Джеймс Хайнс - Рассказ лектора

• Название: Рассказ лектора
• Автор: Джеймс Хайнс
• Издательство: АСТ, ЛЮКС
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004

Не было бы счастья, да несчастье помогло… воистину так начинается история немолодого «университетского интеллектуала», в чернейший из дней жизни лишившегося пальца собственного — и получившего палец новый… Так начинается фантасмагория, в которой роскошь злой сатиры на современные «научные нравы» уступает только неистовству черного юмора.

---

Нельсон вышел в морозный свет фонарей. Голова кружилась, в висках стучало. Боль в пальце ослабела, хотя и не прошла совсем. Сыпал снег. Машины со свистом проносились по жидкой каше, их красные габаритные огни отражались в асфальте. Парочки под ручку спешили в кинотеатр за углом.

Нельсон посмотрел на часы и ругнулся: два часа назад ему следовало ехать в автобусе к макаронам с сыром или тунцовому супу. Бриджит будет злиться: ей пришлось одной кормить и укладывать девочек. Он застегнул парку и пошел к автобусу, но тут вспомнил, что забыл на работе портфель с девятью десятками студенческих сочинений, которые надо проверить к понедельнику. Нельсон простонал и затрусил к площади между двумя рядами одинаковых фонарей. Бриджит он позвонит с работы, скажет, что у него была важная встреча с деканом и речь шла о возможном… продвижении? профессиональном спасении? Он даже не знал, как отблагодарит его Акулло. Все, что от него требовалось, — разрушить карьеру другого человека.

Нельсон запыхался и прислонился к обклеенному плакатами киоску, прижал руку к линялой рекламе «Нет-Радио» и попытался раздышаться. Дыхалка стала совсем никудышная. Он медленно пошел вокруг киоска, держась за стену рукой. Если надо сделать грязную работу, почему ее не поручили Кралевичу? Ему бы понравилось. У него и все нужное есть. Нельсон поежился, вспоминая нож на Обеденном семинаре. Но уже тогда Куган начал первым. Нечего жалеть Кугана. Если он пишет анонимки, ему не место на факультете. Нельзя позволить, чтобы расист влиял на юные, формирующиеся умы. Он, собственно, и поэт уже не ахти. Исписался.

Теперь Нельсон снова смотрел на магазины и киоски Мичиган-авеню. Рука скользила по рекламным листкам и плакатам с лозунгами: британцы вон из Ирландии, израильтяне — из Газы, сербы — отовсюду кроме Сербии. Как они узнали, что это Куган? Что, если они ошиблись? И даже если они правы, что стоит научная свобода, что стоит постоянная должность, если человека можно уволить за мнение, пусть даже гнусное?

Снег падал на ресницы, залеплял глаза. «Это не мое дело, — думал Нельсон. — Пусть увольняют Кугана, пусть Акулло с ним судится, пусть Кралевич застрелит его среди бела дня. Анонимки прекратятся независимо от моего вмешательства. А у меня на совести не будет профессионального убийства».

Нельсон обогнул киоск и столкнулся нос к носу с Тимоти Куганом. Поэт вытаращил глаза и отпрянул назад. Куган был в заснеженном черном пальто до колен, подбородок замотан черным шарфом. Оба заметались из стороны в сторону, как комики в немом кино, потом Куган засопел и двинулся в обход киоска. Боль в пальце сфокусировалась, как в сварочном аппарате, Нельсон закусил губу, чтобы не вскрикнуть, и запрыгал на тротуаре, размахивая рукой. Шаги Кугана быстро удалялись по Мичиган-авеню. Нельсон приплясывал от нерешительности. «Не будет беды, если я с ним поговорю, — решил он. — Может, он не писал анонимок, и Акулло будет так же рад это узнать».

Нельсон обежал киоск и бросился за поэтом.

— Профессор Кутан! — крикнул он как можно бодрее. Поэт на автопилоте прошел еще несколько шагов и

обернулся: руки в карманах, голова ушла в шарф. Нельсон, улыбаясь, догнал его.

— Послушайте, — сказал он, — можно угостить вас стаканчиком?

Кутан осовело взглянул на Нельсона. Было почти слышно, как ворочаются его перегруженные алкоголем мозги.

— Конечно. — Куган пожал плечами. Нельсон пошел рядом, подстраиваясь под его шаг. Они переждали на тротуаре, пока впереди пронесется стайка машин. Снег падал между ними, как занавес. Куган искоса взглянул на Нельсона.

— Кто вы? — спросил он через шарф.

— Друг[95], — отвечал Нельсон Гумбольдт.

8. НЕЛЬСОН В НОЧНОМ ГОРОДЕ[96]

Несколькими часами позже, в проулке, Нельсон и Куган писают на стену.

— А-а-ах! — выдыхает Куган. От кирпичей перед ними идет пар. — Простые радости бедняков.

На стене, в нескольких дюймах от Нельсонова носа, надпись из аэрозольного баллончика — многолетней давности памятник студенческого радикализма: «Да здравствует ИРА!»

— Я упоминал, — говорит Нельсон, — что моя жена — ирландка?

