Николай Черкашин - Одиссея мичмана Д…

• Название: Одиссея мичмана Д…
• Автор: Николай Черкашин
• Издательство: Коллекция "Совершенно секретно"
• Жанр: Морские приключения
• Год: 2003
• ISBN: 5-89048-121-5

Остросюжетный `архивный детектив` известного писателя-мариниста Николая Черкашина посвящен расследованию загадочной гибели в 1917 году линкора `Пересвет`. На этом драматическом фоне раскрываются не менее драматичные судьбы офицеров старого русского флотапосле октябрьского переворота.

---

…Первые дни февраля 1942 года отец плохо себя чувствовал. Истощенный до предела, он постоянно жаловался на боль в ногах. От цинги у него по икрам пошли страшные красные пятна - пред вестники язв… Кроме того, он часто жаловался на боли в сердце. Но, несмотря ни на что, отец почти ежедневно брился, пристраиваясь либо у коптилки, либо у уцелевшей форточки. Остальные стекла были выбиты снарядом, попавшим в наш дом, и их место заняла фанера.

В первых числах февраля отец собрался в музей за газетами и попросил меня его сопровождать. Видя, как ему плохо, и боясь за него, я пошел с ним, хоть очень не хотелось вылезать на треску чий мороз. Выйдя на заваленную сугробами улицу, мы пошли таким образом: я впереди, отец сзади, положив мне руки на плечи. Так, потихоньку мы добрались до музея. Там отец зашел в дежурку, помещавшуюся в подвале, сел за стол и при свете чадящей коптилки стал писать какие-то бумажки. Время близилось к обеду. Из музея мы двинулись в академическую столовую, где долго ждали тарелки дрожжевого супа и чашки желе из морской капусты с сахарином. Для меня тогда это было величайшим лакомством. Из столовой с трудом доползли до военного госпиталя № 7, помещавшегося на Биржевой линии, в доме нынешнего ГОИ - Государственного опти ческого института. Меня внутрь не пустили, и я ждал отца в про ходной, греясь у стоявшей там «буржуйки». Уже затемно мы, наконец, добрались до дома.

Вечером 5 февраля дома шел разговор о том, что завтра нам с отцом снова предстоит идти в госпиталь № 7 читать лекцию раненым.

Утром 6 февраля мама всех разбудила и, покормив «завтраком», ушла добывать какую-нибудь еду.

Мы жили в то время все в одной - самой большой (24 кв. м) - комнате, уставленной вдоль стен кроватями и диванами. На них располагались: бабушка Мария Ивановна, уже не встававшая от истощения со своей огромной кровати с никелированными спинками; у стенки напротив спал обычно отец на кровати красного дерева; в головах у бабушки стоял диван нашей бывшей домработницы Маруси. Я же обычно спал на раскладушке-сороконожке у самой печки.

В то утро в комнату холод пробрался необычно рано, и я отпра вился на ледяную кухню взять дров и наколоть лучинок. Растопив круглую железную печь в комнате, я стал будить отца, зная, что нам предстоит поход в госпиталь № 7. Это было уже в 11 часов утра… Бужу его, а он не только не дышит, но и уже холодный. Я хотел закричать, но сдержался, боясь напугать бабушку. Мы все старались беречь ее от волнений. Положил руку отца, одетую в перчатку, ему на грудь и пулей вылетел на кухню. Там и затих от горя. Мне шел четырнадцатый год…

В кухне я дождался маминого прихода. Она не поверила, отца уже нет в живых. Побежала в комнату, бросилась к нему и стала его трясти, пытаясь разбудить. Попробовали растереть ему грудь, но все это было уже явно бесполезно. Опомнившись, она послала меня за Елизаветой Карловной, врачом-хирургом, жившей на 5-м этаже нашего дома, и та сразу же спустилась к нам. Осмотрев отца, она констатировала внезапную смерть от остановки сердца.

Когда бабушка поняла, что ее сына уже нет, она не заплакала, а из последних сил приподнялась на своей кровати, чтобы получше разглядеть его в последний раз. До сих пор остались у меня в памяти ее глаза, наполненные беспредельным ужасом.

С помощью Елизаветы Карловны мы перетащили отца в соседнюю, нетопленую комнату, где одели его в синий морской китель с «золотыми» пуговицами и положили у окна на составленные стулья. Папа получил этот китель незадолго до войны, очень его любил и гордился тем, что снова может носить его спустя почти 20 лет.

Начались печальные хлопоты с оформлением свидетельства смерти, полученного мамой с большим трудом только 8 февраля. Подобие гроба сбил из кухонного шкафа татарин-дворник за пачку папирос и две пайки хлеба.

