Максим Калашников - Геноцид русского народа

• Название: Геноцид русского народа
• Автор: Максим Калашников
• Жанр: Публицистика

Нас убивают – не спеша, вдумчиво, со вкусом. Нас стирают с лица земли.

Ежегодно население России – её коренных народов – неуклонно сокращается, и этот процесс вот-вот станет необратимым. Через полвека нас останется меньше половины. Ещё через полвека – не останется вовсе. Это – геноцид. Мы обречены на вымирание. Или – всё-таки нет? Спасти нас может, лишь чудо. И не одно. Как сотворить эти чудеса? Как выжить во враждебном мире? Что предпринять?

---

Они пальму первенства взяли. Не говоря уже о том, что та, начала XX века, Россия закончилась 1917 годом.

* * *

Итак, дешёвой рабочей силы у нас нет. Как с остальными факторами успеха?

По климату мы сразу проигрываем – ни в одной стране «второго мира» такого холодного климата нет. Мы только на громадных отопительных расходах и на строительстве капитальных, защищающих от мороза зданий, сразу теряем привлекательность для мировых инвесторов, по сравнению с Малайзией или Китаем.

Это блестяще доказал Андрей Паршев в своём – уже классическом труде «Почему Россия не Америка?»

Дешёвые и доступные ресурсы?

Мы их уже исчерпали, остались лишь ресурсы трудные. Это прежде нам доставался газ Ямала, а теперь, придётся добывать его со дна Баренцева моря и вложить для этого втрое больше средств, чем вкладывал СССР в свои ударные стройки.

Удобная транспортная инфраструктура? У нас её тоже нет.

Честно говоря, выше всех наших «политологов от экономики» я ставлю крестьянина-монархиста Ивана Солоневича, ярого антисоветчика, умершего в 1950 году. В конце 1940-х вышла в свет его замечательная «Народная монархия», где Солоневич, самым выразительным языком, описал перспективы краха России от вхождения в мировой рынок по нашим «реформаторам». Вот цитата:

«…Территория САСШ (Северо-Американские Соединённые Штаты, старое написание США. – М.К.) охраняется от всякого нашествия двумя океанами. Она представляет собой опрокинутый треугольник «Миссисипи – Миссури со всеми его притоками». САСШ не имеют ни одной замерзающей гавани. Их северная граница имеет среднюю температуру Киевской губернии. Их естественные богатства огромны и расположены в самых старых областях страны.

Россия ни от каких нашествий не охранена ничем. Её реки упираются или в Ледовитый океан, или в Каспийский тупик, или в днепровские пороги. Россия не имеет, собственно, ни одной незамерзающей гавани – единственное государство мира, отрезанное от морей не только географией и историей, но даже и климатом.[1]

Замерзающие реки и моря заставляли русский торговый флот бездействовать в течение трёх-шести месяцев в году – и одно это уже ставило наш морской и речной транспорт в чрезвычайно невыгодные условия, по сравнению со ВСЕМИ остальными странами мира.

Половина территории России (48 %) находится в области вечной мерзлоты.[2]

Естественные богатства России, как и её реки, расположены, так сказать, издевательски: в центре страны нет вообще ничего. Там, где есть уголь, – нет руды, и где есть руда – там нет угля. В Кривом Роге есть руда, но нет угля, в Кузбассе есть уголь, но нет руды.

Пока Урал работал на древесном угле, Россия вывозила лучшее в мире железо. Когда истребление лесов и прогресс техники потребовали соседства угля и руды, то русская промышленность оказалась в заколдованном круге.

Для того, чтобы «освободить» Донбасс, нужно было покончить с кочевниками. Когда с ними было покончено – нужны были железные дороги, чтобы возить руду в Донбасс или уголь – в Кривой Рог. Для железных дорог нужно железо. Для железа нужны железные дороги.

Эта проблема до сих пор не решена экономически: да, можно возить руду с Урала в Кузбасс и – встречными маршрутами – уголь из Кузбасса на Урал, но сколько это стоит?

Золото, нефть, уголь и руда разбросаны у нас по окраинам страны. В её центре нет, собственно, ничего. В

Германии, Англии и Соединённых Штатах всё это расположено в центрах и рядом. Рур, Пенсильвания, Бирмингем. Для транспорта всего этого имеются незамерзающие реки и незамерзающие порты.

Есть и незамерзающая земля: строительный сезон в средней Германии равен десяти месяцам в году, а в Южной России – пяти-шести месяцам и в северной – только трём. Советы пытались удлинить этот сезон, так называемыми, «тепляками», дощатыми футлярами над строящимися зданиями. Технически это оказалось выполнимо, экономически – не под силу.

И даже в нашем сельском хозяйстве, традиционном промысле Святой Руси, не всё обстоит благополучно: чернозём страдает от засухи, достаточное количество влаги получает только северный суглинок. Отсюда – ещё одно парадоксальное обстоятельство: на нашем тощем Севере сельское хозяйство оказывается рентабельнее, чем на нашем жирном Юге.

