Феликс Чуев - Сто сорок бесед с Молотовым

• Название: Сто сорок бесед с Молотовым
• Автор: Феликс Чуев
• Издательство: ТЕРРА
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1991
• ISBN: 5-85255-042-6

Мне приходилось поднимать

тост за Гитлера

как руководителя Германии.

А то, что мы перед войной

провели эти репрессии,

я считаю, мы правильно сделали.

Сталина топчут для того,

чтобы подобраться к Ленину.

А некоторые начинают и Ленина.

Ну, и Ленин

перебарщивал кое в чём.

Нам надо усиливать

основную линию партии,

чтобы обыватели не взяли верх.

---

Я считаю, что с Вознесенским и Кузнецовым допустили ошибку. По-моему, ошибка. Хороший парень был Кузнецов. Особой активности не проявлял, не лез куда-то наверх, но честный, преданный человек, и во время вражеского окружения Ленинграда держался неплохо. Желания отдохнуть не проявлял.

– Что, Сталина одурачить можно? – спрашивает Кванталиани.

– Не в таком деле.

– Я никогда ни от кого такого не слышал, – говорит Голованов. – Берия Сталина боялся, по-моему, больше, чем кто-либо другой. Я считаю, что Берия был величайшим интриганом. Верно, ему было далеко до Талейрана, но он мог творить все эти дела. Все члены Политбюро Берию физически боялись. Хрущев, Маленков и Берия во время войны были приятелями.

– Но это была неглубокая дружба.

– Берия решил, если Хрущев будет Первым, а Маленков председателем, то он за ними… А Хрущев хитрее его оказался.

– Хитрее, – говорит Молотов.

– Если Сталин все знал, не полагался на глупые советы, то значит он несет прямую ответственность за невинно расстрелянных, – говорю я.

– Немножко иначе. Одно дело – понимать идею, а другое – как проводить ее в жизнь. Надо бить правых, надо бить троцкистов, дается указание: наказать решительно. За это Ежов был расстрелян. Если отказаться от жестких мер, есть большая опасность, что в трудную минуту страна может расколоться, и тогда черт знает что выйдет, будут гораздо большие жертвы, миллионы жертв и – крах. Во всяком случае, острый кризис.

– Все это правильно, – говорю, – Ежова расстреляли, а невиновных-то не выпустили.

– А ведь там же много было и правильно арестованных. Разобрались, кой-кого выпустили.

– В 38-м году выпускали, – говорит Голованов.

– Но большинство-то осталось! – возражаю я.

– Была назначена комиссия по вопросу о Тевосяне, когда его арестовали. В эту комиссию я входил, Микоян, Берия, может быть, кто-нибудь еще… Тевосян был членом ЦК, безусловно, честнейший человек, прекрасный специалист своего дела в металлургии, особо квалифицированный. Ну вот, показали на него, что он вредитель, что он фактически проводит вредительскую линию в нашей сталепромышленности. Он проработал в Германии у Крупна и с большим успехом, с настойчивостью проводил это дело, но на него пришло много показаний от специалистов и хозяйственников. По инициативе Сталина была назначена комиссия – проверить. Мы пришли в ОГПУ, выслушиваем показания. Приходит один инженер, другой, третий. Все говорят, что он вредитель, потому-то, потому-то, указания давал такие… А Тевосян тут же сидит, дает ответы, разоблачает, кроет их вовсю! Мы сопоставили показания и убедились, что все обвинения – чепуха, явная клевета. Его оправдали, он остался членом ЦК, продолжал работать. Сталину доложили – он согласился.

К сожалению, после этого погиб мой помощник, который по моему поручению собирал документы для оправдания Тевосяна. Кто это делал?

– Солженицын пишет, – говорит Кванталиани, – что Сталин сам выдвинул Ежова и сам же заставил его перебить партийные кадры.

– Это не так. Ежов был выдвинувшийся довольно крупный работник. Росту невысокого, худенький, но очень напористый, крепкий работник. А когда он оказался у власти, дали ему крепкие указания, потянуло его, и он стал рубить по плану. За это поплатился до него Ягода. Не сразу человек выявляется. Но тут наломали дров, конечно. Сказать, что Сталин не знал об этом – абсурд, но сказать, что он отвечает за все эти дела – тоже, конечно, неправильно.

– Я такой точки зрения держусь, – говорит Голованов. – Петр Первый стоял во главе государства, верно, он Ленинград на костях построил, об этом, правда, много не говорят, говорят, что прорубил окно в Европу. Если б Сталин был живодером, ради своего садизма убивал людей, жрал их, это одно дело…

– Некоторые так и считают, – говорю.

