Юрий Емельянов - Сталин. Путь к власти

• Название: Сталин. Путь к власти
• Автор: Юрий Емельянов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-7838-1197-1

В дилогии, состоящей из книг «Сталин: Путь к власти» и «Сталин: На вершине власти», известный российский историк Ю.В.Емельянов, автор книг о Бухарине, секретных протоколах 1939 г., на основе многочисленных документальных свидетельств и воспоминаний очевидцев разоблачает мифы о жизни и деятельности одного из самых выдающихся и противоречивых государственных деятелей XX века.

Какую роль в становлении Сталина сыграли его грузинское происхождение и учеба в семинарии? Был ли Сталин агентом царской охранки? Каким образом Сталин оказался в составе большевистского руководства? Проследив политическую эволюцию Сталина, автор предлагает убедительные объяснения причин, почему именно он возглавил страну в годы самых суровых испытаний за всю ее историю.

---

Так в конечном счете и произошло. Виссарион приехал в Гори и увез с собой сына в Тифлис, где устроил его работать на фабрику Адельханова. Очевидцы вспоминали, как маленький Coco работал на фабрике: «помогал рабочим, мотал нитки, прислуживал старшим».

И все же мать добилась своего. Она отправилась в Тифлис и увезла сына с фабрики. Как вспоминал Семен Гогличидзе, «некоторые из преподавателей знали о судьбе Coco и советовали оставить его в Тифлисе. Служители экзарха Грузии (высшее лицо грузинского духовенства в те годы) предлагали ей то же самое, обещая, что Coco будет зачислен в хор экзарха, но Кеке и слышать об этом не хотела. Она спешила увезти сына обратно в Гори». В этом споре мальчик был явно на стороне матери. Когда Coco Джугашвили не исполнилось еще и 11 лет, его отец скончался, и спор о будущем сына таким образом решился в пользу матери.

Впоследствии эти споры дали основание Таккеру утверждать, что «победа над сердцем матери» привела Сталина к «самообожанию», развила в нем «чувство победителя», а также породила и «уверенность в успехе». Однако вряд ли любовь матери к сыну является настолько редким явлением в жизни людей, что это приводит к «успехам» и «победам» сталинского масштаба. Кроме того, Таккер игнорирует то обстоятельство, что любовь Екатерины к сыну не была слепой и не мешала ей быть строгой к нему и порой его наказывать. В то же время рассуждения Таккера свидетельствуют о том, что даже реальные факты из детства Сталина могли использоваться против него.

Ясно, что попытки использовать любое событие детства для его дискредитации давали Сталину основания настороженно относиться ко всем, кто обращался к ранним годам его жизни. В то же время очевидно, что в 1930-х годах в СССР ни автор книги «Рассказы о детстве Сталина», ни Булгаков, ни постановщики спектакля «Батум» не пытались дискредитировать Сталина, описывая его детство и юность.

Но может быть, стремление Сталина помешать тем, кто хотел осветить первые годы его жизни, было вызвано не страхом, что будут оглашены сведения, дискредитировавшие его, а его нежеланием увидеть произведения, которые в тогдашних условиях СССР неумеренно восхваляли бы Сталина-ребенка и Сталина-юношу? Объясняя свою позицию по поводу книги «Рассказы о детстве Сталина», он в своем письме в Детиздат писал: «Книжка изобилует массой фактических неверностей, искажений, преувеличений, незаслуженных восхвалений.» Он утверждал, что «книжка имеет тенденцию вкоренить в сознание советских детей (и людей вообще) культ личностей, вождей, непогрешимых героев. Это опасно, вредно. Теория «героев» и «толпы» есть не большевистская, а эсеровская теория. Герои делают народ, превращают его из толпы в народ – говорят эсеры. Народ делает героев – отвечают эсерам большевики. Книжка льет воду на мельницу эсеров. Всякая такая книжка будет лить воду на мельницу эсеров, будет вредить нашему общему большевистскому делу. Советую сжечь книжку».

Казалось бы, исходя из этих принципов, в Советской стране не должно было публиковаться никаких книг о детстве и юности ее вождей. Но это было не так. В стране издавалось великое множество книг и других произведений о детстве Володи Ульянова-Ленина, Сергея Кострикова-Кирова и многих других руководителей.

Нам неизвестно, какие «фактические неверности», «искажения», «преувеличения», «незаслуженные восхваления» были обнаружены Сталиным в «Рассказах о детстве Сталина». Вполне возможно, что подобные отклонения от истины и «незаслуженные восхваления» увидел Сталин и в булгаковской пьесе «Батум». Однако, казалось бы, принципы постановщической деятельности МХАТа, предусматривавшие создание максимального «вживания» в реальность, сводили к минимуму возможность искажения правды о жизни Сталина. К тому же Булгаков, талант которого высоко ценил Сталин, дотошно описывал все, что ему до поездки в Грузию довелось узнать о деятельности юного Сталина и условиях его тогдашней жизни. В записной книжке Булгакова содержалось подробное описание обстановки, в которой жили друзья Сталина в дореволюционном Батуме. Не были забыты ни «ковер на стене», ни «оружие на ковре», ни «ажурная скатерть», ни «портрет Руставели», ни перечень книг в доме, включавший «Витязя в тигровой шкуре».

