Евгений Анисимов - Русская пытка. Политический сыск в России XVIII века

• Название: Русская пытка. Политический сыск в России XVIII века
• Автор: Евгений Анисимов
• Издательство: Норинт
• Жанр: История
• Год: 2004
• ISBN: 5-7711-0210-5

Известный петербургский писатель, доктор исторических наук рассказывает о том, как в России XVIII века расправлялись с политическими преступниками, подробно рассматривает всю "технологию" политического сыска от доноса и ареста до казни или ссылки человека, на которого обрушился государев гнев. Читатель узнает всю подноготную о работе органов тайного сыска: какие приемы применяли следователи при допросах, какими пытками добивались признания вины, какие выносили приговоры, а также о том, что чувствовали и как вели себя наши предки на дыбе, перед лицом смерти на эшафоте, в ссылке, в тюрьме и на каторге. Автор повествует не только о громких политических делах и знаменитых преступниках, но и о тех, чьи судьбы оставили след только в делах тайного сыска.

Книга предназначена для всех, кто интересуется историей России.

«Органы политического сыска были заняты не столько реальными преступлениями, которые угрожали госбезопасности, сколько по преимуществу «борьбой с длинными языками».

Сыскные органы действовали в качестве грубой репрессивной силы для подавления всякой оппозиционности, в буквальном смысле выжигали каленым железом всякую критику действий власти».

«Подданный не мог не доносить без риска потерять свободу и голову, поэтому «извещали» тысячи людей.

Система всеобщего доносительства поднимала со дна человеческих душ все самое худшее, грязное. Дела тайного сыска свидетельствуют о растлении людей самим государством.

Общественная атмосфера была пронизана стойкими миазмами доносительства, доносчиком мог быть каждый, и все боялись друг друга».

---

Церемония политической казни проводилась в точности так же, как и натуральной, только кончалась иначе – преступнику оставляли жизнь. До самого конца преступник мог не знать, что его не собираются лишать жизни, а устроят лишь имитацию «натуральной смерти». Казнимого раздевали, зачитывали смертный приговор, клали на плаху и тут же с нее снимали. При этом оглашали указ об освобождении от смертной казни.

ИЗ СЛЕДСТВЕННЫХ ДЕЛ

11 апреля 1706 года глава Преображенского приказа Ф. Ю. Ромодановский вынес приговор: «Иноземцев Максима Лейку и Ягана Вейзенбаха казнить смертью, отсечь головы и, сказав им эту смертную казнь, положить на плаху и, сняв с плахи, им же иноземцам сказать, что Великий государь, царь Петр Алексеевич… смертью их казнить не велел, а велел им за то озорничество (подрались с охраной царевича Алексея. – Е. А.) учинить наказанье – бить кнутом». Но, не дождавшись начала кнутования, горячий Ромодановский бросился к иноземцам и стал их избивать своей тростью, удары которой показались им, надо полагать, сплошным счастьем.

Имитация казни состоялась в 1713 году, когда обвиненного в преступлениях и приговоренного к расстрелу капитана Рейса было приказано привязать к позорному столбу, завязать ему глаза и «приготовить к расстрелянию», но потом объявить помилование в виде ссылки в Сибирь.

«Политическая казнь» была сопряжена с различными официальными оскорблениями казнимых и переносилась высокопоставленными преступниками тяжело. В 1723 году казнили в Кремле П. П. Шафирова. Ассистенты палача не дали бывшему вице-канцлеру спокойно положить голову на плаху, а «вытянули его ноги, так что ему пришлось лежать на своем толстом брюхе». Палач «поднял вверх большой топор, но ударил им возле [головы] по плахе, и тут Макаров (кабинет-секретарь Петра I. – Е. А.), от имени императора объявил, что преступнику, во уважение его заслуг, даруется жизнь». После казни медик пускал Шафирову кровь – таким сильным было потрясение.

Пастор Зейдер никогда бы не написал записок о своей казни в Петербурге, если бы перед самой экзекуцией на площадь не прибыл курьер от генерал-губернатора графа Палена и не «сообщил что-то на ухо палачу. Последний почтительно отвечал: "Слушаюсь-с!"», а затем… стал бить кнутом не по спине, а по широкому кушаку пасторских штанов. Это свидетельствует о том, что ни приговоренный к казни, ни палач до последнего мгновенья не знали с несомненностью, чем закончится экзекуция.

Впрочем, даже имитация казни оставляла на всю жизнь более чем сильные впечатления. Н. И. Греч, знавший пастора в 1820-х годах, когда он служил священником в гатчинской кирхе, писал, что Зейдер «был человек кроткий и тихий и, кажется, под конец попивал. Запьешь при таких воспоминаниях!»

Битье кнутом – пожалуй, самый распространенный вид экзекуции в России XVIII века. Вообще порка, физическое наказание в виде сечения, битья, играла в России огромную роль вплоть до отмены крепостного права в 1861 году, но сохранилась, в сущности, до 1917 года. Причина такой «популярности» телесного наказания не только в так называемой суровости Средневековья или в принятом во всех странах XVIII века весьма жестоком обращении с человеком, но и в особенностях политического и социального порядка, установившегося в России после утверждения в ней самодержавия и крепостничества. Безграничная власть государя делала всех подданных равными перед ним и… кнутом. Когда читаешь записки И. А. Желябужского о царствовании Петра I, то они кажутся летописью непрерывной порки за самые разные преступления людей разных состояний и положения в обществе. Подьячий и боярин, крестьянин и князь, сенатор и солдат в качестве наказания получали кнут, плети, батоги. Исследователи, начиная с М. М. Щербатова, отмечают отсутствие в общественном сознании допетровской России (да и при Петре) ощущения позора от самого факта публичных побоев и телесных наказаний человека на площади. Лишь во времена Екатерины II порка стала считаться позором.

