Ксения Букша - Питерские каникулы

• Название: Питерские каникулы
• Автор: Ксения Букша
• Жанр: Русская классическая проза

---

Тут мы с лотком как раз подоспели. Я флаг накидываю, а Варька кричит:

- Бесплатное мороженое! Бесплатное мороженое!

Только она это прокричала, сразу налетела туча народа. И кто слушал, и кому пофиг, и кто автобуса ждал, и вообще все. Варьке даже пришлось от лотка отойти. Орава прямо на него навалилась, кое-кто жадный даже внутрь залез и чавкал там среди сухого льда. Пармен со своих ящиков пригляделся, заметил нашу инициативу и как закричит:

- Вы что, сдурели? Как же теперь управлять этими народными массами?

- А никак, - говорит ему кривоногий Герман. - Теперь пока все не сожрут, не отстанут. Кстати, откуда вы взяли мороженое, дети?

- Нам его подарил благодарный народ, - говорю я.

- А-а, - успокоился Герман. - А то мне в милицию нельзя, я армию кошу.

Люди наши тут совсем разошлись, еще бы, халява все-таки. Какой-то молодой человек отходит, у него семь палочек изо рта торчит. Девицы друг друга мороженым обмазывают. Жара-то сильная была. Варька тут за проспект вгляделась и шепчет мне:

- Смотри, как интересно. Менты бегут, свистят, а впереди продавщица мороженого.

- Точно, - говорю. - И чего это они разбегались в такую жару. Знаешь, мне, наверное, пора идти.

- Да, и мне, - засобиралась Варька. - Только надо договориться, где мы встретимся. Знаешь, давай в кафе "Рассвет".

И мы с Варькой помчались в разные стороны, причем, хотя мчались мы действительно в разные стороны, я почему-то видел, каждый раз как моргал, как она выстилает своими длинными тощими ногами, и как развевается ее китайская юбочка в пятнах от мороженого. Герман и Пармен соскочили с ящиков (груда обрушилась, загородив милиционерам путь) и тоже побежали. Каждый раз, как я открывал глаза (и чем дальше я бежал), я видел, что погода стремительно портится. Там, вдали, топотали и свистели: поднялся жаркий ветер. Я бежал по улице Казанской, кривой, как сабля; на углу Вознесенского стоял, кусая губы, председатель Комитета Финансов и думал, как ему избавиться от своих врагов. Ветер с шорохом поднимал дамам юбки; потом шумно полил дождь, и я, весь мокрый, потопал к Сенной. Дождь имел странный вкус и запах; вероятно, где-то взорвали водочный завод, и крутые пары спирта, поднявшись вверх, образовали эту тучу. Глаза мне заливало, гром гремел и молнии гудели в проводах.

Наконец, я устал и прыгнул вбок; там как раз открылась какая-то дверь, и так, боком, крутясь, я влетел в маленькую пивнушку. Там горел ночник на бронзовой львиной лапе, там пили пиво и не знали, что делается на улице.

- А вот и Егор пришел! - хором сказали Герман, Пармен и Варька. - Где ж ты гулял столько времени?

- Что вы сидите! - выложил я. - За что вы платите! Там на улице винный дождь идет, а они тут пиво дуют, как придурки.

- Так при дураках живем! - завопил Пармен.

Вся пивная выскочила на улицу и стала кататься по лужам, пропитываясь пьяной влагой.

Дальнейшее помнится мне смутно; вроде как потом мы, обратившись к посветлевшему небу, молили о продолжении банкета, но оно сделало небольшой перерыв. Потом помню деревянный дом и пруд с ласково растворенным в нем дождевым спиртом, а в пруду грелась сероглазая Варька. Стало темно, как в пушке, и невыносимо жарко. Я поднялся по лестнице, которая все время вела вверх и вбок, так что моя левая сторона сплошь измазалась белесым мелом со стенки. Из-под дверей пахло жареной картошкой и валерьянкой: бабушка волновалась за мое прошлое, настоящее и будущее. Я нажал на кнопку звонка; дверь беззвучно отворилась во тьму, и бабушкин голос произнес почему-то сверху и сзади:

- Во наклюкался-то! Весь в прадедушку!

Здесь мне, по состоянию моему, полагалось мирно уснуть, но вместо этого я почему-то не спал еще весьма долго. Мне стало жарко и невыносимо плохо от маленького кусочка задохшейся курицы, которую мне скормила бабушка ради какой-нибудь закуски. Эта курица была, конечно, отравленная; чтобы избежать злорадных бабушкиных взглядов, я сполз по лестнице вниз и долго, позорно лежал у входа в парадное, потом сидел на корточках и трясся в такт дождю, заметавшему всю пустую улицу, и старые дома цвета брусничного варенья, и слепые окна, и кирпичные заборы.

Проснулся я на полу своей комнаты оттого, что сломанное буратино злобно впивалось своим острым носом мне в живот. В дверях возвышалась бабушка.

- Вставай, - приказала она.

Я встал.

- Пошли.

