Борис Кригер - Маськин зимой

• Название: Маськин зимой
• Автор: Борис Кригер
• Издательство: Издательское содружество А. Богатых и Э. Ракитской
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-98575-204-6, 1-59526-672-0

Во втором романе (первый, «Маськин», вышел в свет в 2006 г. в Москве) Вы встретитесь с уже полюбившимися обитателями Маськина дома – Маськиным всех времён и народов, великим плюшевым мыслителем и потребителем манной каши Плюшевым Медведем, свободолюбивой Кашаткой, лауреатом премии Пукера любознательным Шушуткой, романтической коровой Пегаской, а также познакомитесь с новыми персонажами нашего непростого мира, в котором «великая эволюция лжи более не нуждается в императорах республик, не грезит грубоватыми, а потому безнадёжно наивными планами на мировое господство. Она научила нас называть похлёбное рабство – свободным трудом, нищету – минимальной зарплатой, бесчеловечную войну – миротворческой миссией, беспробудный разврат – сексуальным раскрепощением, порабощение женщины на работе и дома – эмансипацией, растление молодёжи – всеобщим обязательным образованием, откровенную мазню – высоким искусством, обрывки одежды – высокой модой, голод в сочетании с бегом на потогонных тренажёрах – здоровым образом жизни, узаконенный рэкет – справедливым налогообложением, содомские пытки – служением отечеству, комедию одного актёра – демократическими выборами, мину замедленного действия – мирным атомом, сквозящее одиночество – зрелым индивидуализмом, травму развода – свежим стартом, подачки на церковь – верой в Бога, карьеризм с подлогом – прогрессом науки, дурман аптечных ядов – естественным чувством счастья…»

---

Глава 29

Маськин и анархия

Нам, дорогой читатель, необходимо прояснить один очень немаловажный вопрос. Вот я, а вместе со мной и Маськин, и многие его домочадцы, повсюду ругаем государство. Называем его разбойником, душегубом, ублюдочным и так далее. Может сложиться мнение, что мы анархисты. Ну, во-первых, между работами Кропоткина и убеждениями пьяного матроса с лозунгом «Анархия – мать порядка!» связи не больше, чем между лампой дневного света и паяльником. Во-вторых, мы с Маськиным вовсе не анархисты. Мы не против государства как единственно возможного образа цивилизованного существования людей. Мы против существующей его формы.

Мы убеждены, что государство призвано решать хозяйственные потребности своих жителей, чтобы им не было голодно, холодно, боязно и вообще противно на душе. Государство – это слуга народа, который должен обслуживать и вытирать крошки у рта каждого, пусть последнего доходяги. А выходит вовсе иначе.

Представьте себе, что немощная, но богатенькая старушка наняла домработницу, в обязанности которой входит за ней ухаживать, а домработница власть в доме захватила, старушку заперла в туалет, сама жирует, ссорится вдрызг с соседями, которые периодически приходят, злые, в квартиру и дают тумаков, – только почему-то не домработнице, а запертой в туалете старушке, потому что именно народ ответствен за тех домработниц, которых он выбирает себе в правители.

Вот что такое государство в его современной форме. И различия между разными государствами состоят лишь в том, насколько бесчеловечно они грабят и унижают старушонку, пользуясь её жилплощадью и деньгами.

Причём учтите, что старушка маразматическая, с катарактой и плохо соображает, кто она, кто кого нанял, и вообще домработницы боится пуще смерти и дрожит, сидя запертая в туалете. Домработница намеренно держит старушенцию в таком состоянии, потому что если бы старуха хоть на миг прозрела, то от домработницы-садистки не осталось бы и следа.

Беда любого правительства состоит ещё и в том, что это не какая-то отдельно взятая, отвлечённая субстанция, а просто банда, состоящая из таких же маразматических подслеповатых старушек, которые сами от себя страдают, карабкаются друг на друга и опустошают холодильники и закрома как саранча.

Скажите, если бы разумный, трезвый и неслепой человек посетил такую квартиру, как бы он поступил? Он попытался бы поговорить с хозяйкой, павшей жертвой такого возмутительного отношения со стороны своей прислуги. Он бы аккуратно, пока домработница жрёт бабкино варенье на кухне, постучал в дверцу туалета, и тихим, но твёрдым голосом сказал: «Народа Населеевна (так, скажем, зовут несчастную старушку по имени-отчеству), как же вы, голубушка, такое допускаете?» А из-за двери послышался бы невразумительный лепет вперемешку со стонами: «Что ты! Что ты! Я без неё, домоправительницы, шагу не могу ступить. Вон у меня какие соседи – враз убьют. Да и поесть я сама не могу, и переодеться помочь некому!»

Что же у нас такое население беспомощное? И если оно превратилось в немощную старушку, значит, когда-то оно было молодым? И где её родные дети?

Ах, милый мой читатель. Бабка в молодости из детской немощности сразу перешла в старческую, всю жизнь сильно пила, детей своих била по голове и вырастила дебилами, а внуков сдала в детдом. А домработница проживала в квартире с самого старушечного детства. Вот вам и история отношений государства с его народом.

Прикрепление ярлыков – это самая любимая тактика плохих людей против людей хороших, которым ничего не остаётся, как отвечать взаимностью. Вот и ходит весь мир в ярлыках. Этот – идиот, тот – неудачник, Маськин – анархист, автор – еврействующий антисемит, зазнайка с ложной скромностью, богобоязненный безбожник и вообще ценный отброс общества.