Бесспорно, что телесные наказания стимулировало и крепостное право. Как писала в своих записках Екатерина II, в середине XVIII века в Москве не существовало такого помещичьего дома, в котором не было бы камер пыток и орудий истязания людей. Спустя 70 лет об этом же писал М. Л. Магницкий: «Во всех помещичьих имениях, у живущих помещиков на дворах, а у их управителей при конторах, есть равным образом все сии орудия» – кандалы, рогатки, колодки и т. д. Многочисленные источники свидетельствуют, что помещики сажали людей в «холодную», на цепь, в колодки, пытали и убивали их в домашних застенках, пороли батогами, кнутом на конюшне – традиционном месте казни крепостных. Порка была настолько распространена, что синонимов слова «пороть» в русском языке так много, что их список содержит свыше 70 выражений и уступает только списку синонимов слова «пьянствовать».

Связь системы наказаний в помещичьих поместьях и в государстве была прямой и непосредственной – ведь речь шла об одних и тех же подданных. В петровскую эпоху произошло не только резкое усиление жестокости наказаний (об этом свидетельствовал рост упоминаний в законодательстве преступлений, по которым полагалась смертная казнь), но и значительное увеличение наказаний в виде порки различных видов. Можно говорить о целенаправленной политике запугивания подданных с помощью «раздачи боли». Пример такого отношения к людям подавал сам Петр I, чья знаменитая дубинка стала одним из выразительных символов эпохи прогресса через насилие в России. Мало того, что пороли в каждом помещичьем доме, власти устраивали массовые экзекуции, перепарывая население целых деревень и сел, оказавших сопротивление властям или не подчинявшихся помещику.

Приговоренного к битью кнутом взваливали на спину помощника палача или привязывали к «кобыле» либо к столбу посредине площади. Англичанин Джон Говард, который в 1781 году видел в России казнь кнутом мужчины и женщины, вспоминал: «Женщина была взята первой. Ее грубо обнажили по пояс, привязали веревками ее руки и ноги к столбу, специально сделанному для этой цели, у столба стоял человек, держа веревки натянутыми. Палачу помогал слуга, и оба они были дюжими молодцами. Слуга сначала наметил свое место и ударил женщину пять раз по спине… Женщина получила 25 ударов, а мужчина 60. Я протеснился через гусар и считал числа, по мере того, как они отмечались мелом на доске. Оба были еле живы, в особенности мужчина, у которого, впрочем, хватило сил принять небольшое даяние с некоторыми знаками благодарности. Затем они были увезены обратно в тюрьму в небольшой телеге».

Как выглядела «кобыла», известно по описаниям середины XVIII – начала XIX века. Она представляла собой «толстую деревянную доску, с вырезами для головы, с боков для рук, а внизу для ног». Доска «поднималась и опускалась на особом шарнире так, что наказуемый преступник находился под удобным для палача углом наклона. Палачи клали преступника на кобылу, прикрепляли его к ней сыромятными ремнями за плечи и ноги и, пропустив ремни под кобылу чрез кольцо, привязывали ими руки, так что спина после этой перевязки выгибалась».

Издатель записок пастора Зейдера в 1802 году пояснял читателю, что в России «на месте казни стоит вкось вделанная в раму толстая доска, называемая плахою… Преступника, присужденного к такому наказанию, обнажают до бедер и привязывают к доске так, чтобы все мускулы спины были совершенно натянуты». И хотя издатель записок Зейдера и называет «машину» плахой, думаю, что это была именно «кобыла». До «кобылы» кнутование проходило на «козле». Как выглядело это орудие, неизвестно, и сказать точно, когда «кобыла» вытеснила «козла», мы не можем.

В течение XVII и почти всего XVIII века использовалась и техника битья кнутом «на спине». Преступника раздевали до пояса и клали на спину помощника палача, который держал его за руки. Ноги же связывали веревкой, которую крепко держал другой человек, чтобы преступник не мог двигаться. За осужденным в трех шагах стоял палач и бил его длинным и толстым кнутом. Была и третья разновидность казни кнутом – «в проводку», то есть на ходу, когда преступника, водя по оживленным торговым местам, били кнутом. Разные виды битья могли сочетаться. В этом случае в приговоре отмечалось: «Бить кнутом на козле и в проводку».

Кнутование сопровождалось своими ритуалами и обычаями. Обратимся к описанию историка XIX века Г. И. Студенкина: «Приготовив преступника к наказанию, палачи брали плети, лежавшие дотоле в углу эшафота, накрытые рогожею, становились в ногах осужденного, клали конец плети на эшафот и, перешагнув через этот конец правой ногой (вероятно, чтобы не зацепить себя. – Е. А.), ждали начать наказание от исполнителя приговора. Начинал сперва стоявший с левой стороны палач: медленно поднимая плеть, как бы какую тяжесть, он с криком "Берегись, ожгу!" наносил удар, за ним начинал свое дело другой. При наказании наблюдалось, чтобы удары следовали в порядочном промежутке один подле другого». После экзекуции следовало благодарить палача, что не изувечил сильнее, чем мог.