Он что-то собирается спросить у Кугана, собирается спросить весь вечер, но шестеренки прокручиваются вхолостую, и он не может вспомнить, в чем, собственно, вопрос. Куган оказался классным прикольщиком, отличным мужиком, джентльменом и к тому же образованным, как сволочь. Нельсона качает, струя мочи прыгает вправо-влево, словно из брандспойта. Нельсон притворяется, что тушит пожар.

— Смотри, куда целишь, Клинк, иезуит несчастный! — Куган щиплет его за руку. — Я уже крещен!

Больше ничего Нельсон не помнит. Который час. Какой день. Где он находится.

— Ой! — вскрикивает Нельсон, когда до его замедленного сознания доходит наконец боль от щипка.

Куган отступает на шаг и с церемонной важностью заправляет свои причиндалы.

— Застегнись, Клинк. Ночь молода.

Из проулка на улицу: Куган впереди, Нельсон в нескольких шагах сзади. Они уже далеко от университетского городка, в безвкусно облагороженных улочках Гамильтон-гровз, недавних рабочих кварталах. Выметенные подчистую продмаги и заколоченные обувные лавчонки чернеют между залитыми неоном спортивными барами и молодежными бистро. Нельсон на ходу медленно поворачивается вокруг своей оси, силясь понять, куда же они идут, цепляется одной ногой за другую и чуть не падает. Кутан в нескольких шагах впереди, перед скошенным окном дорогого салуна. Сразу за стеклом двое молодых гладкорожих яппи, мужчина и женщина, едят крылышки на вертеле, запивая их текилой с лимонным соком. Куган сворачивает с тротуара, привлеченный, как мотылек огнем, их буржуазным варварством: молодая пара изящно ест вилкой то, что принято держать руками.

— Мир перевернулся, Клинк, — кричит Куган через плечо. — Спорю, этот кретин ест лазанью голыми руками.

При их приближении мужчина и женщина переглядываются. За этим они и ехали сюда из самого Миннеаполиса — посмотреть колоритных гамильтон-гровзских чудаков в их природной среде. Куган не подводит. Он опирается рукой на стекло, пригвождает женщину взглядом и громко декламирует:

Одна журналистка из Дрездена
На вилке визжала как резаная,
Но мясо у ней
Становилось нежней,
А также вкусней и полезнее.

Сеньор яппи вскакивает, потрясая куриным крылышком, но сеньорита яппи удерживает его рукой. Куган уже отвернулся от стекла.

— Запиши это для вечности, Клинк, — говорит он. — Я готовлю полное собрание своих сочинений.

Нельсон и Куган пьют темный горький «Гинесс» в ирландском баре «Слив Блум», под вывеской из скрещенных ключей. Кугана здесь знают, но тем не менее обслуживают. В пятницу вечером здесь играет живая музыка: тощий мужчина с гитарой и худая длинноносая женщина со скрипкой. Куган заказывает песню, вместе с Тощим и Длинным Носом поет первый куплет «Отчаянного парня из Каслмейна»[97] и рыдает следующие семь.

— В конце он погибнет, — шепчет Куган посреди песни, — но и этих козлов уложит.

Нельсон осознает главным образом то, что комната кренится.

Из-за стола в сортир. Неровные скрипучие доски раскачиваются, как по бурному морю из Ларна в Странрар[98]. Воткнувшись носом в исписанную фломастером стену над толчком, Нельсон задумывается над Вопросом без Ответа. О чем же он хочет спросить Кугана?

— Зачем я здесь? — спрашивает он у склизкой, в подтеках засохших соплей, стены.

Садясь за стол, в нейлоновом хрусте, он спрашивает снова:

— Зачем я здесь?

Куган давится пивом; веер «Гинесса», подогретого до 36,6° Цельсия, разлетается вокруг. «Черт, — думает Нельсон, — неужели я сказал это вслух?»

— Толковый вопрос, черт побери. — Куган икает. — Умный ты малый. Небось у тебя на занятиях животики надорвешь.

— Но зачем я здесь? — повторяет Нельсон. Его парка блестит импортным пивом. — Не помню.

— Экзистенциальное сомнение, верно? — Куган утирает рот ладонью. — Хотите экзистенциального сомнения? Пожалуйста!

Он поднимает стакан и подается вперед.

— Мне надо было родиться елизаветинцем, Клинк. Даже если бы для этого надо было стать треклятым англичанином. Вот были поэты!… Бен Джонсон клал кирпичи, и воевал, и угодил в тюрягу. Кит Марло был шпион, бабник, и его зарезали в кабаке. В драке из-за счета! Вот — достойная поэта смерть!

Куган пьет и облизывает губы.

— А что грозит мне? — хрипит он. — В худшем случае я теряю мой говенный бессрочный контракт. Мы живем в малодушное время, Клинк. Мне должно быть стыдно.

Нельсон слышит тихое хрустальное «дзынь!», словно ложечкой задели бокал, но на столе только два пластмассовых стаканчика и такая же бутыль. «Вам должно быть стыдно, — думает Нельсон, и зажимает рукой рот. — Не сказал ли я это вслух?»

Куган стучит бутылью по столу.

— Молли! — орет он. — Молли Молли Молли!