв гранаты, брошенной вниз, совпал с моментом, когда на гребень с другой стороны выполз немного оглушенный взрывной волной солдат, - именно в одном из тех двух мест, где и предполагал Андрей. Остальные бегущие в след за ним солдаты сбавили пыл, залегли, открыв ураганный огонь по гребню, внеся свою лепту в организацию всеобщей сумятицы. Поэтому последовавшие за этим одиночные выстрелы Андрея были замечены только теми пятью солдатами, которые рассказать о них никому уже не могли. С двух сторон солдаты поливали свинцом склон, где никого уже давно не было, и только одинокий выстрел у себя в тылу, у машины, заставил часть бойцов оглянуться. Но было поздно. Повернув ключ, оставленный в замке зажигания вместе с большой связкой ему подобных, Андрей нажал на газ, выжал, двумя качками, сцепление и включил вторую скорость. Как он помнил по автошколе - первую следовало включать только трогаясь на подъеме. Появившийся через некоторое время километровый знак подсказал, что до Краснодара осталось сто три километра. "Нет. Почему все боятся армии и говорят, что она губит молодых и здоровых парней? Меня вот армия и машину водить научила, и с парашютом прыгать, и стрелять. Чем плохо?" Дорога заняла часа полтора. Не хотелось гнать и привлекать к себе внимание, к тому же давно, очень давно не водил грузовики, хотя всегда считал, что на них легче ездить - уверенней себя чувствуешь, свысока посматривая на проезжающие внизу легковушки: "Ну, какого таракана мы сегодня будем давить?" Отъехав километров на пять, он остановился, снял рюкзак, надел "заботливо" оставленные хэбчик и кепку, перезарядил подствольник, вставил новый магазин и поехал дальше. Станиц по дороге было две или три, везде на въезде и выезде стояли казаки, но останавливать машину с военными номерами они не стали. "Нехай ендут, если им надобноть". Уже почти на самом въезде в Краснодар, проехав Энэм, названный так по приказу одной из императриц - "Ничье место", чтобы прекратить назревавший конфликт между адыгейцами и казаками, Андрей свернул направо, а отъехав от трассы еще километра два, свернул и с проселка, через кювет, напоминающий подобие арыка, едва в нем не застряв, благо догадался сразу включить передок, проехал по краю кукурузного поля ("Эх, Никита Сергеевич не видит - вот бы порадовался") и остановил машину в тоненькой полоске лесопосадок, разделяющей колхозные , а может, уже и не колхозные поля. Прежде чем покинуть машину, осмотрел ее и собрал что может пригодиться в дальнейшем его пути. По идее, надо было "тачку" поджечь, но пожар привлечет лишнее внимание. "Водителю следовало бы спасибо сказать, а я его первым же выстрелом. Неблагодарный". Грезившийся второй день спальный мешок, чуток патронов, полфляжки воды (полторы водила успел выпить), немного жратвы. Документы из хэбчика тоже взял с собой, мало ли что. Вообще, водилы - народ запасливый. Машина - их дом, в котором много потайных местечек, но искать их было некогда. Чтобы как-то замести следы, вытер руль, рычаги и дверцу - стирая отпечатки пальцев, откачав в котелок водилы бензина из бака, облил им внутреннести кабины, потом набрал бензин снова, пошел прочь, поливая свои следы из котелка, в надежде, что запах перебьет нюх у собак, если тех пустят по его следу. Пройдя до шести часов несколько километров, сумев пересечь пару полей и лесопосадок, он расположился посередине двух рядов пирамидальных тополей, развел костер, согрел воду и побрился. Уже потом поставил "вариться" чай, разогрел банку с кашей, поел, разобрал и слегка почистил автомат, снарядил пустые магазины. И почувствовал, как с каждой минутой наваливается усталость. Подумал и съел капсулу ноотропина - где-то читал, что он снимает усталость. Вообще-то ноотропин взял на море на случай борьбы с "алкогольной интоксикацией", ну, раньше это называлось похмельем. Да не собирался он напиваться и вообще пить! В конце-концов таскает же с собой лет десять подряд две пачки презервативов. Так, на всякий случай. Ни разу ими не пользовался, лишь перекладывал из одной, отслужившей свой срок сумки в другую и заменяя, когда истиралась упаковка. Сегодня использовал сразу два - затолкал в них коробок спичек, найденный в бардачке. Костер разводил пока разовой зажигалкой, которая тоже всегда была в рюкзаке, хотя и не курил. Вот и сейчас, после всех передряг, когда тряслись руки и ноги, без всякого сомнения выкинул едва початую пачку, обнаруженную в хэбчике. И говорил себе и всем, что никотин - это яд, зная, что, отвергая одно, был слаб в другом - разбивать бутылку самой последней бормотухи сейчас бы не стал, а выпил все до последней капли. И вообще, слабостей у него хватало, чего там. Пока везло, везло крупно, было такое чувство, словно подряд сыграл три "дырявых" мизера. Пора остановиться. К девяти совсем стемнело и, действительно, стало сказываться действие ноотропина, немного разогнавшего сон и усталость, Андрей пошел дальше. Два предыдущих вечера, когда он оставался один на один с окружающей его темнотой, та не вызывала в нем каких-либо негативных чувств - его действия были определены извне - надо было убегать от людей, и темнота лишь помогала ему в этом. Сейчас, когда, как он надеялся, на какое-то время его след "погонщиками" был потерян, Андрею вдруг стало страшно одному среди этой, окружающей его стихии тьмы. Там, в лесу, одиночество ощущалось гораздо меньше - кругом деревья, кустарники с их колючими ветками, которые отвлекали на себя все внимание, а здесь где-то наверху шумят листья тополей, а слева и справа от них шуршат стройные ряды кукурузы. Открытое пространство действовало во тьме гораздо более угнетающе, чем лес. Идти по кукурузе как-то не хотелось, и он двинулся вдоль лесопосадок. Рюкзак за спиной, автомат на перевес. Ноги ощупью ищут дорогу, глаза зыркают в разные стороны. "Тиха украинская ночь. Прозрачно небо. Звезды блещут"... И не видно ни черта". Чуть позже двенадцати он пересек автостраду, двигаясь дальше вдоль полотна дороги. Часа в два ночи остановился, снял рюкзак, прислонил его к стволу тополя и сел рядом с ним, подстелив под себя одеяло. Третье утро "в изгнании" обошлось без тотального "промокания". Ночью ему удалось зайти в сам город, растянувшийся черт знает на сколько километров вдоль дороги, кое-где прерываемый пустырями, в одном из которых он и очутился. Метрах в двадцати от Андрея шли по придорожному тротуару люди, за ними изредка проезжали грузовики и автобусы, легковушек было совсем мало, один раз прошла колонна знакомых зеленых машин, да пару раз, трепыхаясь в седлах, проскакали казаки. Пахнуло навозом и перегаром. В восемь часов Андрей решил, что уже можно влиться в толпу и перейти на "легальное" положение. Но возникла небольшая проблемка - автомат оказался чуть длинее рюкзака, пришлось помучиться, откручивая пламегаситель, который "прикипел" и никак не хотел поддаваться. И в армии с ним, проклятым, тоже столько было возни. Шпинделек застрянет - и все, хоть вешайся. Ни туда, ни сюда. Не торопясь он вышел из кустов, изображая, что застегивает ширинку, перепрыгнул через канаву и пошел по дорожке. Через полкилометра, у встретившегося газетного киоска с выцветшей, облезлой надписью "Союзпечать", узнал, как дойти до такой-то улицы. Газет в киоске почему-то не было. Идти пришлось часа полтора. Утром он не поел, и теперь не то чтобы сосало под ложечкой, нет, голод не чувствовался, просто не было сил, ноги еле шли, пот лил ручьем, а тут еще солнце стало подниматься из-за крыш домов. Тоска. Автобусы не ходят. "У них что, тоже конец света наступил, как и в Новороссийске? Зачем тогда я от Африки удаляюсь?" Улочка была узенькой: еле-еле разъехаться двум машинам, которых, впрочем, и не было. Дом с номером "47" оказался с высокими, синего цвета металлическими воротами, на которые был выведен электрический звонок. "И то хорошо". Звонить пришлось долго. Наконец послышались шаркающие шаги, дверь в воротах приоткрылась. Пьяным взглядом на него смотрел Славка. - А, это ты. Проходи. Сняв рюкзак, расшнуровав ботинки и зайдя в дом, Андрей обнаружил, что Славка уже спит на кровати. Диванчик рядом был не занят. Но не долго. Оба спали крепко и проснулись почти одновременно, часа в два дня. - Ты кто? - спросил