Рано утром 10 февраля мы поставили гроб с телом отца на детские саночки и отвезли на Серафимовское кладбище. Повезли вчетвером - Елизавета Карловна, мама, Маруся и я. Везли долго. Сначала по Пушкарской и Зеленина, затем по Крестовскому и Каменному островам. Перейдя по льду Большую Невку, попали наконец, на кладбище. Вся дорога от ворот кладбища до церкви была усыпана покойниками, брошенными людьми, сумевшими довезти их, но не сумевшими предать их промерзшей земле. Около церкви высились целые штабеля мертвецов выше человеческого роста. Этих доставляли на машинах из городских моргов. Нам повезло. Маме удалось уговорить какую-то мужеподобную кладбищенскую тетку вырыть могилу. Та согласилась захоронить отца за двухдекадный паек его хлебной карточки.

Погребли отца на 16-м участке Серафимовского кладбища под раскидистой черемухой».

Так закончилась жизнь бывшего младшего штурмана броненосца «Орел», героя романа «Цусима», бывшего каперанга, командира яхты морского министра, ученого секретаря Центрального музея РККФ и историка отечественного флота Леонида Васильевича Ларионова. Чем жил Ленинград в день смерти одного из сотен тысяч своих сограждан? Я отыскал в книге «Блокада день за днем» дату 6 февраля 1942 года.

РУКОЮ ОЧЕВИДЦА: «6 февраля 1942 г., пятница.

…На металлический завод привезли подбитые танки. Их доставили на 13 платформах. Рабочих же в 19-м цехе, где должны ремонтироваться прибывшие с фронта машины, насчитывается в 10 раз меньше, чем их было в ноябре 41-го. Начальник цеха А. Ф. Соколов разослал больным рабочим повестки, в которых говорилось:

«Товарищи! Явитесь на работу по получении повестки. Поступил срочный фронтовой заказ… Немедленно явитесь!»

Повестки развез нарочный, посаженный на пикап.

И вот в цехе стали появляться едва передвигавшиеся, ослабевшие рабочие. Мастера Задворного, кстати, пришедшего на работу с женой и сыном, водили под руки. У рабочих Семченко, Васильева, Добрецова, да и у многих других, не хватало сил взобраться на танк. Прикрепленные к ним члены танковых экипажей подсаживали обес силевших рабочих. Восстановление машин, в которых так нуждался фронт, началось…

Ленинград жил и боролся».

Глава вторая ЧУГУННАЯ РОЗА С РЕШЕТКИ ЗИМНЕГО ДВОРЦА

Москва. Апрель 1987 года

Мир тесен, а мир моряков - тем более. С тех пор как я начал этот поиск, я всякому новому знакомому человеку задаю при случае вопрос: «А не было ли у вас в роду военных моряков?» Спрашиваю ради любви к предмету вообще и, конечно же, с наивным, быть может, расчетом на счастливый шанс узнать что-либо еще о своих героях. В математике подобная вероятность относится к бесконечно малым величинам. Но, право, не стоит пренебрегать и бесконечно малой надеждой.

Свой всегдашний вопрос я задал однажды сотруднице «Мос фильма» (редактору шукшинской «Калины красной») Ирине Александровне Сергиевской. Спросил машинально, просто вырвалось по привычке: «А не было ли у вас в роду?…» Спросил и даже подосадовал на себя, ожидая увидеть на лице собеседницы естественное недоумение: что за странный вопрос? Ни с того ни с сего…

- Да, были,- ответила Ирина Александровна.- Мой папа окончил отдельные гардемаринские классы. Мичманом плавал на «Олеге», потом на миноносце «Рьяный». Служил в советском флоте…

Мы оба слегка опешили: Сергиевская - от моего вопроса, я - от ее ответа. Она так и не поверила, что я спросил ее наобум.

- У нас дома сохранились даже отцовские фотоальбомы о плавании на «Олеге».

Иной недоверчивый читатель скажет: не слишком ли много счастливых случайностей? Много. Сам удивляюсь, но их было на редкость много в этих моих розысках. Отношу их на счет счастливой звезды Михаила Домерщикова. Как видно, она не погасла с его гибелью…

И вот я листаю ветхие страницы гардемаринского альбома… 1913 год, учебное плавание на крейсере «Олег». Подобные альбомы и сейчас заводят курсанты-моряки после дальних походов. Тогда же это был, наверное, один из первых в своем роде, так как портативные фотокамеры только-только входили в широкий обиход. «Олег» в Средиземном море… Афинский Акрополь, погрузка угля в корзинах, стамбульские минареты, шлюпочные учения, бизертские холмы, высадка учебного десанта. То были черные гардемарины, выходцы из разночинных слоев общества. Они обучались не в привилегированном дворянском Морском корпусе, а на отдельных гардемаринских классах, открытых перед первой мировой войной, чтобы побыстрее насытить разросшийся флот строевыми корабельными офицерами. Многие из этих черных гардемаринов стали после 1917 года красными командирами. Владелец альбома, мичман Александр Иванович Сергиевский, в советском флоте командовал сторожевым катером в морских частях погранвойск Черного моря. Его однокашник мичман Христофор Аллен в гражданскую войну возглавлял штаб Западно-Двинской речной флотилии; убит махновцами. Лейтенант Александр Ждан-Пушкин - известный подводник двадцатых годов, преподавал в Военно-морской академии. Мичман Николай Фридрихович Вальдман…