– Но я-то его знал хорошо – никаким кровожадным тираном он не был, – говорит Голованов. Шла борьба, были разные политические течения, уклоны. При строительстве социализма нужна была твердость. У Сталина этой твердости было больше, чем у кого бы то ни было. Была пятая колонна? Была, и речи быть не может! И, конечно, были не стрелочники, а определенные деятели. Я себе не представляю такого положения, чтоб меня сегодня посадили, как Тухачевского, а завтра я дал такие показания, что я немецкий разведчик или польский резидент! Били? Да черт с ним, пускай бьют, пускай калечат! Людей подвешивали на крюки, а люди в морду плевали. И если б Тухачевский таким не был, он бы сказал. Если бы у него была воля, я думаю, дальше дело бы не пошло. И все сразу бы открылось. А если человек все сразу признал и на стольких людей в первый же день показал, да еще бенешевская фальшивка спровоцированная… А дальше все пошло своим чередом.

Вон Рокоссовский – как его ни истязали, все отрицал, ни на кого не показал, ни одного не арестовали больше, в Шлиссельбурге сидел, выпустили. Константина Константиновича еще и за это особо уважают в армии. И у Сталина Рокоссовский был на особом счету. Кстати, после Сталинградской битвы он стал вторым человеком после Шапошникова, которого Сталин стал называть по имени-отчеству. Он считал Рокоссовского великим полководцем. Неспроста он командовал парадом Победы – честь по заслугам! Сталин спрашивал: «Константин Константинович, там били?» – «Били, товарищ Сталин». – «Сколько у нас еще людей «чего изволите», – сказал Сталин.

И у меня Сталин пытался выяснить, кто меня исключил из партии. Я подумал: скажу ему сейчас, и завтра этого члена Политбюро не будет. Так и не сказал… Ведь как в народе – пишут, пишут. Как на Тевосяна заставили писать. Я видел тогда людей таких и сейчас знаю людей, которые прямо говорят: «Александр Евгеньевич, я писал на того-то, на того-то». – «Почему писал?» – «Боялся».

– Правильно, – говорит Молотов.

– Были и такие, что никто их не заставлял, а писали. Но вопрос рассматривается в общем. А если так, то надо и на частные вещи смотреть. Почему тот же Хрущев так себя вел? Выявлял врагов народа. К командиру дивизии на Украине, мне товарищи рассказывают, приезжает в гарнизон Хрущев, собирает народ: «Товарищи, кругом враги народа!» К командиру дивизии обращается: «Сколько ты врагов народа разоблачил?» Сажают, арестовывают. Вот вам подручные.

– Хрущев принес Сталину списки врагов народа, Сталин усомнился: «Неужели так много?» – «Их гораздо больше, товарищ Сталин, вы не представляете, сколько их!»

– У меня есть один товарищ, летал со мной бортмехаником, когда я был летчиком гражданской авиации, потом пошел учиться в политическую академию, стал ученым, преподавал в академии Генерального штаба, а когда начались вот эти разоблачения, его перебросили в институт марксизма-ленинизма, и он там три года перебирал документы, искал подписи Сталина под расстрелами и прочее. И между прочим, ни одного такого документа не нашел.

– Нет, можно найти. Можно найти. Мы вместе подписывали. Списки давали нам. Обсуждали вместе, по анкетам, во всех деталях. Сидят все члены Политбюро… В основном, подписывали Сталин – по партийной линии, и я – по советской, такие документы, после которых многим, конечно, несладко приходилось.

– Военные мне говорили, что Хрущев тоже подписывал, – говорю я.

– Безусловно, он подписывал… Я подписывал Берии то, что мне присылал Сталин за своей подписью. Я тоже ставил подпись – и где ЦК не мог разобраться, и где несомненно была и часть честных, хороших, преданных. Ну, вот, пускай кто-то докажет, что нельзя было этого делать. Могут говорить те, кто в большевиках никогда не был до революции.

– И Калинин подписывал? – спрашивает Кванталиани.

– Калинин. И другие. Не на всех ставили подписи. Фактически, тут, конечно, дело шло на доверии органам.

– Конечно, на доверии, – подтверждает Голованов.

– Иначе – всех сам не можешь проверить.

– Меня интересует письмо Бенеша Сталину, – говорит Кванталиани. – Вот что пишет об этом Черчилль:

«Советская Россия дулась в своей изоляции, окруженная санитарным кордоном антибольшевистских государств. Хотя мы продолжали свои усилия, никакого прогресса на Востоке достигнуто не было. Я никогда не был против попыток дать Германии больше удовлетворения на ее восточной границе. Однако, в эти недолгие годы надежды к этому не представилось возможностей.

…Лаваль нанес трехдневный визит в Москву, где был радушно принят Сталиным… Сталин и Молотов, конечно, стремились прежде всего выяснить, какова будет численность французской армии на Западном фронте, сколько дивизий, каков срок службы. После того, как с вопросами такого характера было покончено, Лаваль спросил: «Не можете ли вы сделать что-нибудь для поощрения религии и католиков в России? Это бы так помогло мне в делах с Папой». – «Ого! – воскликнул Сталин. – Папа! А у него сколько дивизий?»

…Осенью 1936 года президент Бенеш получил от высокопоставленного военного лица в Германии уведомление, что, если он хочет воспользоваться предложением фюрера, ему следует поторопиться, так как в России в скором времени произойдут события, которые сделают любую возможную помощь Бенеша Германии ничтожной.