сначала Славка, но тут же узнал и обрадовался: - Андрюха! Старый черт! Каким ветром тебя занесло?! - Попутным. Знаешь, как на "Дэ-пятом": куда ветер - туда и несет. Вот и меня так же. К тебе и занесло. Непротив, если пару дней погощу? - Да я тебя раньше "второго" и не выпущу. Эх, погуляем! - Славка буквально подскочил с кровати. - Счас, на стол соберу что-нибудь, отметим. - Он пошел на кухню за едой, и только тогда Андрей обратил внимание, как поредели его волосы. И вспомнил почему. ... Тогда никто и не понял, что, собственно, произошло. Большинство солдат, сержантов и офицеров помучались неделю животами и благополучно обо всем забыли. Оставались Славка и его радист. Когда оба они попали в госпиталь, Петруха почти полностью лишился "волосяного покрова", Славкина растительность хотя и держалась значительно лучше, но тоже имела тенденцию к выпаданию, причем кусками, и первым делом их обоих обрили под ноль, опасаясь какой-нибудь инфекции, типа стригущего лишая или подобной беды. И даже положили в отдельную палату, несмотря на наплыв раненых и больных из Афгана - как раз начался "гепатитовый сезон". Однако если Славка по-тихоньку выкарабкивался, то Петрухе ничего не помогало и становилось все хуже и хуже. В чем тут дело, врачи никак не могли понять, но на всякий случай расконсервировали чумное отделение и перевели их в маленький домик за высоким бетонным забором. Перемен не происходило, Петруху увезли в Ташкент, а Славка куковал один в четырех стенах. Даже книг из библиотеки не давали. Одни газеты, и то преимущественно на узбекском языке. Еще бы на китайском принесли. Впрочем, какая разница чем задницу подтирать: портретами лидеров Москвы или Ташкента. А в Ташкенте врачи тоже прорубились далеко не сразу, в результате, когда выяснилось, что у больного Сидорова лейкемия, - большинство солдат, принимавших участие в злополучном переходе через горы, благополучно ушли в Афган, чему были несказанно рады - куда угодно, лишь бы подальше от сержантов, не дающих продыху ни днем ни ночью. ("Послали бы в ад - мы бы там чертям разгон устроили. Как миленькие бы на подоконниках в восемь рядов застраивались".) Славка, к тому времени уже вышедший из госпиталя и с утроенной энергией подготавливающийся к дембелю, был водворен обратно, правда ненадолго - недельки на две, во время которых и закончил "финишную гонку". Приехала комиссия, осмотрела оставшихся участников событий и уехала обратно. Облучились, ну и что? Чем поможешь? Уран никакими лекарствами из организма не выводится, только естественным путем, то есть через несколько миллиардов лет его в вас уже не будет - весь распадется. Посоветовали, если будет светиться моча - не оправляться ночью, чтобы не пугать окружающих, а в остальном... В остальном. Прошло десять лет. Некогда густые, иссиня-черные Славкины волосы выцвели и заметно поредели, если не сказать больше. - ...Спина по ночам ноет - сил нет. Ну, да ладно, чего там. Давай, за встречу. - И плеснул в два стакана из полуторалитровой пластиковой бутылки мутно-белой самогонки. "Хорошо пошла, градусов под шестьдесят". Андрей, трое суток находившийся между сном и явью, сразу захмелел. Пока они пили и закусывали, Славка успел ввести Андрея в курс происходящих в стране событий. Дело обстояло примерно так: две недели тому назад, то есть накануне того дня, когда Андрей ездил в Анапу встречать семью, в столице грохнули президента. Грохнули, но окружение, в целях "сохранения спокойствия в государстве", хотело это дело замять (на распасах, наверно, сидели. Пока не кончатся - вставать нельзя). Ну, не совсем замять, а так, на время, чтобы придумать, что делать дальше. Благое намерение. Но, как всегда, слухи просочились, в стране ввели чрезвычайное положение, но вот кто именно его ввел и чья сейчас власть - сказать трудно. Вроде бы всех, а на самом деле выходит, что и никого. Солдаты где можно поддерживают порядок, а вернее, делают то, что им приказывают командиры, а тем, соответственно, тоже кто-то приказывает, а бывает, что какой-нибудь командир полка, которому все это уже надоело, отключает "вертушку" и никого, кроме своей жены, не слушает. Короче - полный бардак. А народ, соответственно, сопротивляется всем и вся и запасается продуктами. Предприятия, как правило, стоят: на одной их части руководство объявило отпуск до полного и окончательного выяснения ситуации, на другой - рабочие сами объявили забастовку, в результате всех этих событий поезда еще ходят, а электричество в большинстве своем кончилось. Что творится в других городах, он не знает, а в Краснодаре жить вполне можно: огороды у всех свои, с самогонкой проблем нет, солдаты в город не суются, а порядок поддерживают казаки, пока трезвые. - Сейчас вот позавтракаем и пойдем встретимся с мужиками. Вчера после дежурства бухнули малость. Башка болит. Закончили "завтракать" ближе к вечеру. Мужики Славку не дождались и пришли к нему сами. Все в фуражках и штанах с лампасами. Хорошо, что без коней. Один, правда, на мотороллере приехал. Музейный, можно сказать, экспонат. Андрей такой последний раз видел году эдак в семьдесят пятом. Кое у кого на поясе вместо нагайки болталась кобура. Трезвых среди прибывающих не было, но у каждого вновь пришедшего, как у пьяного водителя, заметившего гаишника, взгляд прояснялся при виде Андрюхи. Славка каждый раз объяснял, что это его армейский друг, вместе служили в ВДВ. Мужики, как назло, мало того, что сразу предлагали выпить за знакомство, так еще утверждали, что десантники должны пить до дна. Ноотропин можно было даже не доставать - все равно бы не помог. Наутро пришлось завтракать снова. Голова болела не очень, а вот желудок... Андрея всегда подводил именно он. Ну почему, как только начинаешь вести праведный образ жизни, обязательно попадаешь в такую компанию, в которой пить приходится пуще прежнего. Но выхода не было, до второго августа оставалось четыре дня, Славку обижать не хотелось: день десантника - святое для каждого дембеля ВДВ. Ну, почти для каждого. Какой, к черту праздник, если выбросили тебя с парашютом, купол открылся, яйца, как положено, дернуло, а дальше завис, словно случился в природе какой-то катаклизм, что открывшийся парашют висит себе спокойненько в воздухе и совсем не думает опускать на землю своего владельца. Хочешь прыгать? Пожалуйста. Режь стропы - и вниз. До земли еще ого-го! Ей Богу разобьешься. Был бы дома - с удовольствием достал берет из шкафа, надраил "флажок", чтобы блестел, как яйца у кота, с мокрым полотенцем прогладил фетр, засунул внутрь "жало" от фуражки и повесил все сооружение на затылок. "Кто служил - пусть гордится, Кто не служил - пусть радуется". Ладно, поразлагаюсь, даст Бог, печень выдержит местную самогонку. Печень заболела как раз второго вечером. С утра ходили по городу, братались со своей братвой, смешно одетой в смесь казачей и ВДВ-шной формы. Пили, обнимались, приставали к проходящим мимо девчонкам, снова пили, кто-то дрался, но Андрей всегда был против бесполезного мордобития, когда два другана сегодня набьют друг другу морды, а завтра виновато будут глядеть в глаза, извиняться, снова пить и снова драться. Эксцессов удалось избежать, и к вечеру они опять сидели у Славки, за праздничным столом. Тут-то, после очередной рюмки (стакана), когда он потянулся за малосольным огурчиком, в боку кольнуло. "Начинается." Встал из-за стола и, найдя в рюкзаке коробочку с "Лиф-52", проглотил сразу четыре или пять таблеток, чтобы наверняка (а то вдруг еще двоится). Потом вернулся за стол, продолжая есть, пить потихоньку, шутить и смеяться, но настроение было испорчено постоянным чувством как будто кто-то зацепил крючком его бок и тянет, тянет. По причине "хвори" казаки оставили его в покое, когда закончилась самогонка и они отправились в коммерческий киоск за водкой. Понятное дело, денег за нее они платить, как всегда, и не собирались, что оставшиеся коммерсанты давно поняли, и те киоски, что еще работали в городе, как правило, ночью были закрыты. Ну, разве какой-нибудь полоумный хочет зашибить ночную деньгу. Так придуркам не место в нашем городе, пойдем его искать, а если такого не окажется, то у Петро дома бражка доходит, принесем пару бутылей, а завтра и самогонки