Феликс Чуев - Сто сорок бесед с Молотовым

• Название: Сто сорок бесед с Молотовым
• Автор: Феликс Чуев
• Издательство: ТЕРРА
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1991
• ISBN: 5-85255-042-6

Мне приходилось поднимать

тост за Гитлера

как руководителя Германии.

А то, что мы перед войной

провели эти репрессии,

я считаю, мы правильно сделали.

Сталина топчут для того,

чтобы подобраться к Ленину.

А некоторые начинают и Ленина.

Ну, и Ленин

перебарщивал кое в чём.

Нам надо усиливать

основную линию партии,

чтобы обыватели не взяли верх.

---

Правда, далеко не все были наркотизированы революционной идеей. В это же время в адрес Ленина приходили и другие письма. Вот выдержка из одного, написанного человеком интеллектуальных занятий, изучавшим общественные и естественные науки. Касаясь произведенного над страной «социалистического опыта», автор писал: «… до очевидности ясно – опыт закончен полным и непоправимым крахом». Он считал, что в дальнейшем будет увеличиваться разрыв между мнением и действиями масс и большевиков, хотя «в перспективе около вас сохранится численно небольшая группа, из которой значительная часть людей бессознательно и еще надеющихся, небольшая часть того морально дешевого люда (интеллигентов и полуинтеллигентов), способного внешне поддерживать вашу политику (а также и какую угодно) в личных интересах, «пристроиться, устроиться» и, наконец, ничтожная часть людей партийных, тех ограниченных фанатиков, идеи которых подобно изобретателям «perpetuum mobile», до гроба будут убеждены, что если бы еще немного, еще ввести в механизм какой-то винтик, то perpetuum был бы достигнут. При таком положении и соотношении сил естественно в результате ваша политика будет отражать не волю и нужды народа, а, подобно царскому самодержавию, проводить ваши (небольшой группы) «виды» и пользоваться для этого насильственно-бюрократическими приемами погибшего режима. А идентичные приемы ведут к идентичному концу».

Современники многое увидели и поняли. «Большое» не всегда видится на расстоянии. В одном из писем говорилось (правда, с осуждением), что имеется «масса людей, которые уверены, что социализм практически неосуществим по той причине, что дескать социалисты с давних времен проводят свои идеи, но не имеют успеха, потому что ведут борьбу с природой человека». Вот еще одно документальное свидетельство эпохи. П. Г. Шевцов из Воронежской губернии в декабре 1918 г. пишет Ленину следующее: «Коммунисты (большевики) – не на высоте положения: базируются почти единственно на оружии и ЧК… ответственные работники превратили коммунизм в «акклиматизм» к РКП; в их среде торжествуют революционная поза и морем разливанным разливается по Руси… контрреволюционный расстрел. Смертная казнь!.. И, подобно старой охранке, занялись сыском. Демократия выродилась в советократию и …нечистоплотность, угроза «к стенке» стала криком ребят на улицах». «Имейте терпение прочесть до конца, – так обратился к Ленину в 1920 г. некий Е. Павлов. – Когда-то один из профессоров писал Вам, что Вы затворились в кремлевском одиночестве. Я сказал бы, что не затворились Вы в кремлевском одиночестве, а что между вами и пролетариатом целой массы вырастает стена «коммунистов» урожая 1919 года… коммунистов, зашитых с ног до головы в кожу и, что главное, с сердцами, зашитыми в свиную толстую кожу».

Да, кожа «идейности», «классового принципа» прочно зашила порядочность в политике. Молотов в целом с одобрением воспринимает ленинскую оценку деятельности провокатора Р. Малиновского, что, мол, несмотря на издержки, его активность объективно способствовала делу политического просвещения пролетариата. «А после революции, – спокойно повествует Молотов, – Малиновский приехал из-за границы и был расстрелян». Ну хоть бы задним числом дать моральную оценку, мол, нехорошо для партии, борющейся за высокие идеалы, прибегать к услугам провокаторов для успеха своего дела. Но куда там… Цель – она оправдывает средства. Кстати, дело Романа Малиновского еще до конца не исследовано. Почему он вернулся, представляя, что его ждет, на что надеялся? А может и не вернулся, а его вернули? Сам суд над Малиновским был осуществлен на уровне фарса даже для процедуры «революционного правосудия». Суда и не было, а было несколько формальных эпизодов перед вынесением приговора. Дело Малиновского в чем-то схоже с делом Берии. Создается впечатление, что и здесь срочно избавлялись от носителя «ненужной» информации.

В обстановке борьбы с «врагами» одно звено цепи тянуло за собой другое, возникала цепная реакция охоты за «идейно чуждыми» и «политически неблагонадежными» элементами.