Кругом было совсем светло и опять жарко, но дождь шел по-прежнему, отзываясь во дворах тихим серым звоном. Бабушка усадила меня за стол, налила рюмку водки и приказала:

- Ждри.

Я выпил, и мне сразу захорошело; серый мир за окном приобрел розовый оттенок, и дождь пошел медленно, мечтательно, вперемешку с тополиным пухом, словно бы от неба отваливались мягкие теплые кусочки, и в бабушкином взгляде я уловил тень уважения и одобрения. Заметив все это, я властно хлопнул рукой по колену и прикрикнул:

- Нну?! Доложить обстановку!

Бабушка сбегала в комнату, принесла оттуда два малюсеньких замусоленных листика и, глядя в них, доложила:

- Значить так. Завтра у тебя первый экзамен в институте Политехническом. Тамотко надоть тебе сдавать физику, слышь. Вот. Так что сегодня я тебя никуда не пущу, будешь сидеть у себя в комнате и учить, а то мне от твоего отца нагорит.

- Это тирания, - молвил я, глядя на бабушку прямо и бесстрашно. Впрочем, я, так и быть, соглашусь на это требование, хоть оно и противоречит правам меня как человека и гражданина.

- А что ж тебе делать-то, - ехидно сказала бабушка. - Ключики-то у меня.

(Надо вам сказать, что дядина квартира запиралась изнутри тоже ключом; на дверях даже были нарисованы две стрелочки: "откр" и "закр". Правда, направления стрелочек дядя нарочно перепутал, чтобы шпионы не догадались.)

Итак, бессильно скрежеща зубами, я отправился к себе в комнату. Учебник физики, помахивая страницами, бросился мне навстречу, но я уклонился от объятий, прошел к окну, распахнул обе створки и застыл, глядя в розовые кружева дождя.

7

Я не могу назвать себя умным человеком, но одно знаю с рождения: если не хочется ничего делать, то следует действительно не делать ничего. Не надо отговаривать свой организм от безделья: читать книжки, пытаться тем более работать или учиться, строгать палочку, рассеиваться у телевизора, телефона или компьютера. Надо вот именно застыть и раствориться в окружающем мире, так чтобы пустым дуновением вымело из головы все мысли, из сердца все чувства, и, собственно, чтобы тебя некоторое время не было вообще.

Так стоял я очень продолжительное время, а потом в глубине квартиры зазвонил телефон, зашаркали шаги, и послышался бабушкин крупный разговор:

- Занимается он, занимается, говорят! Подойти - не может...

На этом месте я уже выхватил у бабушки телефонную трубку и крикнул:

- ВАС слушают!

- Зачем орать-то так, - сказала бабушка.

- Это Катя, - сказали в трубке.

Я запутался и ответил еще раз, для порядка:

- Вас слушают.

- Какой ты странный, - сказала Катя.

- Не умеешь ты с девушками разговаривать, - сказала бабушка.

Она и не думала уходить, так и стояла подбоченившись.

- Слушай, приходи сегодня...

- Никуда я тебя не пущу! Тебе надо физику...

- Тут проблемы, - сказал я. - Это по какому праву?

- Ни по какому, - обиделась Катя. - Не хочешь, не приходи.

Бабушка сатанински расхохоталась; я хотел ее пнуть, но она увернулась и отскочила.

- Я хочу, хочу! - заревел я, как медведь. - Катя! Приходи ко мне в подъезд! Улица Верейская, дом такой-то! Приходи через час, я тебя ждать буду. - Тут я брякнул трубку и повернулся к бабушке: - Если еще раз ты залезешь в мою личную жизнь своими костлявыми...

- О, о, о, - передразнила бабушка. - Ладно, в подъезд я тебя выпущу. А чтобы ты не сбежал, я тебя стальной леской привяжу, рыболовной. А то знаем мы вас... ходоков.

Ровно через час я стоял на лестнице у полукруглого окошка между вторым и третьим этажом - дальше дядина леска не дотянулась. За окошком дождь дышал светом-радостью мне в лицо; Катины шаги слышались все ближе и ближе, наконец, она сложила зонтик, отряхнулась, вышла на площадку, села на корточки, скукожилась и закурила сигаретку. Личико у нее было мокрое и маленькое.

- Че, как экзамены? - спросила она насмешливо. - Все уже провалил?

- Вот, - ответил я, - завтра первый сдаю.

- Никуда ты не поступишь, - заявила Катя. - Это я тебя не обижаю, а просто чтобы ты, дурачок, времени не тратил.

Я разозлился: вот надо же, пришла и обзывается.

- Знаешь, - огрызнулся я, - уж лучше я потрачу, а там видно будет.

- Дурачок, - повторила Катя.

Она затянулась, двумя руками отлепила от лица мокрые волосы, развела их в стороны, и в полумраке среди мрамора и пыльных перил стало видно, что лицо у нее все дождем зареванное - под глазами серая тушь, а ушки маленькие, как перышки.

- Катя, - сказал я деловым тоном, подходя, - давай поцелуемся. Только не кусайся.

- Я не буду, - уверила Катя испуганно, глядя на меня с корточек.