сварим, на опохмелку. Андрей ушел в спаленку и, не раздеваясь, завалился на кровать. Печень ныла и ныла, проклятая. Проснувшись, он услышал в соседней комнате голоса, открыл глаза и повернул голову в их сторону. Вставать не хотелось, а сквозь полузакрытые шторки почти ничего не было видно. - Андрюха, давай вставай, отведаешь бражки - печень как рукой снимет, точно. Коммерсанты, хреновы, все киоски позакрывали, сволочи. - Да ладно, пускай спит. Наливай. Разговор, доносящийся до ушей Андрея, ужасно мешал, и, кроме печени, разболелась еще и голова. В конце концов он стал воспринимать все звуки как какой-то общий фон, прерываемый раскатами смеха, когда казаки вспоминали, как в отместку коммерсантам сожгли пару закрытых ларьков. Сквозь этот гвалт Андрей услышал звонок, потом скрип открывающейся двери, и новый поток приветствий вновь пришедшему. - А, атаман! Проходи! Бражку будешь? Как дела? Что нового сказали на сходе? Когда вернулся? Давай, садись рядом. - Эх, хороша. Аж в нос шибает. После приветствий разговор вошел в свое привычное русло, Андрей совсем было заснул, как вдруг звук раскрываемых штор заставил его насторожиться. - Давно он у тебя? - Да почти неделю, а что? - Кто он тебе? - Служили вместе, да он парень наш, что надо, хоть и писарем при штабе служил, но и по горам здорово ходил, а сволочью никогда не был. "Духами" на соседних койках спали. А тут вот в Новороссийске отдыхал, когда вся эта каша заварилась, так пешком, говорит, дошел. Он может. - А стреляет как? - Еще лучше меня. И по духовщине неплохо палил, а под дембель проводил горную подготовку в полку, так успел настреляться из чего угодно - сквозь его руки все батальоны проходили, взводного какого-нибудь попросит и отрывается после карандашей. - М-да. - А в чем дело? - Ориентировка пришла. Нам "Красная Армия" как бы до фонаря, но стенка на стенку мы с ней не пойдем - покоцают за милую душу. Передали сегодня, что парень один из-под Новороссийска прорывался в нашу сторону, как раз неделю назад. Ну и дров наломал - дай боже. Покрошил там кого-то, автомат спер, грузовик угнал. Военные все в тайне держали, не хотели сор из избы выносить - стыдно, наверно, что с одним обормотом справиться не смогли. Машину позавчера нашли, возле НМ-а. Сегодня полкан на сходе был. Злой как собака. Если это он - придется его выдать. - Да ни за что! - Тише, казак, ты на службе. Оружие у него есть? Вещи? - Пустой он. Совсем без ничего пришел. "Спасибо, Славка. Пусть я тебе о "стволе" ничего не говорил, но сквозь рюкзак его можно было разглядеть, да и "лифчик" при тебе вытаскивал". - Алкоголь как рукой сняло, и печень даже болеть перестала. - Ладно, пойдем к столу. Пусть проспится, а завтра с утра я с ним поговорю. И если что - никаких разговоров. Дело серьезное, а у нас перед военными и так грешков всяких хватает. Точка. Я сказал. Шторы снова сомкнулись. "Слава богу". Осторожно, чтобы не был слышен скрип пружин, под очередной раскат смеха, Андрей сполз с кровати. Рюкзак стоял в углу за шифоньером, достать автомат, привинтить к нему пламегаситель и вставить магазин было делом пяти минут, после чего, открыв окошко, вылез во двор, огородами ушел на другую улицу и через полчаса уже был на станции, нашел какой-то состав, забрался в первый попавшийся вагон, а потом все-таки срубился от выпитой самогонки. Проснулся от резкого толчка. Состав еще несколько раз дернулся, перед тем как окончательно замереть. Было светло и более чем жарко. Слюни так и текли. Железные стенки вагона раскалились чуть ли не докрасна. Больше всего Андрею хотелось, чтобы эта остановка была уже где-нибудь за Ростовом. Он осторожно приоткрыл железные створки и коротко зыркнул по сторонам. Степь. Справа, по движению поезда, метрах в двадцати от насыпи, стоял подбитый БТР. Горы на горизонте. "Ага, Ростов. А Чечню не хочешь?" Назад пути не было, и Андрей, собрав пожитки, покинул свой "спальный вагон". От вчерашней пьянки не осталось и следа, голова работала четко, но вихляющие ноги ее все равно опередили и решили идти в направлении гор. Все было предельно просто. На память пришел очередной армейский случай. Один душара, перед самой отправкой в Афган, дал деру из горного центра. Полк сразу предупредили, на всех вокзалах поставили патрули, но солдат не появлялся. И только через неделю один бабай поведал офицерам о воине, встретившемся ему в горах и рассказывающего, что он отстал от роты. Наивный бабай хотел помочь бедному солдатику, а получилось наоборот, и через шесть часов, глубокой ночью, того повязали на стоянке у киргизов. Андрей, возглавлявший в то время "спасательную команду", созданную после происшедшей за месяц до этого трагедии в горах, тоже принимал участие в поимке "беглого каторжника", ощущал холод и видел сияние ледников. На следующий день, совершая в одиночестве трекинг по горам, вдруг понял, что, окажись солдатик порасторопнее (тот прошел за неделю всего восемьдесят километров по дну ущелья, которые можно было преодолеть ночью за трое суток, а днем вообще поймать машину и проехать за два часа) и перевали через хребет в Алайскую долину, до которой оставалось-то пять километров (правда, перейти Алайский хребет несколько сложнее, чем обоссать два пальца), то мог бы скрываться там сколь угодно долго. Нанялся бы к тем же киргизам и пас себе спокойненько овец на крутых склонах. Никто его там ни в жизнь бы не нашел. А главное, никакой водки и прочей бормотухи, свежий воздух,здоровая пища и послушные женщины. Теперь, направляясь в сторону гор, Андрей руководствовался тем же принципом: он в Чечне, границы ее наверняка хорошо контролируются войсками, несмотря на всю неразбериху в стране. Поэтому проще уйти в сторону гор, возможно, пересечь Кавказский хребет и пробираться через Азербайджан или этой стороной уйти в Махачкалу. После недавних событий особой разницы между регулярной армией и боевиками он не видел. Из вагона он постарался выбраться как можно незаметнее, скатился с насыпи и перебежками добрался до БТРа. Тот стоял как видно давно, не первый год. Краска осыпалась, вовсю цвела ржавчина, кругом рос бурьян. Примяв пятачок травы, Андрей снял рюкзак и вновь огляделся. Нигде никого. И он стал готовиться к предстоящему путешествию. В рюкзаке все оставалось почти без изменений, разве что добавилась пара-другая мелочей да набрал в последнюю минуту воды из колодца, полностью обновив запас - двухлитровая бутылка, термос и фляжка - все те же четыре литра. И много, и мало. Тем не менее, намочив носовой платок, вытер лицо и шею. Платок сразу стал черным от угольной пыли, которой с избытком хватало в вагоне. Когда Андрей наклонился над рюкзаком, чтобы достать мешок с одеждой, раздался резкий металлический звон, вздрогнув, он схватился за автомат. Тронулся состав, скрипя осями, набрал скорость и растаял в восходящих потоках воздуха за горизонтом. Было жарко. Андрей надел на голое тело легкую спортивную курточку, чтобы не сгорели руки, шорты, так как за ноги он не боялся - те были достаточно загорелыми, сверху курточки нацепил предельно загруженный "лифчик", на ногах плотно зашнуровал полусапожки (в кроссовках ноги устали бы значительно быстрее на каменистой земле, по которой придется идти), наряд завершали обязательная налобная повязка из футболки и темные очки. Подствольник заряжен, патрон дослан в патронник, у пары гранат ввинчены взрыватели. Подушечка "Dirol"а в зубы (удалось купить блок в газетном киоске), рюкзак на спину и вперед. Примерно через пять километров его путь преградила речка, на переправу ушло около часа, а потом за весь день его опять сопровождало солнце, от жгучих лучей которого некуда было укрыться. Горы приближались крайне неохотно. Казалось бы, совсем рядом, только руку протяни, а словно мираж в пустыне - все отодвигаются и отодвигаются. Ладно бы местность была ровной, так нет: низины, холмики, русла пересохших рек, которые петляли, неожиданно заканчиваясь капканами с отвесными стенками, осыпающимися под его ногами. Приходилось возвращаться и искать другой путь. В сумерках он остановился в одном из таких капканов, развел костер, приготовил ужин, лег спать, даже не достав спальный мешок, и поэтому проснулся ночью от холода. Часы показывали половину