Николай Черкашин - Адмиралы мятежных флотов

• Название: Адмиралы мятежных флотов
• Автор: Николай Черкашин
• Издательство: КУМ-ПРЕСС
• Жанр: Морские приключения
• Год: 2003
• ISBN: 5-89048-126-6

Документальные повести Николая Черкашина рассказывают о судьбах выдающихся русских адмиралов - Александра Колчака, Адриана Непенина, Бориса Вилькицкого, чьи судьбы оказались на изломе рокового 1917 года.

Книга иллюстрирована редкими фотографиями.

Впервые публикуется мартиролог адмиралов императорского и белого флотов.

Это четвертая книга Морской коллекции "Совершенно секретно".

---

- Давай пойдем куда-нибудь, - предложил я, - и отметим твою новость бокалом шампанского.

- Дорогой, мне теперь нельзя ни глотка вина, - улыбнулась Тереза. - Давай лучше сварим кофе.

Пока она расставляла чашки, я яростно вертел ручку кофейной мельницы и столь же бешено неслись по кругу мои мысли: «Что делать?… Что же делать? Ребенок… Пустяк… Перед женщинами Германской империи у меня нет обязательств… Арест… Но все же жаль Терезу… Что она станет делать одна? Работать у Розеншталя?… Да какое мне дело? Надо немедленно уходить. По чашечке кофе - для приличия - и под любым предлогом за дверь. Оставить ее здесь? Это невозможно. Пережить такое потрясение, когда придут за мной, в ее положении… Но какое мне дело? Идет война, и я на фронте. Я должен поступить так, как велит долг солдата. У меня приказ - немедленно покинуть эту точку пространства и следовать в другую, указанную в шифрсигнале… Ну, еще пять минут… По чашечке кофе. У меня все собрано. Только взять саквояж и сказать ей какие-то слова… В конце концов, я могу потом позвонить ей… Пять минут ничего не решают…»

В эти пять минет все и решилось.

- Это он! - побледнела Тереза. - Он выследил меня, негодяй… Побудь здесь… Я сама ему все скажу.

Она вышла в прихожую. Надо было остановить ее. Но мне так хотелось верить, что это не жандармы, а всего-навсего обманутый муж, полковник Волькенау… На всякий случай я нащупал в кармане браунинг и сдвинул предохранитель.

Голоса в прихожей были столь же грубы, как и сам стук. Тереза отвечала резко, надменно, как подобает даме ее положения, жене жандармского полковника.

- Вы ошиблись адресом! Инженер Гест живет в соседнем подъезде. Его квартира расположена так же, как эта.

- Извините, фрау.

Она вернулась вне себя от гнева.

- Подумать только! Этот мерзавец решил расправиться с тобой! Он способен на все, я знаю. Нам нужно немедленно уйти отсюда. Они сейчас вернутся.

- Да, да! - поспешно согласился я. - Это нужно сделать немедленно… Спускаться по лестнице нельзя, мы можем столкнуться с ними. Придется покинуть дом иным способом. Если у тебя хватит смелости.

Смелости Терезе, по счастью, не занимать.

Я распахнул окно кухни и первым спустился на деревянную дорожку, шедшую по коньку соседней крыши. Затем принял свой саквояж и протянул руки Терезе.

Обогнув печную трубу, к которой вели мостки для трубочистов, мы пролезли в слуховое окно и вышли по чердаку к люку на черную лестницу. Весь этот маршрут я уже проделал однажды, готовя себе путь к тайному отходу.

Мы благополучно вышли в параллельный переулок.

Удача, как и беда, развивается цепеобразно. Нам повезло с извозчиком, и он доставил нас на вокзал Зюйдбанхов.

- Мы поедем в Берлин, - предложил я. - У меня там знакомые, остановимся у них.

- В Берлине сейчас жарко и шумно, - возразила Тереза. - Лучше отправимся в Раушен. Моя кузина приобрела там пансионат. Она приютит нас… Ему же и в голову не придет искать нас там.

- А если придет?

- Нет. Он никогда не интересовался моими родственниками и их делами. Адреса он не знает.

Я прикинул шансы… Поезд на Берлин уходит только вечером, торчать возле вокзала еще пять часов - небезопасно. На Раушен пригородный паровичок готов был отправиться через десять минут. К тому же у меня не было полной уверенности, что явочная квартира в Берлине не провалена.

И мы поехали в Раушен.

Тихий курортный городок на песчаном взморье приветливо краснел своими крышами сквозь хвойную зелень сосен. Стальной капкан тревоги, защемивший сердце, разжался при виде моря. Оно походило на бок огромной рыбины: сверкало рябью, будто серебром чешуи, дальше к горизонту блеск погасал и море отливало темной синью рыбьей спины.

Пансионат Терезиной кузины оказался старой виллой под замшелой черепицей. Постояльцев не было ввиду конца купального сезона да затянувшейся войны…

Нас поселили в отдельном домике, бывшем когда-то рыбацкой избой. Грубоватый добротный уют этого непритязательного жилища пришелся по сердцу даже Терезе, немало привыкшей к роскоши своих оставленных апартаментов. Двери в домике были низкие, почти квадратные, деревянный потолок ребрист от потемневших балок, зато стены, на совесть отштукатуренные, белели свежим мелом.