Творческое, интеллектуальное начало с самого начала не вписывалось в Систему, ориентированную на конформистский тип мышления и поведения. Интеллигенция требовалась лишь как обслуживающая сила. В случае самостоятельной позиции к ней жестко припечатывались политически уничижительные ярлыки. Ленинские работы послеоктябрьского периода пестрят выражениями типа «интеллигентская сплетня», «размагниченная мелкобуржуазная интеллигенция» и т. п. Верность идеологии была для него важнее интеллектуального начала. В марте 1921 года в ответ на отчаянную просьбу историка Михаила Покровского о необходимости привлечь к преподаванию на факультете общественных наук нескольких меньшевиков, поскольку коммунисты-преподаватели не подготовлены профессионально, Ленин заметил: «Я очень сомневаюсь». Примерно в это самое время Молотов ведет заседание Оргбюро ЦК РКП, на котором рассматривается вопрос о возможности чтения лекций по геологии в Пермском университете бывшего колчаковского министра – известного специалиста в этой области. Естественно, что в просьбе было отказано.

Системе нужны были пусть некомпетентные, но «преданные» руководители. Имеются многочисленные факты, когда на специалистов оказывалось партийное давление, к ним прикрепляли специальных людей для «пролетарской помощи».

В конечном счете это приводило к самым серьезным последствиям. Сталин еще в 1921 году в написанном Ленину письме высказал мнение о «профессорской импотенции», противопоставив ей потентно-услужливых практиков, действующих по принципу «исполнение донести», «выполнить к сроку». В итоге при партии-государстве так и не был создан институт независимого интеллекта, который осуществлял бы профессиональную экспертизу политических решений. По мере смены составов Политбюро партии профессора (Кондратьев, Чаянов, Н. Вавилов и другие) оказывались все более не ко двору.

Чрезвычайно показательная процедура выборов в действительные члены Академии наук СССР, которые должны были пройти в 1928 году. Под грифом «Совершенно секретно» по поручению специальной комиссии ЦК ВКП(б) во все партийные комитеты был разослан специальный циркуляр, в котором говорилось следующее: выборы имеют большое значение, в результате их должно быть укреплено партийное влияние в Академии наук, которая будет полностью обслуживать социалистическое строительство. К инструкции прилагалось два списка, следовало поднять общественное мнение и развернуть кампанию в печати за один и, соответственно, активно выступать против другого. Весьма показательно примечание: «В целях сохранения конспиративности решительно рекомендуется избегать при проведении этой работы переписки, широких инструктирований и т. п., ограничиваясь личными переговорами». В «нужных» случаях предлагалось по возникающим вопросам сообщать опять-таки совершенно секретно в ЦК ВКП(б).

В «черном» списке оказался и известный ученый-металлург В. Б. Грум-Гржимайло, в этом же году скончавшийся. На февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года Вячеслав Молотов с циничной откровенностью заявил: был такой профессор В. Грум-Гржимайло. Говорят, хороший металлург, но не нашей классовой линии. Хорошо, что он вовремя умер.

Печалит, что даже в годы перестройки у ее лидера Михаила Горбачева не раз в раздражении вырывалась фраза о «профессорских схемах». Как будто бы на аппаратно-бюрократических схемах можно построить сколько-нибудь рациональный политический механизм! В этом плане менталитет Бориса Ельцина – тоже профессионального партаппаратчика, но прошедшего благотворную школу политической оппозиции, включает ориентацию на независимых профессионалов-специалистов.

Особо жесткая «сшибка» официальных вариантов социально-политического развития страны произошла с подходами, имевшими место не внутри, а вне большевистской партии. Речь идет в данном случае об эсеро-меныпевистской альтернативе. И уж если вообще и говорить о социалистической перспективе, то программные и тактические установки этих политических группировок несомненно ближе к таковой, чем казарменно-коммунистические прожекты партии Ленина.

Сразу скажем – не надо идеализировать никого из социалистического лагеря российской революции. В какой-то мере хороши были все, с общей нетерпимостью и политическим максимализмом. И все же, думается, в данной дилемме шансы меньшевиков и эсеров предпочтительнее. Тем более, что кое-какие уроки из событий первых лет большевистской власти они извлекли.

А ведь Ленин прекрасно знал, что это не мелкобуржуазные, а социалистические партии. Ведь тех же меньшевиков активно поддерживала квалифицированная часть рабочего класса. Эсеры имели в крестьянской среде неизмеримо большее влияние, чем большевики. Хотя следует иметь в виду и то, что в российском революционном движении ни одна из партий не имела массовой социальной опоры, и речь, скорее, шла о поддержке движений и лозунгов, отвечающих естественным интересам широких групп людей. В какой-то мере это характерно и для сегодняшних процессов, когда тотальная политизация общества нетождественна его «партизации».