Конрад Лоренц - Восемь смертных грехов цивилизованного человечества

• Название: Восемь смертных грехов цивилизованного человечества
• Автор: Конрад Лоренц
• Издательство: «Республика»
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 1998

Имя замечательного австрийского биолога и философа, лауреата Нобелевской премии Конрада Лоренца (1903-1989), его книги о животных известны во всем мире и хорошо знакомы нашим читателям. В данном издании собраны работы Лоренца, в которых он пытается найти ответ на самые острые проблемы социальной жизни, на проблемы глобального характера, перед лицом которых оказалось современное человечество, а также выявить те глубинные корни поведения людей и процесса человеческого познания, которые объединяют нас с «братьями меньшими». Две из трех работ Лоренца, вошедших в книгу, на русском языке публикуются впервые. Издание адресовано широким кругам читателей.

---

Система эндокринных желез и история её исследования доставляют нам ценные указания, как следует поступать, когда мы пытаемся понять всю систему человеческих стимулов в целом. Разумеется, эта система устроена гораздо сложнее, хотя бы уже потому, что включает в себя систему эндокринных желез в качестве подсистемы. Без сомнения, у человека число независимых стимулов чрезвычайно велико, и очень многие из них могут быть сведены к филогенетически[2] возникшим программам поведения — «инстинктам». Прежде я называл человека «существом с редуцированными инстинктами», но это описание ошибочно. Справедливо, правда, — как убедительно показал на хищниках из семейства кошачьих П. Лейхаузен — что длинные, замкнутые в себе цепи врождённых способов поведения могут «разрываться» в ходе филогенетического развития способности к обучению и пониманию в том смысле, что утрачиваются облигатные[3] связи между частями этих цепей, так что каждая из них может быть независимо использована действующим субъектом. Однако одновременно, как установил тот же Лейхаузен, каждая из этих доступных для использования частей превращается в автономный стимул, а именно возникает отвечающее этому стимулу аппетентное поведение[4], направленное к его проявлению. У человека, несомненно, отсутствуют длинные цепи облигатно связанных друг с другом инстинктивных движений, но, насколько мы вправе экстраполировать на него результаты, полученные на высокоразвитых млекопитающих, можно предполагать, что подлинно инстинктивных стимулов у него не меньше, а больше, чем у любого животного. Во всяком случае, при попытке системного анализа мы должны считаться с этой возможностью.

Это особенно важно при оценке явно патологического поведения. Безвременно скончавшийся психиатр Роналд Харгривс писал мне в одном из своих последних писем, что он взял себе за правило, пытаясь понять сущность того или иного душевного расстройства, каждый раз задавать себе одновременно два вопроса: во-первых, в чем состоит нормальное, способствующее сохранению вида действие расстроенной в данном случае системы; во-вторых, какого рода это расстройство, в частности, вызвано ли оно повышенной или пониженной функцией какой-либо подсистемы? Подсистемы сложного органического целого находятся в столь тесном взаимодействии, что часто трудно разграничить их функции, ни одна из которых в своём нормальном виде немыслима без всех остальных. Не всегда удаётся даже отчётливо определить структуры подсистем. В этом смысле и говорит о подчинённых системах Поул Вейс в своей остроумной работе «Расслоённый детерминизм»: «Система — это все достаточно цельное, чтобы заслуживать отдельного названия».

Есть очень много человеческих стимулов, достаточно цельных, чтобы найти себе названия в повседневном языке. Такие слова, как ненависть, любовь, дружба, гнев, верность, преданность, недоверие, доверие и т. д., все означают состояния, соответствующие готовности ко вполне определённым способам поведения, точно так же, как и принятые в научном исследовании поведения термины: агрессивность, ранговый порядок, территориальность и т.д. вместе со всеми сложными выражениями, содержащими слово «установка»: установка на выведение потомства, на ухаживание, на полет в т. д. Наш естественно возникший язык выражает глубокие психологические связи с чуткостью, столь же заслуживающей доверия, как интуиция учёного, наблюдающего животных, и мы можем принять — пока в виде рабочей гипотезы, — что каждому из этих слов, обозначающих душевные состоянии и установки человека, соответствует реальная стимулирующая система; для начала не важно, в какой мере тот или иной стимул черпает свою силу из филогенетических или культурных источников. Мы можем допустить, что каждый из этих стимулов является звеном упорядоченной, гармонически работающей системы и в этом качестве необходим. Вопрос, «хороши» или плюхи» ненависть, любовь, верность, недоверие и т. д., задаётся без всякого понимания системного функционирования этого целого и так же нелеп, как если бы кто-нибудь спросил, хороша или плоха щитовидная железа. Ходячее представление, что явления этого рода можно разделить на хорошие и плохие, что любовь, верность и доверие сами по себе хороши, а ненависть, неверность и недоверие сами по себе плохи, происходит лишь от того, что в нашем обществе первых, вообще говоря, недостаёт, а вторые имеются в избытке. Чрезмерная любовь портит бесчисленное множество подающих надежды детей, «верность Нибелунгов», превращённая в абсолютную самодовлеющую ценность, приводит к адским последствиям, и неопровержимые аргументы, приведённые недавно Эриком Эриксоном, показывают, насколько необходимо недоверие.