третьего. Спать почему-то расхотелось, и вообще какой сон, если зуб на зуб не попадает. Андрей развел снова костер, вскипятил чай (спасибо Славке, который успел-таки в один из коротких моментов протрезвления сунуть ему в рюкзак мешок краснодарского чая, собранного им самим на плантациях). Не торопясь выпил весь котелок, собрался в мерцающем свете костра и отправился дальше. Рытвин и колдобин стало меньше и, несмотря на темноту, идти было значительно легче. И что самое главное - не мешало своими лучами солнце, а взошедшая луна возвратила Андрея в мир черно-белого кино, позволяя разглядывать камни под ногами. Вскоре начался ярко выраженный подъем, выросший склон стал загораживать часть звезд. Темп ходьбы снизился, но уже к шести часам Андрею удалось добраться до первых зарослей кустарников. Светало. Одна за другой пропадали в светлеющем небе последние, самые яркие звезды. Предполагая, что именно на этом рубеже должны стоять блокпосты обеих противоборствующих сторон, он решил остановиться, чтобы не наткнуться на полоумного часового, бдеющего в столь ранний час, и немного поспать. К полудню его разбудило вышедшее из-за хребта солнце. Глотнув воды из горлышка бутылки, он двинулся дальше. Пока было можно, шел по склону, ближе к гребню. Андрей думал, что внизу могут быть солдаты, а наверху - боевики. И тех и других надо было опасаться. После двух часовых переходов он остановился на обед в попавшемся на пути узком распадке. Хотя по дну и не бежал ручеек, но стены распадка были очень крутыми и солнце не доставало до дна своими лучами. Когда ложка вовсю зазвенела о стенки банки, с внешней стороны раздался резкий, гортанный возглас. Рука на секунду замерла, но потом все-таки достигла рта, и только потом Андрей медленно поднял глаза в ту сторону, откуда послышался окрик. У входа в распадок стоял боец, примерно в таком же наряде, как и он сам. Автомат смотрел в его сторону, но стволом ближе к земле. "АКС" Андрея находился в полуметре, но воспользоваться им не представлялось никакой возможности, надо было решать возникшую проблему мирным путем. Если в Азии можно было сказать при такой встрече "Салям", то что полагается говорить на Кавказе, Андрей не знал. "Ладно, была не была". - Салям, заходи, гостем будешь. Русская речь заставила ствол заметно приподняться, но Андрей уже протягивал пришедшему котелок с чаем. Непонятно откуда на ум пришла фраза: - Чай чичмя кирякма? Что она обозначала, он сам толком не знал. "Сын Аллаха" несколько оторопел и продолжал стоять, держа ствол автомата приподнятым. Видя, что противостояние затягивается, Андрей поставил котелок на камень ближе к бойцу и принялся доедать кашу. Пришелец сказал что-то еще, судя по интонации - выругался. Набив полный рот, Андрей, с трудом проглатывая комки, ответил: - Ничего не понимаю. Чаю лучше попей, а то остынет. Воин пробормотал пару слов, медленно подошел, задвинул автомат за спину, придерживая его локтем. Андрей вновь протянул ему котелок, тот совершил "омовение" лица сложенными ладошками, произнес уже что-то более членораздельное: - Аллах акбар. - Акбар, акбар, - повторил Андрей, проглатывая последний сухой комок. - Кашу есть будешь? Чеченец не торопясь сделал пару глотков, внимательно оглядел Андрея и его снаряжение. - Тебя как завут? Куда идешь? - его русский был довольно правильным. - Андрей я. Домой вот иду. - Далеко? - Да нет, тут рядом - в Екатеринбург. - Шутник. А пачему через Кавказ? - Под Новороссийском отдыхал, уже собрался домой лететь, а в самолет не пускают: говорят, багаж негабаритный. - Андрей кивнул на "ствол". - Автомат откуда? - У солдата попросил. - И тот сразу отдал? - Вопросов сколько... Да нет, сначала не хотел. - А потом захотел? - Потом спрашивать не у кого было. Слушай, давай о погоде поговорим, смотри какое небо синее, облака жутко красивые, а то все про солдат да про солдат. Они мне и так уже надоели. Как потом оказалось, Андрея спасла случайность, если можно назвать случайностью его привычку завязывать футболку на голове, и то, что все футболки у него были зеленого цвета. Зеленая повязка - знак борьбы за "дело Аллаха" по победного конца. А он об этом ни разу и не задумался. В голову даже не приходило, хотя столько раз по телевизору видел чеченских боевиков с зеленой повязкой на голове. Кацо оказался неплохим парнем, от обеда не отказался, хотя больше слушал Андрея, чем говорил сам. А Андрей, которому не с кем было поделиться мнением о всем происходящем, достаточно откровенно излагал свою точку зрения, суть которой сводилась к древней поговорке: "не плюй в колодец, особенно в чужой". Жить надо мирно, но свой автомат он никому не отдаст. Из того немного, что рассказал Кацо, Андрей узнал, что тот ходил в разведку, а сейчас возвращается обратно к своим. Где находятся свои, впрочем, не сказал, но предложил идти вместе. - Пошли. К тем мне все равно дороги нет. - И Андрей похлопал ладошкой по цевью. Кацо пер в гору, будто спускался в долину, лосяра чертов. Андрею с его поклажей при всем желании за ним было бы не угнаться, а от пота не спасала теперь даже повязка на голове. Шли молча, да Андрею было не до разговоров - дойти бы. Кацо скоро понял, что силы не равны, пошел тише, но нет-нет, а срывался с места, забегал вперед и вверх, в сторону хребта, словно что-то выглядывая. Помочь нести рюкзак не предлагал, а Андрей, поступи такое предложение, наверно, и не отдал бы. Только один раз Кацо спросил: - Что у тебя там такое тяжелое? - Домик. Знаешь, я как улитка, все свое ношу с собой. Путь-то неблизкий. - Сигарет нет? - Не курю. - Эй, Аллах! "Что, на самом деле так тошно без табачного дыма? - Никогда не куривший Андрей понять страданий курильщиков был не в состоянии. - Это, наверно, как с похмелья. Постой. С похмелья часто вообще на бутылку даже из-под кефира смотреть тошно." - Dirol хочешь? - Нэт! Больше не разговаривали. И не останавливались на отдых. Андрей плелся из последних сил, время приближалось к шести, путь теперь все время вел вверх, в сторону приближающегося гребня. Наверху Андрей решил твердо остановиться на передых. Ну его к черту, этого Кацо. Перед глазами плотной стеной стоял розовый туман. Взойдя на гребень, Андрей увидел поджидающего его чеченца. Тот сидел на камне, положив автомат на колени. Наконец-то рюкзак скинут со спины. Блаженство! Словно крылья выросли. Свежий ветерок обдувает лицо. Постой. Не только лицо, но и промокшую на спине футболку. Ну, ни минуты покою! Пришлось снимать "лифчик", футболку, искать ей замену в рюкзаке. Хорошо, тот на молнии - возиться долго не надо. Нет. Все равно кайф. А вид-то какой. Прелесть. Внизу "марево долин", покрытых голубоватой дымкой, дальше поросшие лесом склоны, еще дальше они, на перевале, в окружающем их каменном царстве, выше - белые шапки вершин. "Эх! Бросить бы все к черту и взобраться на парочку-другую! Лет пять как последний раз в горах был. Тоска. Вон их тут сколько. Ходи да ходи. Главное - рядом, подходы короткие. Взошел на одну, спустился - завтра же можно на другую". Андрей мысленно наметил три-четыре наиболее понравившихся и посильных для него маршрута, определяя категорию, характер рельефа, возможные опасности, пути схода лавин, камнепадов. Из мечтаний его вывел Кацо. - Красиво, да? Ладно, ты не на горы смотри. Вон аул, куда идем. На той стороне, метрах в пятистах ниже по вертикали и километрах в двух дальше по склону, в небольшом цирке, завершающем соседнее ущелье, были плотно рассыпаны десятка три домов. Дороги к ним снизу видно не было, только серпантин тропы и цепочка деревянных столбов, выходящих из леса и одиноко протянувшихся по крутому склону, ведущему к деревне. - Отдохнул? Пошли дальше. Если честно, то залезать "под рюкзак" не было никакого желания, но идти предстояло вниз, можно и потерпеть. Идти-то минут двадцать-тридцать. Только солнце, спускающееся с вершин в долину, светило сбоку и слепило правый глаз. Очки были бесполезны. Вот если б были "закрылки" по бокам, да где их взять. Произошедшее вслед за этим Андрей вспоминал смутно. Сначала со стороны солнца, как ему показалось, мелькнули две мушки, от которых захотелось отмахнуться рукой, затем две огромных тени накрыли их, пронеслись в сотне метров выше