Эдвард Бульвер-Литтон - Призрак

• Название: Призрак
• Автор: Эдвард Бульвер-Литтон
• Жанр: Проза

---

С этой точки зрения характерно Введение к роману "Занони". Пользуясь литературным приемом второго рассказчика, Бульвер-Литтон выступает здесь в роли издателя, который повествует о том, как случайно познакомился со стариком чернокнижником, владельцем антикварной книжной лавки и большим знатоком оккультных учений. В беседах на разные философские, литературные и эзотерические темы (о таинственных розенкрейцерах, о философии Платона, о пифагорейцах) издатель пытается вдохновить мудреца на написание беллетристического произведения и открыть кое-что из тайнознания, которым он обладает. Старик соглашается со временем исполнить такую просьбу. Однако только после смерти своего друга Бульвер-Литтон получает обещанную ему рукопись - на совершенно непонятном ему языке иероглифических знаков и символов. Проходит несколько лет, прежде чем издателю удается расшифровать эту каббалистику с помощью словаря-ключа, приложенного к рукописи таинственным антикваром, придать ей современную форму романа и дополнить неясные места образами своего собственного воображения.

В романе изображены два человека, достигшие бессмертия. Один из них Мейнур, бесстрастный и бесчувственный, скорее воплощение чистого ума, нежели человек. Другой - Занони, ученик Мейнура, воплощение совершенной жизни, достигший вечной молодости, абсолютного могущества, абсолютного знания, полной способности любить и - как следствие такой любви - скорбеть и отчаиваться. Любовь к Виоле вынуждает Занони спуститься со своих невообразимых духовных высот на грешную землю, расстаться с вечным спокойствием, стать причастным к заботам и горестям людей. Это его "падение" довершается рождением сына. В конце романа он приносит себя в жертву, чтобы спасти любящую его и любимую им жену, которая избавила его от одиночества и изоляции. Жена и ребенок - смертны, а пережить их и свою любовь к ним для него невозможно. Мейнур же, который является в романе воплощением чистого интеллекта, лишенного всяких привязанностей, остается жить дальше.

Вот как характеризуются в романе эти два главных его персонажа:

"Характер Мейнура сильно отличался от характера Занони. Он менее очаровывал Глиндона, но зато более подавлял и производил впечатление. Речи Занони выдавали его глубокий интерес ко всему человечеству, чувство, сходное с энтузиазмом к искусству и красоте. Слухи, ходившие про его жизнь, еще более увеличивали ее таинственный характер, приписывали ему щедрость и благотворительность; во всем этом было что-то человеческое и симпатичное, смягчавшее строгость уважения, которое он внушал, и, может быть, заставлявшее сомневаться в том, что он действительно обладает высшими тайнами. Мейнур, напротив того, казался совершенно равнодушным к внешнему миру. Если он не делал зла, то казался точно так же равнодушен к добру. Его поступки не облегчали страданий нищеты, его слова не сострадали несчастью. Он думал, жил и действовал скорее как спокойная и холодная отвлеченность, чем как человек, еще сохранивший какую-нибудь симпатию к человечеству".

Даже самый неискушенный и материалистически мыслящий читатель может убедиться, что в произведениях, подобных "Фаусту" Гете или "Занони" Бульвер-Литтона, он имеет дело с символическими образами. Сам Бульвер-Литтон в приложении к первому изданию своего романа помещает аллегорическо-символическую характеристику основных действующих лиц, которую, как он утверждает, прислал ему один из близких друзей, выдающийся писатель, чьим мнением он очень дорожит, но чье имя предпочитает сохранить в тайне. Вот эта характеристика, автор нигде ее не опровергает, считая ее достаточно глубокой Параболой, ибо сам он "не дает ключ к тайнам, будь они незначительными или важными".

Мейнур воплощает собой Созерцание Реальности - Науку. Он всегда стар и должен существовать, пока существует Реальность. Его мировоззрение менее подвержено ошибкам и заблуждениям, чем Идеализм, но оно же и менее убедительно, менее сильно в практическом отношении, так как ему неведомо человеческое сердце.