Одним из структурных свойств всех высокоинтегрированных органических систем является управление с помощью так называемых циклов регулирования, или гомеостазов. Чтобы понять их действие, представим себе сначала, ряд, состоящий из некоторого числа систем, каждая из которых усиливает действие другой таким образом, что система а усиливает действие b, b усиливает действие с и т. д., и, наконец, система z, в свою очередь, усиливает действие а. Такой цикл с «положительной обратной связью» может находиться в лучшем случае в состоянии неустойчивого равновесия: малейшее усиление действия одной из систем неизбежно вызывает лавинообразное нарастание функций всего ряда в целом, и обратно, малейшее ослабление вызывает угасание всякой активности. Как давно известно в технике, такую неустойчивую систему можно превратить в устойчивую, введя в циклический процесс единственное звено, воздействие которого на следующее звено цепи тем слабее, чем сильнее влияет на него предыдущее. Таким образом возникает цикл регулирования — гомеостаз, или, как его часто называют на плохом немецком языке, «отрицательный feedback[5]». Это один из немногих процессов, изобретённых в технике прежде, чем они были открыты естествознанием в мире живых организмов.

В живой природе существует бесчисленное множество циклов регулирования. Они столь необходимы для сохранения жизни, что самое её возникновение едва ли можно себе представить без одновременного «изобретения» цикла регулирования. Циклы с положительной обратной связью в природе почти не встречаются; их можно увидеть разве лишь в таких быстро нарастающих и столь же быстро угасающих явлениях, как лавина или степной пожар. На. них похожи также многие патологические расстройства общественной жизни людей, при виде которых приходят на ум слова Фридриха Шиллера из «Колокола» о силе огня: «Беда, когда с цепи сорвётся».

Благодаря отрицательной обратной связи в циклах регулирования нет необходимости в том, чтобы действие каждой участвующей в них подсистемы было установлено на строго определённое значение. Небольшое отклонение функции в ту или другую сторону легко выравнивается. Опасное расстройство всей системы может произойти лишь в случае, когда величина отдельной функции возрастает или уменьшается настолько, что гомеостаз не в состоянии её выровнять, или когда что-нибудь не в порядке в самом механизме регулирования. В дальнейшем мы познакомимся с примерами того и другого.

Глава 2. Перенаселение.

В отдельном организме едва ли можно найти в нормальных условиях хоть один цикл с положительной обратной связью. Только жизнь в целом может предаваться этой крайности — пока, как может показаться, безнаказанно. Органическая жизнь встроилась, как некая странная плотина, в поток рассеивающейся энергии вселенной, она «пожирает» отрицательную энтропию, захватывает энергию и растёт за её счёт, а этот рост даёт ей возможность захватывать все больше и больше энергии, и тем быстрее, чем больше она уже захватила. Если это не привело ещё к чрезмерному разрастанию и катастрофе, то лишь потому, что безжалостные силы неорганической природы, законы вероятности удерживают размножение живых организмов в некоторых пределах, а также потому, что внутри отдельных видов выработались циклы регулирования. Как они действуют, мы увидим в следующей главе, где говорится об опустошении жизненного пространства Земли. Но в первую очередь надо обсудить безграничное возрастание числа людей, хотя бы потому, что очень многие явления, рассматриваемые в дальнейшем, вытекают из него.

Все блага, доставляемые человеку глубоким познанием окружающей природы, прогрессом техники, химическими и медицинскими науками, все, что предназначено, казалось бы, облегчить человеческие страдания, — все это ужасным и парадоксальным образом способствует гибели человечества. Ему угрожает то, что почти никогда не случается с другими живыми системами, — опасность задохнуться в самом себе. Ужаснее всего, однако, что в этом апокалипсическом ходе событий высочайшие и благороднейшие свойства и способности человека — именно те, которые мы по праву ощущаем и ценим как исключительно человеческие, — по-видимому, обречены на гибель прежде всего.