перевала, опрокинув с ног хлопком воздуха, до фиолетовых искр в глазах ударившим по барабанных перепонкам. Не замечая рюкзака за спиной, Андрей стоял на пошатывающихся ногах, прижал руки к ушам и смотрел на то, что несколько секунд назад было аулом. Новый хлопок был ослаблен ладонями, и он смог устоять на ногах и увидеть, как там, впереди, появляются всполохи земли и огня. Уже потом дошел звук. Сколько все это продолжалось, Андрей не представлял. Может, секунду. Может, вечность. Он очнулся сидящим на камне у тропы. Рюкзак все еще был за спиной и первым делом он его снял. Потом поднял автомат и прислонил его к рюкзаку. Кацо до сих пор лежал на земле. На подгибающихся ногах Андрей преодолел разделяющие их три-пять метров. Воин Аллаха упал очень неудачно - головой прямо на камень. Текла кровь. Андрей присел на корточки и, взяв руку, нащупал пульс. "Как там, в "Буратино": "Пациент скорее жив, чем мертв". Поднялся на ноги, вернулся к рюкзаку, достал бутылку с водой, бинт и йод. Привычка брать с собой в путешествия, в том числе и на море, минимальный запас медикаментов не пропала за те десять лет, как он уже не занимался скалолазанием. Открутив крышку, приставил бутылку к губам Кацо, слегка наклонил. После трех-четырех секунд тот сделал первый глоток и приоткрыл глаза. На его попытку встать Андрей сказал: - Лежи, лежи. Рана на голове оказалась не такой уж и страшной. Кости остались целы, пострадала только кожа, но пострадала хорошо. - Садись. Бинт был нестерильный, без упаковки. Отмотав немного, Андрей оторвал два-три внешних слоя и выбросил. Отмотал еще с полметра, оторвал и намочил водой из бутылки. - Терпи, казак, сейчас буду промывать. Помогая смоченным бинтом и потихоньку лья воду, обработал рану. - Слушай, ты какой шампунь предпочитаешь: Head and Shoulders или Jonson's baby? - Что? - Я говорю, йодом сейчас голову мыть буду. Маму мою не ругай, хорошо? Правильно он сделал потом "чепчик" или нет - проверить было некому. Основам оказания первой помощи в горах его учили тринадцать лет назад то ли в спортивном, то ли в альплагере, не так уж и далеко отсюда - в Цейском ущелье. Много времени прошло, можно и забыть без опыта-то. Оно и хорошо, с одной стороны, что опыта нет, а с другой надо было бы помнить. "Бинт короткий! Ладно, больше все равно нет. Да, вроде кровь остановилась, лишь бы грязь в рану не попала". - Ну, все. В следующий раз в разведку пойдешь - каску надень или подушку подстели, когда падать будешь. Сам Андрей избежал травмы головы благодаря рюкзаку - основной удар принял он, смягчив падение своего хозяина. В нескольких местах ткань протерлась от удара о камни лежавших с внешней стороны гранат. Он так и сел. "Мать моя женщина." На голове количество седых волос, должно быть, резко возросло. "Слава Богу, не взлетели. Ты подожди нас еще немного, а лучше подольше. Если будет скучно - разложи пасьянс. Мы придем - можно и "пульку" будет расписать". Кацо в себя все еще не пришел и сидел на камне, словно истукан. Капля воды висела на подбородке. Было два варианта дальнейших действий. Первый - оставить Кацо здесь, а самому спуститься к аулу. Второй - спуститься к аулу вместе. В пользу первого варианта было то, что при сотрясении мозга, которое наверняка получил воин, двигаться нельзя. В пользу второго - без Кацо, после бомбардировки аула, его замочат без всякого голосования. И правильно сделают. - Ты как? Идти сможешь? Может, кто в живых остался. Надо помочь. Кацо подпрыгнул, словно под камнем была пружина, но тут же завалился на тропу. На приведение его в чувство ушли остатки воды. - Будь другом: не делай резких движений. Андрей взвалил рюкзак, взял под мышки Кацо, сунул тому в свободную руку автомат, чтобы опираться о землю, пошел с ним вниз. Через десять метров ему почудился звук летящей стрекозы. "Откуда она здесь? Вертушки!" На их счастье, около тропы хватало достаточно больших камней, за которыми можно было укрыться. Сначала показалась пара "двадцать четверок", летящих вровень с ними. Андрею было видно, как один из пилотов наклонился вперед, переводя вертолет в пологое пике. По бокам вспыхнули язычки пламени, и ракеты пошли к цели. Пройдясь над аулом, вертолеты развернулись и зависли по сторонам ущелья. Снизу к ним уже подлетала четверка Ми-8, которые, с трудом преодолев крутой подъем перед аулом, не глуша моторы, сели на ровную площадку. Из "вертушек" посыпались солдаты. Часть сразу отбежала в сторону и заняла круговую оборону, другая стала выгружать из вертолетов массу всякого снаряжения. Как только разгрузка закончилась, Ми-восьмые поднялись и ушли вниз. Почти сразу же вслед за ними двинулись "двадцать четверки". Кацо опять отключился, Андрей снял висевший на нем бинокль и стал наблюдать за действиями десанта. Поставили десяток солдат охранять груз, остальные разбились по двое и пошли прочесывать развалины. Судя по тому, что впоследствии раздалось всего два-три выстрела - бомбардировка прошла удачно. Охранники время зря не теряли и установили "Утес" и АГС. Четверо солдат отрывали для них огневые позиции. Было похоже, что это не те "оловянные солдатики", с которыми Андрею пришлось встретиться по дороге на Краснодар. Ребята воевали и хорошо знали свое дело. Лишний раз убедиться в этом ему пришлось раньше, чем он предполагал. В ауле произошло какое-то новое движение, бойцы вдруг залегли, что самое неприятное, стволами в их сторону. Заработал "Утес". Андрей заметил сначала отлетающие от пулемета гильзы, затем до него дошел звон разлетающихся на крошки камней и только потом звуки выстрелов. Хотя первая очередь и прошла довольно далеко, приятного было мало, и Андрей поспешил совсем спрятаться за камень. "Черт! Бинокль!" Это было единственное объяснение того, что их заметили. Солнце светило почти прямо в глаза Андрею и, понятное дело, могло пустить солнечный зайчик от стекол бинокля. Расстраиваться было поздно. "Надо уходить. За перевал и по той стороне вверх". - Кацо, Кацо. - Андрей осторожно потряс чеченца за плечо, чтобы тот снова не подскочил. - Да, чего? - Надо уходить, нас заметили! - Последнее можно было и не говорить. Ударившие недалеко пули ввели Кацо в курс дела. - Эй, шайтан! Они далеко? - Пока в ауле. Вертушки ушли, "Утес" бьет - двенадцать и семь. Перебежками до перевала доберемся, а там вверх по гребню. Может, уйдем. Фора - минут сорок, час от силы. Как себя чувствуешь? - Нормально. - Давай, я из подствольника стрельну подальше и рванем. Без воды рюкзак весил килограмм пятнадцать и сел великолепно, особенно после того, как Андрей застегнул поясной и грудной ремни. Дальность стрельбы из подствольника была где-то метров четыреста, плюс то, что Андрей собирался стрелять под гору. До аула два километра, получалось, что звук от разрыва гранаты придет к солдатам примерно на три-четыре секунды позже, чем до них. - По сигналу. Готов? - Готов, готов. Андрей посмотрел на Кацо. "Смутно верится. Ладно, лишь бы добраться до перевала, там что-нибудь придумаем". Прислонив автомат прикладом к земле, выбрал направление и нажал на спусковой крючок. После разрыва выждал рассчитанное наспех время. - Вперед! До перевала было метров двадцать, это вниз казалось, что их меньше в два раза, а вверх - в два раза больше. Сначала Андрей хотел двигаться перебежками, но Кацо шел вяло, тропа была узкая, и, чем ближе к гребню, тем меньше на ней было камней, за которыми можно было бы укрыться. Андрей ясно представлял свой ярко-синий рюкзак, колышушийся на фоне серых камней. Это ничего, что от аула два километра: прицельной дальности у "Утеса" хватит. Две секунды у них было чисто рефлекторных - отвлечет внимание разрыв гранаты, секунда - сработает боковое зрение у пулеметчика, и тот пошлет очередь без изменения прицела, секунду-полторы летят пули. Ну, максимум секунд пять. И то, при таком расстоянии разброс пуль должен составлять приличную величину, вполне вероятно, большую, чем они смогут преодолеть за это время. Пять секунд закончились метров через семь, когда Кацо не смог залезть на "ступеньку" в метр высотой. Андрей был всего в метре позади его, но эта секунда, пока он обгонял воина и запрыгивал наверх, напомнила ему что-то тягучее, как немного подсохший резиновый клей. Когда он протянул