Занони - Созерцание Идеала, Идеализм. Всегда полный сочувствия, благожелательный, живет наслаждаясь и поэтому воплощает в себе образ вечной молодости. Идеализм является глубочайшим Интерпретатором и Пророком Реальности, но его мощь и сила ослабевают и уменьшаются пропорционально подверженности человеческим страстям {Здесь Бульвер-Литтон приводит упрек своего комментатора в том, что автор показывает Идеализм как менее долговечное устремление человеческого духа, чем Наука, и возражает: Идеализм подвержен страстям и инстинктам, рано или поздно вынуждающим его погрузиться в Действительность, а она-то и сводит Идеализм на нет. Некоторые критики романа высказывали мнение, что заключительные главы, рисующие Царство Террора во времена Французской революции, не согласуются с фантастическими частями. Но если бы эти критики правильно поняли намерение автора, они убедились бы, что самые грубо реалистичные сцены того времени, в котором разворачивается действие, являются совершенно необходимым и гармоничным завершением романа. "Эксцессы и преступления человечества являются могилой Идеала, могилой Идеализма".}.

Виола - Человеческий Инстинкт (ее чувство вряд ли можно назвать Любовью, ибо Любовь не расстается со своим любимым под влиянием религиозных предрассудков). Вначале этот инстинкт стремится к Идеалу, чтобы придать себе блеск и скрыть свои недостатки. Затем он оставляет это стремление ради высокой любви. Но по своей природе он не соответствует требованиям такой любви, ибо подвержен подозрительности и недоверию. Его высшая потенция Материнский Инстинкт - может проникать сквозь завесу некоторых тайн и прозревать движение Идеала. Но он слишком слаб, чтобы воспринять Идеал, он видит грех там, где его нет, и сам творит грех под ложным водительством, пытаясь найти убежище среди мятежных страстей в Действительности, покинув ясный, спокойный Идеал. Он исходит в муке (но не умирает, а преображается), стремясь примирить законы двух природ: Материнского Инстинкта и Идеала.

Три главных образа романа, о которых только что шла речь, можно было бы охарактеризовать как воплощения Разума, Воображения (фантазии) и Сердца.

Ребенок (сын Занони и Виолы) - Новорожденный Инстинкт. Если бы он был воспитан и обучен Идеализмом, то мог бы стать Посвященным, судя по раннему развитию его внимания и ума. Но, обреченный на сиротство, при котором может проявиться только половина закономерностей его судьбы, он обречен на заурядное существование.

Адон-Аи - Вера (доверие, верность, преданность, ручательство), которая проявляется во всем своем блеске; она рождает своего оракула и делится своими чудесами только с самыми высокими состояниями души. Эта Вера противостоит Страху; те, кто служит Страху, должны быть готовы к встрече с теми, в ком живет Вера. Само стремление к ней открывает путь к возрождению души, даже если призыв исходит из-под пресса Страха.

Страж Порога - Страх (или Ужас), от чьего страшного, ужасного вида люди защищены только непрозрачностью обыденного, привычного физического мира. В тот момент, когда эта защита рушится и человеческий дух начинает видеть, проницать сквозь этот непрозрачный мир и в одиночестве входит в неведомые ему сферы Природы, этот Природный Ужас встает перед ним. Его можно победить, только бросив ему вызов, только воззвав к Самому Творцу Природы, чьим посланцем и орудием и является Вера.

Мервиль - Условность, рутинность, трафаретность, традиционность.

Нико - низменная, лебезящая и злобная Страсть.

Глиндон - Нетвердое Стремление. Обычно следует Инстинкту, но сдерживается условностями; испытывает благоговение перед Идеализмом, может увлечься им, но мимолетно и случайно. У него нет постоянства и твердости для связанных с Посвящением созерцания и размышления над Реальностью. Оно соединяет их случайно схваченные положительные и полезные стороны с постоянным, неизменным сенсуализмом и страдает одновременно как от страха перед Посвящением, так и от отвращения к сенсуализму. Это втягивает невинную душу в роковой конфликт со своим духом. И когда этому Нетвердому Стремлению на грани его гибели приходит на помощь Идеализм, то оно, не в силах подняться на духовный уровень существования, с радостью снова ныряет в сферу Известного и находит свое убежище в Привычном.

Эта интерпретация основных образов романа интересна, на наш взгляд, тем, что она поднимает, потенциирует уровень их восприятия с социально-психологического (типы) на символический, прафеноменальный уровень, если воспользоваться известным понятием гетевской науки.

Однако необходимо отметить, что в наши дни аллегорическо-символический уровень восприятия этого великого произведения английской литературы уже недостаточен, ибо в конце XIX века реально закончилась эпоха Просвещения, время всякого позитивизма, рационализма, наивных реализмов (критического, социалистического, наверное, и символического). Не может быть уже реализма без познания сверхчувственных миров и существ, то есть без "второй половины" действительности.