У Чэн-энь - Путешествие на Запад. Том 4

• Название: Путешествие на Запад. Том 4
• Автор: У Чэн-энь
• Жанр: Фэнтези
• Год: 1994
• ISBN: 5-88132-032-8, 5-88132-036-0

Написанный У Чэн-энем (1500—1582) около 1570 г. роман “Путешествие на Запад” стал началом жанра фанстастической или героико-фантастической эпопеи. Повествование о похождениях Сунь У-куна – царя обезьян – стало одним из любимейших в Китае и одним из самых известных за рубежом.

Роман У Чэн-эня “Путешествие на Запад” основывается на народных легендах о путешествии монаха Сюань-цзана в Индию (VII в.). Постепенно сюжет обрастал дополнительными подробностями, становясь все больше похожим на волшебную сказку – появлялись дополнительные сюжеты, не связанные с основной темой, новые персонажи. У монаха появляются “волшебные помощники” – царь обезьян Сунь У-кун, сосланный на землю за устроенный им переполох в Небесном дворце, и свинья Чжу Ба-цзе, также сосланный с небес за провинности. Сунь У-кун – персонаж героический, Чжу Ба-цзе – комический. Вместе с монахом Сюань-цзаном они образуют весьма интересную группу, очень по-разному реагирующих на действительность.

В романе У Чэн-эня вслед за народными легендами персонаж Сунь У-куна выходит на передний план, именно он побеждает врагов, пока монах Сюань-цзан рассуждает о всеобщей добродетели и непротивлению злу. Именно Сунь У-кун стал одним из любимейших героев китайской литературы, символом жизненной силы и бунтарства.

Роман трактуется и как буддийское наставление, и как символическое отражение народной борьбы, и как волшебная сказка, и как роман о поисках истины. Так или иначе, роман является знаковым для китайской литературы и культуры в целом.

В книге присутствуют иллюстрации.

---

О том, как прошла ночь, мы рассказывать не будем. Утром Сунь У-кун поднялся первым, велел Чжу Ба-цзе и Ша-сэну собрать поклажу и приготовить коня, а сам стал будить наставника.

– Наставник! Учитель! – звал Сунь У-кун.

Танский монах приподнял голову, но ничего не ответил.

– Что с тобой? – забеспокоился Сунь У-кун.

– Голова кружится и в глазах темно, – простонал Танский монах. – Все тело болит, даже кости ломит.

Чжу Ба-цзе ощупал тело Сюань-цзана, тот весь горел.

– Я знаю, в чем дело! – засмеялся Чжу Ба-цзе. – Видно, вчера учитель обрадовался бесплатной еде и съел лишнего, а спал, запрокинув голову, вот его и схватило.

– Глупости! – прикрикнул на Дурня Сунь У-кун. – Вот я сейчас расспрошу самого наставника, тогда узнаем, что с ним.

– В полночь я вставал по малой нужде, – объяснил слабым голосом Танский монах, – вышел с непокрытой головой, меня и продуло.

– Вот это вполне возможно, – подтвердил Сунь У-кун. – Ну, а сейчас сможешь ты отправиться в дорогу?

– Да что ты! – произнес Танский монах. – Я даже подняться не в силах, как же я заберусь на коня? Опять из-за меня задержка!

– Наставник! Зачем ты так говоришь? – стал утешать его Сунь У-кун. – Кого же ты задерживаешь? Знаешь пословицу: «Кто хоть один день был твоим учителем, чти его как отца родного до конца своей жизни!» Мы, твои ученики, все равно, что твои сыновья. Ведь не зря говорят: «Сыну не надобно золото, ни серебро, а нужна ему любовь родительская!» Раз ты захворал, о какой же задержке может идти речь? Почему бы нам не побыть здесь несколько дней, пока ты поправишься!

И вот все трое учеников принялись выхаживать своего больного учителя. Незаметно прошло утро, настал полдень, опять наступили сумерки, пролетела ночь, и снова забрезжил рассвет. Время шло незаметно, прошло два дня, а на третий Танский монах поднялся и подозвал к себе Сунь У-куна.

