Владимир Булат - Лишь бы не было войны

• Название: Лишь бы не было войны
• Автор: Владимир Булат
• Жанр: Научная Фантастика

---

На Невском во всю торговали мороженным в виде факелов - "Факельцуг", а у Казанского собора милиция разгоняла немногочисленных анархистов. На платформе метро немец-турист спросил меня на родном языке, как доехать до "Московской". Я показал ему на схеме метрополитена уже в вагоне. Когда поезд остановился на станции "Площадь Мира", ко мне обратился только что вошедший баптистский проповедник с увещеванием, соответствующим его убеждениям. Я отвечал, что у нас есть наши славянские боги, и уповать на каких-либо импортных богов - самое настоящее предательство. Не успел я перечислить по его просьбе славянских богов, как мы приехали на пересадочный "Технологический институт", и я вышел из вагона вместе с массой людей. В поезде, идущем, по объявлению машиниста, "только до Автово", девочка лет тринадцати везла в плетеной корзинке крупного кота, который из страха перед подземельем громко орал на весь вагон. На Автово (было уже пять часов тридцать пять минут) я купил факельное мороженное и германский ежегодник "Рейх" за прошлый год. Парило как перед дождем. На остановке, куда подходил автобус-двадцатка, ругались на чем свет стоит муж и жена алкоголического вида. В переполненном автобусе можно было не опасаться контролеров, да и действовали они при данном социальном строе как-то более застенчиво. Крупные капли дождя западали с темно-сизого неба, когда я уже входил в подъезд своего дома.

Вальдемар был один и готовил себе перекусить на кухне шпроты, бутерброды с сыром и чай. Я коротко рассказал ему о произошедшем в университете и показал газету, найденную только что в почтовом ящике "Диссидентские посиделки", которую, по всей видимости, космополиты подбрасывают в почтовые ящики порядочных граждан.

- Да, попадается время от времени такое дерьмо, - сказал Вальдемар.

Я из любопытства стал читать. Эпиграфом к газете служили некрасовские строки:

Поэтом можешь ты не быть,

Но гражданином быть обязан.

На первой полосе в статье под заголовком "Заклеймим советский фашизм!" последними словами поносился Шеварднадзе.

- А у нас он считается демократом, - заметил я.

- Да что им! По меркам диссидентов даже президент США фашистско-маккартистский лакей.

На второй полосе - статья "Памяти Андрея Дмитриевича Сахарова, зверски убитого советскими спецслужбами десять лет назад". В ней меня поразила фраза: "С первых дней установления тоталитарного большевистского режима Сахаров вел бескомпромиссную борьбу со всеми проявлениями русского фашизма советизма".

- Постой, но ведь Сахаров родился в 1921 году! Он никак не мог бороться с советизмом с первых дней советской власти!

- В этом-то вся соль анекдота!

На следующей странице публиковался мартиролог диссидентов, расстрелянных в первом квартале 1996 года, а последняя, четвертая полоса целиком была посвящена рубрике "Враги и предатели". Из двух статей в первой был заклеймен Сергей Курехин, некогда близкий к диссидентству лидер "Поп-механики", а ныне принадлежащий к исследовательской группе директора Ленинградского НИИ геополитики Дугина. А во второй содержался призыв к ленинградцам-петербуржцам не приобретать и не читать погромно-антисемитского сатирического журнала, издаваемого Ленинградским отделением ДОСААФ, "Смеюсь над сатириками". Редколлегия газеты была анонимна, но стиль, лексика и ряд формулировок напоминали нескольких известных в демократической России политиков и журналистов.

Когда газета была отправлена в надлежащее место, Вальдемар, все это время внимательно следивший за выражением моего лица, сказал мне:

- Я замечаю все увеличивающуюся твою тоску. Но позволь предложить тебе средство.

Вот так я всегда начинаю разговор издалека, если не от Рода, то уж от Кия. Просто поразительно наблюдать себя со стороны.

- Что ты имеешь в виду?

- Тебе надо познакомиться с девушкой, - и сразу оговорился. - Нет, ты не подумай, что я перефразирую Гессе, но...

- А что, ты уж и кандидатуру подобрал?

Уж перед самим-то собой я не стесняюсь в выражениях; и он тоже.

- Да, а что?

- Боюсь, из этого ничего не получится. Я, как я понял - лицо квазигосударственное. А стало быть, моя личная жизнь неизбежно оказывается под государственным контролем. Я ведь по сей день пишу аккуратные еженедельные отчеты в известное ведомство. Да и потом, зачем портить кому-либо жизнь, я ведь еще надеюсь выбраться отсюда...