Кацо руку, то краем глаза увидел всплески огня, вылетающего из пулеметного ствола. После "ступеньки" силы Кацо почти полностью оставили, Андрей вовремя успел подхватить его под мышки и поволок дальше. Хорошо хоть ноги тот переставлял сам. Пули прошли совсем рядом, каменные брызги веером ударили по лицу. Вспомнилось множество книжек о восхождениях на Эверест, когда альпинисты писали одно и то же: "Каждый новый бугор мы принимали за вершину". Сейчас было примерно так же, несмотря на несоразмерность в абсолютных высотах и длительности маршрутов. Когда перевал был уже под ногами, Андрей подтолкнул Кацо вперед, так как вдвоем было не пройти, и точно прыгнул, влекомый неведомой силой, едва успел выставить перед собой руки и при этом еще и не упасть на Кацо. "Слава богу, прорвались". Пули, ударяющие по камням на той стороне перевала, какое-то время нарушали идиллию, созданную заходящим солнцем, оранжевыми отблесками окрасившим вершины гор и их склоны. Может быть горы и были погружены в свою идилию, но Андрею было не до того. Первым делом он снял рюкзак и обнаружил, что его верх разорван пулей. По счастью она только задела ткань, а не попала внутрь, тем более в него самого. "Ничего страшного, потом зашью". Погони сегодня он не опасался. "То, что бойцы могут добраться до перевала за час, еще ничего не значит, главным образом из-за того, что в ауле уже сумерки, на перевале они начнутся через полчаса, а через час наступит ночь, и, если луна не взойдет к тому времени - преследующим придется остановиться: ну не полные же они дураки, чтобы освещать себе дорогу фонариками. К тому же где гарантия, что "моджахеды", то есть мы, не устроим им засаду? По причине темноты вертушки тоже не прилетят. Значит, в лучшем для них случае, погоня начнется только утром. Теперь дальше: уверенности, что соседнее ущелье не прочесывается, нет никакой, значит выход один - идти вверх. Идти прямо сейчас, чтобы до полной темноты подняться как можно выше. Рельеф здесь несложный: скал пока нет, только камни, которые можно обойти, а дальше видно будет. Воду бы только найти. Одна проблема - Кацо. Ему вообще лучше не двигаться - что-то он совсем плох, если "сдыхает" после пяти метров". Вместе с тканью разорвало и пустую бутылку из-под "Пепси". Жалко, но пришлось ее выкинуть. "Уж лучше бутылка, чем что-либо еще другое". Перед отправлением в дальнейший путь Андрей решил оставить "подарок", наподобие того, что устроил на гребне перед Краснодаром: привязал гранату на перевале, между камней. Потом Кацо. Тот был в полуобморочном состоянии. Разрешил себя поднять, взять под мышки и повести с собой. Более того, он шел почти самостоятельно, Андрею приходилось только выбирать путь и подталкивать Кацо в нужном направлении. Примерно через полчаса стало темнеть, как ни старался он подняться сегодня как можно выше, солнце убегало за далекий склон быстрее, чем они поднимались, за ускользающей от них границей между днем и ночью. Пока еще было можно, Андрей решил подыскать место для ночлега среди тех редких клочков кустарников, что еще попадались на их пути. "Холодно только будет - хоть и начало августа, но высота за два с половиной километра. Километром выше снег уже должен лежать". Воды не было, есть всухомятку абсолютно не хотелось. Андрей расстелил между двух больших валунов спальник, уложил в него Кацо, при этом тот что-то пробормотал. Потом взобрался на гребень, осторожно посмотрел в бинокль в сторону аула. Темно. Ничего не видно. "Утро вечера мудренее". Спустился к Кацо, проверил автомат, перезарядил подствольник и, завернувшись в одеяло, лег спать. Долго не засыпалось, ворочался лежащий рядом Кацо, потрескивали цикады. Высоко в небе светили звезды, свысока смотря на все перипетии человеческих судеб. Ночью Андрей почти не спал, часто просыпался, вслушаваясь в шорохи ночи, в шум ветра, шевелящего ветки барбариса, в шелест камней, невзначай потревоженных каким-нибудь грызуном. Несмотря на все свои опасения, застыл не очень - от холода спас лежащий рядом Кацо. Все-таки вдвоем гораздо теплее, чем одному. И на удивление хорошо выспался, окончательно проснувшись часов в пять утра. Сходил отлить, а когда вернулся, то застал бодрствующим и Кацо. - Доброе утро. - Салям. - Как самочувствие? - Нормально. Где мы? - Чуть выше перевала, метрах в ста. - А аул? - Сходи посмотри на гребень, только осторожно, чтобы не заметили. Вместе они вылезли на хребет и постарались разглядеть, что делается в ауле. Но видно ничего еще не было, тем более, что аул распалагался на дне ущелья, куда рассвет должен был попасть не раньше, чем часа через два. - Ладно, давай пойдем дальше, а потом, когда рассветет посмотрим снова. Я тут решил подняться по гребню вверх и уйти на ту сторону. Как на это смотришь? - Нормально. Тем ущельем, по которому шли вчера, идти нельзя прочесывают, шакалы. Пошли. Сжевали всухомятку по банке каши, Андрей сложил рюкзак, и они продолжили свой путь. Кацо шел сам, но уже не пер как паровоз, часто останавливаясь и обхватывая при этом голову обеими руками. За два часа ходьбы прошли всего около пяти километров, поднявшись при этом метров на сто-двести. Подъем был пологим, мешались только камни. Когда из-за хребта на востоке появились первые солнечные лучи, остановились на большой привал и взобрались на гребень. Поочередно долго рассматривали аул в бинокль. Изменений произошло мало. Воины дооборудовали позицию для пулемета и гранатомета, поставили за разрушенной саклей палатку. Место костра можно было угадать только по поднимающемуся вверх воздуху. Вообще до аула теперь было даже ближе, чем с перевала, только они смотрели на него уже с другой стороны, обращенной к одному из меридиальных кавказских хребтов. Минут через пять на тропе, ведущей к перевалу, они заметили перебегающие от камня к камню фигурки, смутно различимые в утренней тени. Всего порядка десяти. "Не было печали". Опасаться, что солдаты взберуться к ним с той стороны, по которой идут, было нечего - западный склон слишком крутой, в отличие от восточного, но расслабляться не приходилось, фора была слишком невелика, и если к этим десяти преследователям присоединятся те, что прочесывают ущелье, по которому они шли, то мало не покажется, да и Кацо неважно себя чувствовал. Так что после увиденного пошел все-таки быстрее. Примерно через полчаса до них докатился разрыв гранаты. Андрей вздрогнул от испуга, сжался в комок, но почти сразу же расслабился и улыбнулся. - "Подарок" сработал. В десять часов остановились на отдых и взобрались на большой валун, с которого открывался замечательный вид на всю округу. Воздух был свеж, и прохладный ветерок приятно обдувал лицо, высушивая грязные потеки пота, перемешанного с пылью. Было похоже, что их план уйти вверх к меридиональному хребту был разгадан: снизу, широким веером поднимались солдаты. Довольно много. Расстояние определить было трудно, но значительно выше места их ночевки. А может, Андрей был слишком большого о себе мнения, и это завершалась операция прочесывания. - Дальше не пойду. Уходи. - Решение Кацо было полной неожиданностью для Андрея. - Брось, пошли вместе. - Уходи, это моя война. Сейчас напишу записку, если дойдешь до Махачкалы - передашь по адресу, там сестра с мужем живет. Они помогут, если что понадобится. - Он достал из внутреннего кармана блокнот, начеркал что-то на одном листочке, вырвал его и отдал Андрею. - Уходи. Дойдешь - расскажи все сестре, ее Агуль зовут. Спорить Андрей не стал и где-то даже обрадовался: вдвоем от погони им было не уйти - Кацо сильно сдал. Сотрясение мозга за полдня не проходят. Но и оставлять парня, пусть даже совсем незнакомого, зная, что через полчаса-час его уже не будет в живых - было тяжело и неприятно. Обнявшись на прощание Андрей положил на камень две последние "лимонки" и пошел прочь. Пик, в который переходил гребень, ведущий его наверх, Андрей оценил примерно в три с половиной километра, перевал рядом с ним - в три. Очень хотелось подняться на вершину, и совсем не из-за спортивного интереса: сверху можно будет наметить дальнейший путь, а может, и найдется немного снега. "Много мне не надо. Только поесть и наполнить оставшиеся емкости. Сколько же туда идти? Еще так далеко". Между тем