– Эти дни мне было так плохо, что я не мог даже справиться о спасенной нами доброй женщине. Носили ли ей пищу? – спросил он.

Сунь У-кун засмеялся.

– Что ты все о ней беспокоишься? Позаботился бы лучше о своем здоровье.

– Да, да, ты прав! – ответил Танский монах. – Поддержи меня, я хочу встать. Достань бумагу, кисть и тушь да одолжи тушечницу.

– Для чего тебе? – удивился Сунь У-кун.

– Мне надо написать письмо, – отвечал наставник, – я вложу в конверт также мое проходное свидетельство, а тебя попрошу доставить этот пакет в столицу Чанъань и отдать самому государю Тай-цзуну.

– Для меня это сущие пустяки! – уверенно сказал Сунь У-кун. – На что-либо другое я, может быть, и неспособен, но что касается доставки писем, так на это я всегда готов. Ты только запечатай письмо как следует. Я совершу всего один прыжок и попаду прямо в Чанъань, там вручу письмо Танскому императору, затем снова совершу прыжок и предстану пред тобой. У тебя за это время даже тушь не успеет высохнуть в тушечнице. Но, постой! О чем же ты собираешься писать? Ну-ка, расскажи мне! Успеешь написать.

Тут из глаз Танского монаха потекли слезы.

– Вот что я напишу, – молвил он:

Покорный твой слуга, монах несчастный,
В слезах я трижды бью тебе челом,
Желаю счастия тебе, здоровья
На много, много лет. И пусть прочтут
Перед тобой, о мудрый государь,
Придворные чины и воеводы
Мое послание.
Пусть все узнают,
О чем тебе поведать я хочу.
С надеждой я пошел к горе Линшань
В тот самый день, когда ты повелел
Мне родину покинуть, чтоб узреть
Лицо святого Будды…
Но, увы!
Не ожидал я, сколько тяжких бед
И сколько трудностей в пути я встречу!
Не помышлял о том, что злой недуг
На полпути меня задержит.
Горе!
Как тяжко болен я, и силы нет
Идти вперед! А до дверей блаженных
Жилища Будды, до святых ворот
Его ученья – слишком далеко.
Святые книги, знаю, ждут меня,
Но не судьба мне их достать. Напрасно
Потратил я в дороге столько сил…
Об этом доложить тебе я должен.
И я прошу освободить меня
От порученья твоего. Я болен,
И стар, и слаб. За книгами идти
В тяжелый путь на Запад повели,
Взамен меня, кому-нибудь другому!

Выслушав Танского монаха, Сунь У-кун разразился громким смехом.

– Ха, ха, ха! – заливался он. – Что же это ты, наставник, совсем раскис? Чуть прихворнул, и вон что надумал! Если когда-нибудь ты действительно тяжело заболеешь и будешь при смерти, обратись ко мне: я знаю, чем помочь. Мигом слетаю в Преисподнюю и спрошу: «Кто из вас, правителей Подземного царства, замыслил недоброе? Кто из здешних судей осмелился писать повестку? Где здесь ваш бес-посыльный, которому поручено схватить моего наставника?» А если они меня рассердят, я покажу им, кто я такой, еще почище, чем в прошлый раз, когда учинил буйство в небесных чертогах. Со своим волшебным посохом я ворвусь в самое пекло, поймаю правителей Преисподней – Янь-ванов всех десяти отделений, – и у каждого из них вытяну все жилы. Никому не дам пощады!

– Братец! Не шути! – сказал Танский монах. – Я ведь в самом деле тяжело болен.

Чжу Ба-цзе вступился за учителя.

– Брат! – сказал он. – Зачем ты перечишь наставнику. Он говорит, что ему плохо, а ты свое твердишь! Вот заноза! Давай лучше решим, что нам делать: продадим коня, заложим вещи ростовщику, купим гроб, похороним наставника, а сами разойдемся всяк в свою сторону.