Посреди комнаты, словно королева, возвышалась белокафельная печка, увенчанная бронзовой короной. В кафель же были вделаны и бронзовые крючочки для сушки одежды.

Из оконца сквозь листву бересклета желтела осыпь песчаной горы - дюны, поглотившей сосны по самые кроны. И шумело, шумело близкое море. Лениво размеренный многолопастный шелест прибоя проливался в напряженную душу целебным бальзамом.

Мы обнялись.

Потом Тереза раскрыла сумочку и высыпала на стол золотые кольца, серьги, браслет…

- Я забрала все свои украшения. Наверное, нам хватит на первых порах?

Утомленные перипетиями дня, мы улеглись спать, не дожидаясь ужина. Она засыпала у меня за спиной, крепко обняв за талию, и руно ее паха в такт дыханию нежно щекотало крестец.

Ветер стучал ставнями, прикрывавшими окно от свежего норда, и стук этот не пугал меня».

Санкт-Петербург. Декабрь 1991 года

Я принял предложение Евграфа и вечером был введен в кабинет Оракула, представлен ему и удостоен краткой аудиенции во время ужина, состоящего из пиалы овсянки, половинки яблока и стакана чая с молоком. Все это Евграф внес на подносе в невысокую, но просторную комнату в два окна, застроенную по стенам книжными стеллажами, куда, впрочем, были вмонтированы резная дубовая тумба напольных часов и стойка с блоками непонятной радиоаппаратуры.

Посреди этого читального радиозала стояло замечательнейшего вида старинное бюро, шириной с письменный стол, с двумя откидными по бокам досками на бронзовых петлях и с бронзовыми же подпорами. Высокий старик с мертво-высеребренной головой, в черном балахоне вроде подрясника, поднялся из-за бюро, поздоровался гвардейским кивком и, чуть шаркая кожаными флотскими тапочками, величаво направился в ванную - мыть руки.

В прошлых рождениях он наверняка был какой-то горной птицей - сухой, длинношеей, с быстрым, острым взглядом. Глаза его, предсмертно голубые, были ясны и спокойны. Правое веко почти не поднималось.

Пока он мыл руки, я успел окинуть взглядом комнату, и прежде всего комод-бюро, походившее на престранный гибрид трона, кафедры, конторки и пульта, мастерски сработанное из красного дерева. Многоэтажные ящички, секции, полочки его были забиты блокнотами, карточками, бумажками; заставлены всевозможными вещицами, вроде штурманских грузиков, подсвечников, настольных фоторамок, стаканчиками для фломастеров и для бумаг, дыроколами и сшивателями разных систем… Вдруг мелькали среди скучных канцелярских предметов то крохотная фигурка прелестницы в кринолине, то головка китайского божка, то моделька корабельной пушки на деревянном станке… Но самое главное место в этом конторско-антикварном развале занимали экран компьютера, упрятанный в среднюю секцию бюро, и клавиатура, лежавшая на синесуконной столешнице. Это кричащее смешение эпох било в глаза. Нелепее могли быть только боярин в джинсах или самовар с ядерным реактором. Дисковод и принтер прятались на полочках бюро за тростниковыми шторками.

Рядом с клавиатурой был раскрыт старинный фотоальбом с накладными бронзовыми виньетками на толстенном кожаном переплете. Но в кармашки его были вставлены не карточки, а дискеты.

Шнур компьютера убегал в тройник, который висел на конце бамбукового удилища, растянутого снастями наподобие корабельного рангоута. Сделано это было для того, чтобы провод удлинителя не попадался под ноги на полу.

Восседал Оракул на старом зубоврачебном кресле с подъемно-вращающимся сиденьем и откидывающейся спинкой.

- Он в нем и спит, - шепнул мне Еврграф. - Накрывается пледом и спит, когда заработается. Пару часиков придавит, спинку поднимает - и снова за стол…

В углу комнаты, словно огонек лампады, тлел красноватый разряд бытового ионизатора. Может быть, от этого воздух здесь не казался затхлым.

Тинь-дири-день-бам-бом-м-м!

Напольные часы с бронзовыми цилиндрами гирь, подвешенных на толстых рояльных струнах, провожали каждый час торжественным похоронным звоном. Они ежечасно напоминали о невозвратности времени, заставляя скорбеть о праздных его мгновениях…

Еще одни часы - серебряные, в виде кормовой части парусника - стояли поверх монитора на дубовой подставке. Серебряный же шкипер-рулевой покачивался из стороны в сторону вместе со штурвальным колесом-маятником.

Но тут вернулся хозяин комнаты. Костистое лицо его, туго обтянутое бледной кожей, было не по-старчески живо, ибо несло отблеск не угасшей в душе этого человека некой идеи, открытой им истины, которую он торопился выразить и запечатлеть в электронной памяти компьютера.

И еще по нему можно было прочесть: «Извините, но у меня уже нет больше времени на быт, на возню с собой, на праздные разговоры, на встречи с друзьями… Жизнь моя кончилась, началось житие…»