Между тем творческие люди, имевшие большой опыт описания других стран и народов, осознали бы, что Булгаков и руководство МХАТа существенно преуменьшали те трудности, которые стояли перед ними. Вероятно, об этих трудностях мог бы предупредить Михаила Булгакова Уильям Сомерсет Моэм. Этот известный английский писатель и не менее известный британский разведчик изъездил чуть ли не всю планету и оставил в своих произведениях множество зарисовок лиц различных национальностей: русских, китайцев, чехов, испанцев, французов, голландцев, индонезийцев, полинезийцев и других. Однако иностранные персонажи неизменно оставались эпизодическими колоритными фигурами, на которых несколько отчужденно взирали главные герои произведений Моэма – британцы. Моэм долго не решался сделать представителей небританских народов главными героями своих произведений. Даже описывая жизнь Поля Гогена в своем романе «Луна и грош», Моэм превратил французского художника в англичанина, хотя он годами жил во Франции, прекрасно разбирался во французской живописи и лично знал многих ее творцов.

Моэм был не уверен в своих способностях изобразить иностранца в качестве главного героя, когда приступил к роману «Лезвие бритвы», в котором центральной фигурой стал молодой американец. В начале своей книги Моэм писал: «Я не думаю, что можно по-настоящему понимать кого-либо кроме своих соотечественников. Потому что мужчины и женщины представляют собой не только самих себя; они также представляют местность, в которой они были рождены, городскую квартиру или ферму, где они учились ходить, игры, в которые они играли детьми, бабушкины сказки, которые они слышали, пищу, которую они ели, школы, которые они посещали, спорт, которым они увлекались, поэтов, стихи которых они читали, Бог, в которого они верили. Все эти предметы сделали людей такими, какими они стали, и эти предметы вы не сможете узнать в пересказе, а лишь в том случае, если вы проживете жизнь этих людей. Вы узнаете все эти предметы лишь в том случае, если вы являетесь этими людьми». Следует учесть, что различия между англичанами и американцами не столь уж велики. Оба народа имеют общие исторические корни. Несмотря на отличия в акценте и в употреблении некоторых слов, у них общий английский язык. Несмотря на отделение Соединенных Штатов от Великобритании более двух столетий назад, их культуры сохраняют широкий взаимообмен и влияют на развитие друг друга. И все же опытный английский писатель сомневался в своих способностях правильно описать американца.

Между тем Булгаков и автор «Рассказов о Сталине» считали, что для них не составит труда описать детство и юность Сталина в Грузии, хотя ее природа совершенно не похожа на природу центральной России, ее народ говорит на языке, совершенно отличном от русского, а ее история в течение многих веков не имела ничего общего с историей России. Сталину было ясно, что эти авторы не считали необходимым вникать в тот духовный мир, в котором он рос в Грузии. Он узнал, что для описания местности, в которой он родился, школы и семинарии, в которых он учился, поэтов, которых он читал, Булгаков и театральные деятели МХАТа выделили всего пару недель и наметили лишь несколько бесед с некоторыми очевидцами первых лет его жизни.

Известно, что Сталин не возражал, когда на страницах книг, театральной сцене или в кино изображали его как руководителя Советской страны, так как он понимал, что описывавшие его люди достаточно хорошо понимают время и условия, в которых он работал в Москве после 1918 года. Вряд ли у Сталина были сомнения в способности различных авторов, включая Михаила Зощенко, написать рассказы о детстве Ленина. Очевидно, Сталин видел, что авторы рассказов о первых годах Ленина были людьми, которые прекрасно понимали особенности жизни провинциальных городов центральной России конца XIX века и многого другого, необходимого для описания детства и юности Володи Ульянова. Неудивительно, что рассказы о юном Ленине чем-то напоминали многие автобиографические рассказы русских писателей конца XIX века о своем детстве и своей юности. Не так уж трудно было русским авторам описать и сиротское детство юного Кирова.

Однако любые попытки рассказать о детстве и юности Сталина по образцам биографии Сергея Кирова или автобиографии Максима Горького были обречены на неудачу. Несмотря на то что к моменту рождения Сталина Грузия уже несколько десятков лет находилась в составе Российской империи, национально-культурные отличия между этим закавказским краем и большей частью России были настолько значительны, что если их не учитывать, то нельзя было понять многие существенные, обстоятельства, которые формировали сознание юного Coco Джугашвили.