– Ну и Дурень! Опять вздор мелет! – перебил его Сунь У-кун. – Ты, видно, не знаешь, что наш наставник – второй по старшинству ученик самого Будды Татагаты. Первоначально нашего наставника называли «Золотым кузнечиком»[19], но как-то раз он совершил проступок, за что теперь ему и положено перенести испытание.

– Как же так? – удивился Чжу Ба-цзе. – Ты говоришь, что наш наставник когда-то провинился перед Буддой. Но ведь за это он уже был наказан: его разжаловали и послали в восточные земли, там он прошел через все искусы и разные перипетии, принял человеческий облик и дал обет пойти на Запад поклониться Будде и взять у него священные книги. По дороге его хватали разные дьяволы-оборотни, связывали по рукам и ногам, подвешивали к потолку, подвергали разным мучениям и страданиям… Казалось бы, одного этого вполне достаточно для искупления вины, зачем же еще подвергать его болезни?

– Да где тебе знать это! – насмешливо произнес Сунь У-кун. – Вот как было дело. Слушай! Наш наставник как-то раз, слушая поучения Будды, задремал. А когда Будда стал задавать вопросы, то из-под левого башмака нашего наставника выкатилось зернышко, упало и полетело вниз, на грешную землю. Вот за это и положено нашему наставнику проболеть три дня.

– В таком случае, сколько же лет придется мне болеть за то, что я разбрасываю еду, когда ем? – робко спросил он.

– Братец! – ответил Сунь У-кун. – О таких, как ты, Будда даже и не думает. Ты, наверное, не слыхал стихи:

Люди полют рис,
А солнце их палит.
Падают на стебли
Капли пота,
Каждое зерно,
Посеял кто-то,
Ест богач,
А труженик забыт…

Наставнику осталось хворать еще один сегодняшний день, завтра он будет совсем здоров.

– Да мне и сегодня лучше, – произнес Танский монах. – Все время хочется пить. Ты бы сходил за холодной водицей.

– Вот и хорошо! – обрадовался Сунь У-кун. – Раз хочется пить, значит дело идет на поправку. Погоди, сейчас я схожу за водой!

Он поспешно достал патру и отправился на задний двор, где находилась монастырская кухня. Там он заметил, что у всех монахов красные, заплаканные глаза. Все они всхлипывали и, видимо, едва сдерживали рыдания.

– Эге! Да вы, оказывается, скупые и мелочные! – обратился к ним Сунь У-кун. – Мы пробыли у вас всего несколько дней и собираемся перед уходом отблагодарить вас за гостеприимство и возместить расходы на топливо. Чего же это вы так разнюнились?

Монахи в сильном смущении спустились на колени.

– Мы не смеем, не смеем! – заговорили они.

– Что значит «не смеем»? – спросил Сунь У-кун. – Может быть, вы хотите сказать, что вас объедает тот из нас, у кого длинное рыло и большое брюхо?

– Почтенный отец! Не в том дело! – начали объяснять монахи. – Нас в этом монастыре сто десять душ. Если каждый возьмется прокормить вас хоть один день, то все вместе мы сможем кормить вас сто с лишним дней. Разве посмели бы мы обижаться на вас и считать какие-то харчи?

– А если не в этом дело, то отчего же тогда вы плачете? – спросил Сунь У-кун.

– Отец наш! – ответили монахи. – К нам в монастырь забрался какой-то злой дух-оборотень. По вечерам мы посылаем двоих послушников отбивать часы в колокол и бить в барабан. Каждый раз мы слышим, как они звонят и барабанят, но назад не возвращаются. А когда на другой день идем искать их, то находим возле огорода, на заднем дворе, монашеские шапки, соломенные туфли и обглоданные кости. Кто-то их пожирает. Вы живете у нас три дня, и за это время мы лишились шестерых послушников. Мы не из пугливых и зря никогда не сокрушаемся. А не осмеливались сказать об этом лишь потому, что ваш наставник хворает, однако слез своих не сумели скрыть от тебя.