Исходное ядро русской государственности выросло в географических условиях, которые не давали абсолютно никаких предпосылок для какого бы то ни было роста.

Москва не имела никаких “естественных богатств”, если не считать леса, который давал пушнину и в котором можно было кое-как спрятаться от татарских орд… Москва не имела даже и пахотной земли: хлеб доставлялся из-за Оки, из «Дикого поля», уже совершенно открытого кочевым набегам.

История Америки повествует о благоговейном изумлении, которое охватило первых переселенцев… Джон Смит писал: “Никогда ещё и небо и земля не были так согласны в создании места для человеческого жительства”.

Действительно: мягкий климат, плодородная земля, обилие леса и дичи, незамерзающее море с обилием рыбы, возможность почти любой сельскохозяйственной культуры умеренного климата, лесные промыслы, которые давали сырьё для судостроения, гавани…

И никаких нашествий. Индейцы, без боя, отступали в глубь страны, поставляя оттуда меха для дальнейшего товарооборота. Это была действительно “господа бога собственная страна”.

Что было в Москве? Тощий суглинок, маленькая Москва-река, суровый климат, ближайшие моря отрезаны со всех сторон, и из-за Оки, с “Дикого поля”, – непрерывная, всегдашняя, вечно нависающая угроза смертоносного татарского набега.

Если в Северной Америке “небо и земля” действительно, как будто, сговорились в «создании места для человеческого жительства», то в России и небо, и земля, и климат, и география, и история, и политика, как будто, сговорились, чтобы поставить народ в, казалось бы, совершенно безвыходное положение: а ну-ка, попробуйте!

Попробуйте выжить…»

Россия 2000-х годов это – лишь остаток Великой России 1991-го. В тот год наша территория сократилась до пределов, которые мы имели в XVI—XVII веках. Потеряны самые благодатные земли Украины, Новороссии, Таврии, Закавказья, Южного Урала и Казахстана, Средней Азии…

Мы остались на самых неудобных, с точки зрения глобализированного рынка, самых холодных землях мира.

Теперь нам, живущим на этой земле, предлагают свободно конкурировать на мировом рынке с землями, где круглый год – лето. Нам предлагают соревноваться с Америкой, север которой – это наша Кубань, а юг лежит в субтропиках.

«На северо-востоке Руси – в Волго-Окском междуречье, в Поволжье, в глухих заволжских лесах природа гораздо беднее, чем в княжествах Чёрной, Белой, Малой – Западной или Юго-Западной Руси. Дольше и злее зима, короче лето. В Закарпатье безморозный период длится 230—240 дней в году. В Московской области – только 170.

Приходится гораздо серьёзнее готовиться к зиме. Чтобы жить на северо-востоке, необходимы и гораздо более основательные дома, и больше тёплой одежды, и хорошая пища. Голодный человек рискует не выдержать морозов, даже если он хорошо одет…

На северо-востоке природа очень небогата. Урожайность одних и тех же культур в Волго-Окском междуречье и на Киевщине различается в несколько раз. Чтобы получить такое же количество зерна, нужно больше земли…

Вторая важнейшая особенность северо-востока – континентальность. Чем дальше на восток, дальше от океанов, тем короче осень и весна. В Северной Франции зима длится всего три месяца. Сельскохозяйственный год, соответственно, девять месяцев в году.

Но, при этом, весна длится два месяца, и столько же – осень. Тепло и наступает, и отступает медленно, постепенно. Не зря же, именно из Франции идет демисезонная одежда. Демисезонная – от слова “деми-сезон” – “между сезонами”. Одежда на то время года, когда нет ни зимы, ни лета…

На северо-востоке Руси зима продолжается добрых полгода, на севере даже дольше, а весна и осень так коротки, что возникает реальная опасность не успеть с посевом хлебов или с уборкой урожая.

Значит, работа на рывок. Тем более тяжкая работа, что вывозить на поля нужно больше зерна, а вспахать и засеять нужно большие площади, чем в любом уголке славянского мира…

Складывается традиция работы на рывок, бешеной “вкалки” без сна и еды, до седьмого пота. Отчаянной гонки за просыхающей землей, за стремительно надвигающимся, наступающим на пятки летом. Лето ведь, короткое, и, если опоздать с посевом, можно не получить урожая… Такой же аврал – и при уборке урожая…

И это тоже отражается на народном характере. Те, кто организует сельскохозяйственный год в режиме труда «на рывок», с большей вероятностью, так же построят и собственную жизнь, и жизнь общества.

Вообще, всякое бытие видится человеку, как соединение рывков, сверхусилий, когда “рваться из сил, изо всех сухожилий” не только правильный, а единственно возможный способ действовать…»