Повесили ярлычок – и порядок! Ну ты, Боря, самый умный! Мы тебя поздравляем! Все кругом сидят довольные – тебе одному неймётся! А я робко: «Так ведь Толстой говорил…», а мне: «Да твой Толстой такой же дебил, как и ты…» А я растерянно: «Галилей доказывал…», а мне: «Так ты у нас Галилей? Поздравляем!»

Маськин тоже устал от обвинений в анархизме и решил повстречаться с князем Петром Алексеевичем Кропоткиным непосредственно. Вновь воспользовавшись своей стиральной машиной как машиной времени, он отправился в путь, прихватив только свои тапки.

Маськин долго разыскивал Петра Алексеевича по годам и заграницам. Маськин не хотел попасть к бедному мыслителю после его разочарований в российских революциях, произведших столь тягостное впечатление, и после его встреч с настоящими анархистами – грубыми, развязными молодыми людьми, принявшими за основу принцип вседозволенности. Маськин решил поискать Кропоткина до этого времени. Ведь тот провёл в эмиграции более 40 лет. Маськину посчастливилось застать его в Лондоне, как раз после того, как тот отсидел за проповедь анархизма три года во французской тюрьме и уехал в Англию по амнистии.

Пётр Алексеевич встретил Маськина ласково и напоил его чаем из самовара, угостил блинами, вареньем, и они чаёвничали с сахаром вприкуску и лимоном, наливая душистый чай в стаканы в подстаканниках.

Лишь выпив половину самовара, князь Кропоткин осведомился о причине Маськиного интереса к его скромной личности.

– Дело в том, Пётр Алексеевич, – обратился к корифею анархизма Маськин, – что меня стали частенько обвинять в анархизме, потому что я всё время выступаю против государства в его уродливых формах. Хотя Западная Сумасбродия, где я проживаю со своими тапками, представляет собой, можно сказать, образец государства наименее вредоносного и весьма терпимого к своим гражданам, это скорее исключение из правил, подтверждающее само правило, что всякое государство – чудовище… Вы знаете, анархизм часто воспринимается как вздорное учение, и я решил побеседовать с вами непосредственно, чтобы разобраться, в чём же тут соль…

Князь Кропоткин довольно почесал бороду и вежливо ответил:

– Милый мой Маськин, анархизм слишком долго оплёвывали, чтобы его возможно было принять благоразумному человеку, именно из-за дурных ярлыков. Однако он происходит из простого людского недовольства существующим положением вещей. Новый общественный строй видится ему как вольный федеративный союз самоуправляющихся единиц (общин, территорий, городов), основанный на принципе добровольности и «безначалья».

– Надо признать, что такая форма управления очень напоминает систему власти в нашей Западной Сумасбродии, – удивлённо промолвил Маськин, который и не знал, что вообще-то живёт при анархизме.

– Я пытаюсь подвести под анархизм научную основу и аргументированно показать его необходимость. Мне анархизм представляется естественной философией нормального человеческого общества. Я основываю анархическое общество на едином для всех законе – законе солидарности и взаимной помощи и поддержки. Я стремлюсь доказать, что перенос теории Дарвина на человеческое общество вздорен и абсурден, ибо дарвинское положение о борьбе за существование следует понимать как борьбу между видами и взаимопомощь внутри видов, а человечество, слава богу, невзирая на расовые различия принадлежит к одному биологическому виду, не так ли?

Маськин принадлежал к биологическому виду маськиных и поэтому промолчал… Хотя с князем был совершенно согласен.

– Взаимная помощь и солидарность – двигатели прогресса, – продолжал учёный. – Мной была исследована взаимопомощь среди племён бушменов и эскимосов, я выявлял её роль в создании таких форм человеческого общежития, как род и община; в период Средневековья – цеха, гильдии, вольные города; в Новое время – страховые общества, кооперативы, объединения людей по интересам (научные, спортивные и другие общества). В Германии существовала школа писателей, которая смешивала государство с обществом, которая не могла представить себе общества без государственного подавления личной и местной свободы. Отсюда и возникает обычное обвинение анархистов в том, что они хотят разрушить общество и государство и проповедуют возвращение к вечной войне каждого со всеми. Но государство – лишь одна из форм, которые принимало общество в течение своей истории.[32]

– Я совершенно с вами согласен, Пётр Алексеевич, – заявил Правый Маськин тапок, которого тоже напоили чаем, и он пришёл в своё наиблагодушнейшее состояние, – совершенно недопустимо отождествлять правительство и государство, ведь последнее включает в себя не только существование власти над определённой частью общества, но и сосредоточение управления, общественной жизни в одном центре. Наличие государства, помимо всего прочего, предполагает возникновение новых отношений как между различными группами населениями, так и между отдельными членами общества.

– Да, да, – подхватил князь Кропоткин, – я смотрю на историю, как на две параллельные враждебные традиции: римская и народная, императорская и федералистская, традиция власти и традиция свободы, – и когда возникает вопрос о выборе, мы пристаём к тому течению, которое ещё в XII веке привело людей к организации, основанной на свободном соглашении, на свободном почине личности, на вольной федерации тех, кто нуждается в ней. Пусть другие пытаются держаться за традиции канонического императорского Рима, которые до сих пор лежат в основе любого современного государства. В обоснование этого я могу заявить, что в XII—XVI веках Европа была покрыта множеством богатых городов, их ремесленники, учёные, зодчие производили чудеса искусства, открывали многое в различных областях знаний, их университеты закладывали основу науки, караваны, пересекая океаны, не только пополняли казну, но и возлагали новые знания на алтарь географии. Современное же искусство, по моему мнению, превосходит средневековое только в скорости, в динамике своего развития, а отнюдь не в качестве.