- Куда? - с самой крепкой иронией спросил он. - Если оставить в стороне родственные связи, что ты потерял?! Жалкую стипендию в тринадцать советских рублей? Синтетическое питье из "развитых" стран, сбываемое в развивающиеся? Лицезрение сатириков, на которых клейма ставить негде, и которых хлебом не корми, дай посрать людям в душу? Из твоего повествования о ваших злоключениях я единственного никак не пойму: ради чего все это? во имя чего? Кому вы хотите всем этим доставить удовольствие? Создается впечатление, что у вас вся страна живет по христианской заповеди о пощечинах. Но ведь так же не бывает?! И это лишний раз меня убеждает, что наша страна может жить или при тоталитаризме, или вообще жить не может.

Не успел я ответить на это, что когда герой одного фантастического рассказа на машине времени попал в свою мечту, в ту же минуту он понял, что покинул единственное пригодное для него место обитания, как надрывно зазвонил телефон. Это был Владик Борин - наш общий с Вальдемаром друг. Он звонил по международной линии из Марбурга, где уже год учился в университете по советско-германскому студенческому обмену (Вальдемар рассказывал, что председатель германской комиссии пришел в восторг от его расового типа: Владик был земляком Ломоносова). Пока Вальдемар на русско-немецкой смеси переговаривался с Владиком, раздался звонок в дверь - пришла Виола. Она уже научилась распознавать нас по выражению лица: у Вальдемара оно было куда жизнерадостнее и самоувереннее.

Вечером по телевизору немецкий киножурнал о праздновании 1-го Мая: титры предупреждали: "Евреям и их родственникам смотреть не рекомедуется". Горны, сияющие небеса, улыбки людей; престарелый Курт Вальдхайм, которому члены гитлерюгенда в белых рубашках и коричневых шортах дарят цветы; празднично иллюминированный Большой Зал Рейха, салюты в виде распускающихся роз и маков; немецкая рабочая семья - отец, мать и трое ребятишек собрались вечером у огромного телевизора; студенты-ботаники Гамбургского университета сажают тонкие липы; в венском Пратере открываются фонтаны; сверхплановые фольксвагены сходят с конвейера на заводе в Кракау; молодожены получают в подарок от бургомистра экземпляр "Майн Кампф"; в далеком гарнизоне вермахта на Мадагаскаре поднимается по флагштоку государственный флаг; космонавты на орбитальной станции "Дойч Вельт" слушают токкаты. Потом сажусь за написание истории СССР и демократической России. Уже приближаюсь к концу, сегодня должна быть написана глава о чеченской войне.

АВЕНТЮРА ВОСЬМАЯ,

в которой я выражаю свое презрение к детективному жанру, а МГБ признает свою ошибку.

Внутриполитическое положение страны характеризуется морально-политическим и идейным единством всех классов и социальных групп, всех наций и народностей, составляющих советское общество.

"Страны мира"

В ночь с восьмого на девятое мая мне приснился кошмарный сон. Вообще-то я с детства научился регулировать свои сновидения, но в тот раз суровый Утгард бесцеремонно вторгся в мой уютный и обустроенный Мидгард.

Снится мне, что я - не я, а немецкий еврей престарелой наружности. И будто живу я в самый разгар тридцатых годов. Будто бы у моих родителей зажиточных торговцев - хорошая усадьба в шагаловском стиле. И будто бы я Вениамин бен Даниэл Шофец - выхожу в свой сад и слышу разговор двоих слуг (тоже евреев). Они спорят, могут ли только евреи вкушать мацу, и приходят к выводу, что только евреи. Потом ко мне приходят две мои знакомые еврейки лет пятнадцати (одна из них должна вскоре стать моей женой) и играют со мной в теннис. Потом мы идём в город погулять и встречаем по дороге факельное шествие национал-социалистов. Стоящий рядом с нами русский купец, бежавший из Советской России, сокрушается (на русском): "Господи, и здесь социализм!" Потом к нам подходит высоченный штюрмер, очень похожий на Нильса из истории про диких гусей - занимательной географии Швеции. Этот Нильс совершенно бесцеремонно снимает с шеи моей невесты драгоценное ожерелье, а я ничего и ответить не могу. В отчаянье я бегу по улице и вижу, как в еврейском ресторане несколько скрипачей на визглявых скрипках очень противно исполняют "Полет валькирий". За такое беспардонное оскорбление величайшего музыканта всех времен и народов штурмовики карают горе-музыкантов, а под горячую руку достается и мне, пробегающему мимо. Я, подобно апулеевскому ослу, тщетно пытаюсь сбросить с себя эту гибельную наружность, хочу объяснить, что я Вальдемар, сын немца и пасынок немца, но каркающие звуки, вырывающиеся из этой чужой гортани, никого не обманывают.