подъем стал значительно труднее. Все время приходилось выискивать путь среди поднимающихся словно на дрожжах скал. Это не был еще один сплошной монолит, и хотя по альпинистской квалификации скалы с трудом тянули на "троечку", но были ужасно неудобны для преодоления: сплошь куски сухой земли, по которым скользят полусапожки, и мелкие и большие, но все как один, колючие, кустарники, и сами скалы, постоянно остающиеся у него в руках обломками "живых" камней. Приходилось выбирать между скалами - грудой разваливающихся камней, и проемами между ними, заросшими колючей растительностью. Пару раз пришлось останавливаться и возвращаться обратно, отыскивая другой путь. Во время второго раздумья, куда направить свои уставшие ноги, до Андрея донеслись звуки автоматной стрельбы и разрывов гранат. - Следующая очередь - моя. Стрельба велась примерно в километре от него, следовало бы поторопиться. Андрей плюнул на все и полез по скалам, мало заботясь о выборе пути. Помогло, и он за пять минут сумел преодолеть неприятное место, правда, звук сорванных его ногами камней разносился далеко вокруг, сравниваясь по производимому шуму, с грохотом доносящегося боя. Автоматные очереди и взрывы гранат продолжались минут пятнадцать. Выше преодоленного пояса разрушенных скал был небольшой выкат, устеленный мелкими и крупными камнями. Ноги проваливались порой по щиколотку и скользили вниз. Андрей взмок буквально на ровном месте, наконец и эта преграда осталась позади и перед ним вырос скальный бастион, словно исполинская ступень, высотой около ста метров. Андрей оглянулся. Преследователей, если они еще продолжали погоню, скрывал выступающий склон. Недолго думая он снял с себя рюкзак и убрал в него автомат. Пламегаситель, конечно, опять не вошел, но теперь это мало его заботило. Затянул потуже шнурки, перевязал повязку на голове, надел рюкзак и подогнал лямки. "Вроде все в порядке. Ну, с Богом". Хотя на этих скалах было меньше кустарников и осыпающейся земли, по ним приходилось уже не идти, а лезть. Преодолевая не "за метром метр", а отвоевывая сантиметр за сантиметром, останавливаясь, сдувая пыль с зацепок, осторожно бросая вниз отвалившийся и оставшийся в руке камень, расклиниваясь в какой-нибудь трещине рюкзаком и отдыхая короткие мгновения. Через пятнадцать метров руки в конец "забились", стали будто деревянными, пальцы разжимались сами собой. На счастье попался небольшой кулуарчик, внизу которого можно было присесть, потрясти уставшими руками. Кулуарчик был крохотный, скорее широкая щель, и Андрей пошел по нему в распор, опираясь руками и ногами в разные его стороны, словно шагал по двум стоящим рядом лестницам. Но когда кулуар "растаял", Андрей долго промучался, переходя на плоскую скалу. Хороших опор для рук не было, а если убрать одну из широко расставленных ног, то сразу терялось равновесие, надо было правильно организовать движение тела, переместиться вбок резко, но при этом в конце траектории полностью погасить инерцию и четко встать, "зафиксироваться" на узенькой полочке, учтя при этом вес рюкзака, сместившего привычный центр тяжести. Как ни откладывал Андрей этот шаг, но он понимал, что чем скорее его сделает, тем лучше - ноги и руки уставали от постоянного напряжения. Внимательно изучив то место, куда следовало встать, представил свои движения, потом закрыл глаза и, как учил тренер, "прокрутил" движение с закрытыми глазами. Открыл глаза и почти сразу же сделал этот шаг. Со стороны могло бы показаться, что ничего сложного и не было, но это в беге тебе всегда известно, куда ставить ногу, а в скалолазании каждый следующий шаг небольшое откровение судьбы, о котором хотя и забываешь, как только нога снова идет вверх, но которое откладывается в "моторной" памяти на всю жизнь. Перейдя на скалу после кулуара, Андрей облегченно вздохнул, вытер пот с лица и полез дальше. Нельзя сказать, что лазание стало легче, но как-то спокойнее, без значительных эксцессов. Просто надо быть очень внимательным, и только. Скоро или не очень стенка прервалась, предоставив Андрею возможность снять рюкзак и передохнуть. Пока он лез по скале, свежесть легкого ветерка не ощущалась, но теперь, остановившись, сразу захотелось накинуть на себя что-нибудь потеплее. Считать безопасным пологий травянистый, усеянный камнями склон шириной два-три метра между двумя почти отвесными стенками внизу и вверху - было бы неправильно, и Андрей знал это. Осторожно сняв рюкзак, он пристроил его, достал курточку и посмотрел назад. Да, сто метров в преодоленной им скале было. Но спуститься по ней он бы не смог. Еще ниже, на полосе разрушенных скал, двигались маленькие человечки. Штук двадцать. Наверно, можно было бы поиграть с ними в войну, тем более, что они были как на ладони и перепад в высоте почти уравнивал шансы обеих сторон, и даже непоятно, на чьей стороне был перевес, учитывая, что солдаты могли достать до него только автоматным огнем, тогда как Андрей мог закидать их гранатами из подствольника. С другой стороны, если начнется бой, это будет означать продолжение погони, а так солдаты, подойдя к стенке могут, если и не повернуть назад, то по крайней мере остановиться и ждать указаний от начальства. В случае же если они все-таки полезут вверх, то снять их на скале будет значительно безопасней, так как ответить огнем на огонь им будет невозможно: или держаться за скалу, или стрелять, падая вниз. Пораскинув мозгами Андрей спрятался за ближайшим камнем, подложив рюкзак под спину. Пока солдаты еще не подошли к скале можно было расслабиться и отдохнуть. "Пить только хочется, а так жить можно. А воздух-то какой! Хоть запечатывай в бутылки и продавай". Лежать было удобно и вполне безопасно, только для того, чтобы посмотреть вниз, где там его преследователи, приходилось осторожно подползать к обрыву и смотреть вниз. А те подходить к скале не торопились, подозревая засаду, но укрытий внизу совсем не было, и воины в конце концов собрались под скалой, закурили, расправили плечи и закинув высоко голову жадно пили воду. Потом собрались в кружок и стали обсуждать ситуацию, но, несмотря ни на что, охранение организовать не забыли. "Сейчас бы гранату кинуть - и все проблемы сразу решатся. Ладно, пусть живут пока". Подойдя к стенке, первым делом воины связались с начальством, и до Андрея доносились их безуспешные поначалу попытки сделать это. "Связь за десять прошедших лет нисколько не изменилась. Горы, туды их в качель". Связавшись, доложили обстановку, развели костер, приготовили обед и стали оборудовать наблюдательный пункт. Место было для него самое что ни на есть подходящее - обе долины как на ладони. У самой скалы раскинули две плащ-палатки, закрепив их с помощью веток кустарника, устроили навес. Откуда-то снизу слышалась отдаленная стрельба, но их это не касалось, для них в войне наступил небольшой перекур. Лезть на возвышающуюся перед ними стенку желания не было никакого, да и лазить по скалам никто их и не учил. Это по склонам гор они бегали как серны, а скалы и видели живьем пару-другую раз, вот и все. Два солдатика, маясь от безделья, попробовали было пойти вверх, но преодолев метров пять, спрыгнули вниз - лезть вниз было страшно. Андрей внимательно следил за этой попыткой и даже придвинул поближе к краю автомат, но, когда воины спрыгнули, облегченно вдохнул и стал собираться продолжить свой путь. Ага, не тут-то было. Хотя терраска, что дала ему приют и должна была вывести на перевал, поросла травой, но при первых же шагах из под-ног Андрея поле-тели вниз непонятно откуда взявшиеся камушки, с грохотом и свистом пронесшиеся по скале вниз. И почти сейчас же, словно эхо, прогрохотала автоматная очередь. Воин, выпустивший очередь, действовал чисто рефлекторно реакция на резкий звук. Потом все, кто стоял внизу, задрали свои головы кверху и стали обсуждать, что это было такое: боевики, бараны или камень упал сам собой и потревожил другие. К тому времени, как они достали бинокли, Андрей лежал, распластавшись на полочке. "Если они и дальше при падении каждого камушка будут пялиться в бинокли, то стоя передвигаться нельзя, а ползком добираться до перевала что-то не улыбается. Придется ждать темноты". День тянулся ужасно долго, особенно если учитывать то, что почти сутки во рту у Андрея не было ни капли воды. Как назло, небо сияло изумительной по красоте синевой с ослепительно белым диском солнца посередине. Он знал, что часто после обеда в горах идут дожди, а тут ни малейшего намека даже на облачко. Не то чтобы пот с него ручьем лился, но жарко было по-настоящему, как никогда не бывало. И солнце палит, и укрыться некуда, и двинуться нельзя. Удалось вернуться на прежнее место, сесть и спрятаться за камнем. Больше жары и жажды Андрея мучила полная неподвижность. Сначала через десять минут, потом все чаще и чаще задница требовала перемены положения. Помучавшись примерно час, он достал коврик, подложил под себя. Помогло мало. Во-первых, задница все равно уже отсиделась, а если лежать, то "пена" сразу же покрывалась его потом. Пришлось достать еще и одеяло, но шерсть ужасно кололась. До него доносились отдаленные обрывки разговоров находящихся внизу солдат, смех и, даже запах сигарет. На войне как на войне. Когда сумерки преодолели угасающий под их натиском дневной свет, Андрей двинулся к перевалу. Теперь солдаты не рассмотрели бы его даже в бинокль, если только у них не было с собой приборов ночного видения, а он мог еще разглядеть куда идти и за что придерживаться руками. Возможно, днем тут и могли разъехаться два велосипедиста, а ночью и одному терраска казалась чересчур узкой. "Это не ночь, а мрак кромешный". Пробирался, что называется, наощупь, при каждом шаге рискуя загреметь вниз. Пока же вниз срывались только камушки. Ночь принесла с собой и холод, нагретые за день скалы остывали, трескались, камни падали вниз и без помощи Андрея. "Не зря внизу был вынос. Если солдаты с нее не ушли - мало им сейчас не покажется". Оно, конечно, можно было переждать часок-другой, пока камнепад не утихнет, но как быстро он выйдет на перевал, Андрей не знал. К тому же остаешься ты на месте или идешь - камни все равно падают, разве что удалось бы найти какое-нибудь укрытие. Чтобы хоть как-то себя обезопасить Андрей остановился, на ощупь достал из рюкзака полотенце, соорудил на голове что-то напоминающее чалму. К одиннадцати взошла луна. За последние два дня она заметно "похудела", но светила неплохо, вот только невесть откуда налетевшие облака стали все чаще и чаще загораживать лунный свет своими телесами. Подул ветер. Ближе к перевалу скалы отошли, стали менее крутыми, терраска разошлась и исчезла, превратившись в травянистый склон. Тучи окончательно закрыли луну, ветер так же внезапно стих, и пошел дождь. "Этого еще не хватало, - подумал Андрей, когда первые робкие капли упали ему на лицо. - Где же ты днем-то был, дорогуша?" По горлу как будто рашпилем прошлись. Когда дождь пошел посильнее, Андрей остановился, достал подкотельник и, вытянув руки, подставил его под струи дождя, набрав воды на глоток. Вода была холоднющей - зубы заломило, а в горло как бы и не попало ничего. Окончательно промокнув и закоченев от холода и сырости, набрал воды побольше и сделал вторую попытку напиться. Горло словно разрезало, по животу растеклось что-то холодное, и Андрей понял, что совсем застыл. Попробовал идти дальше и на первом же шагу поскользнулся и упал, сильно ударившись голенью о камень. Пришлось отомкнуть приклад у автомата и идти, опираясь на него. Не шибко подходящая опора, но другой не было. Последние метры до перевала преодолевал по мокрому снегу. Тропа через перевал отсутствовала, да и подходов к нему, кроме терраски не было видно. Где-то внизу угадывались скальные сбросы. Южный склон, куда предстояло спускаться, был окутан непроницаемым мраком и спускаться по нему сейчас, не видя куда, было бы полным безумием, но и оставаться на перевале, под усиливающимся снегопадом - было безумием не меньшим. Чтобы не замерзнуть, надо было двигаться, несмотря на полную усталость, желание лечь и поспать. Чтобы спуститься вниз на пятьдесят метров ниже перевала, потребовались остатки ночи, и только когда стало рассветать, Андрей нашел расщелину между двумя камнями, закрытую от непрекращающегося дождя. Потом он не мог припомнить, каким образом ему удалось расстелись спальник и, сняв ботинки, забраться в него. Потом был день, трудный спуск вниз, во время которого приходилось спускаться, подниматься снова вверх, искать новый путь, спускаться снова. Наградой был тоненький ручеек на дне узкого ущелья, где он позволил себе отдохнуть весь следующий день. А потом начались сменяющие друг друга подъемы и спуски, спуски и подъ-емы. Карта, которую дал ему Кацо, позволяла отыскивать дорогу, спасибо ему за это. Несколько раз его обстреливали то ли боевики, то ли солдаты, то ли грузинские пограничники. Как-то удалось их всех обойти, и слава Богу. Два раза подстреливал баранов и отъедался "до пуза", но много мяса с собой не брал - все равно бы протухло. Когда через две или три недели горы начали отступать, привел свой внешний вид в "полный порядок", побрился, опять спрятал в рюкзак автомат и снял с себя "лифчик". Селения старательно обходил стороной, и лишь в одном, когда в рюкзаке оставалась только одна маленькая банка тушенки, зашел в аул и, заплатив пять баксов, плотно поел в чайхане. На следующий день удалось поймать проходящий мимо грузовик, который без приключений довез его до Махачкалы. Седой Каспий, окутанный белой пеной, нес в город непередаваемый запах моря. В Махачкале Андрей задержался на три дня. Долго искал адрес, второпях нацарапанный Кацо непонятно на каком языке, так что далеко не первый прохожий смог определить, что там написано. Агуль долго причитала, вскоре вокруг нее собрались все женщины из их пятиэтажной "хрущевки". Мужчины поставили прямо во дворе большой казан, стали что-то в нем варить. Андрей был не то чтобы почетным гостем, но все относились к нему уважительно, вновь прибывающие почтительно пожимали руки, просили рассказать, как все произошло, внимательно все выслушивая. Как и следовало ожидать, местная самогонка называлась "чачей", что нисколько не изменило ее градус и запах по сравнению с краснодарской. Хорошо, что кавказцы, в отличие от казаков, не заставляли через каждые пять минут выпивать по полному стакану, да и сами пили умеренно. Поминки продолжались два дня. Вечером второго к Андрею подошла целая делегация и спросила, чем они могут ему помочь. - Ой, если можете - помогите домой добраться. - Говори, куда надо. - В Екатеринбург. - Вай, вай, как далеко. - Что делать - Родину не выбирают. - Верно говоришь. Как джигит. Будем думать. Самолеты так и не летали, по железной дороге можно было уехать только обратно, через Чечню, на границах которой по прежнему был жесткий контроль. - Слюшай, давай мы тебя через Каспий перевезем. У Расула катер есть. - Давайте, все ближе. Было три варианта: Астрахань, Гурьев и Шевченко. Последние два казахи как-то переименовали, но для Андрея они остались под этими названиями. Астрахань он отмел сам - из нее было два пути - через Гурьев и через Волгоград. Поволжье всегда было голодным краем. Гурьев отпал вторым - слишком далеко, топлива может не хватить обратно вернуться, а на казахов надежды мало. Оставался один Шевченко. Дальше до Гурьева по шоссе через пустыню, в Гурьеве можно сесть на поезд до Актюбинска, а это уже почти что Урал. Весь следующий день ушел на подготовку к дороге. С помощью аксакалов удалось достать спортивный велосипед "Турист", запчасти к нему, камеры и аптечку, найти пластиковые бутылки для воды, консервы и прочую жрачку. Что-то отдали ему просто так, за велосипед пришлось заплатить сто баксов. В заначке оставалось всего три зеленых бумажки и какая-то мелочь. Рубли к оплате не принимались еще в Краснодаре. В паспорте лежал никому теперь уже не нужный билет на рейс Анапа - Екатеринбург, который не хотелось выкидывать. На рассвете четвертого дня Андрей загрузил на катер свои пожитки, и тот, пыхтя, отошел от причала. "Прямо как Афанасий Никитин: "Путешествие через два моря". Может, еще через Арал переплыть, для большего сходства?" Катерок не катерок, буксир не буксир, так - плывет и ладно. Пыхтит внизу дизелек, доски палубы пахнут рыбой, Расул стоит у штурвала, второй дагестанец подвывает себе под нос псалмы. Берег долго казавшийся совсем рядом, резко растаял в морской синеве.