Михаил Булгаков - Необычайное происшествие, или Ревизор (по Гоголю)

• Название: Необычайное происшествие, или Ревизор (по Гоголю)
• Автор: Михаил Булгаков
• Жанр: Русская классическая проза

---

Ревизор надел ее, сразу преобразился в грозное расейское начальство, прыгнул в бричку, съездил кулаком по шее ямщика, лошади рванулись, и тройка понеслась.

После бутылки, толстобрюшки и губернской мадеры Иван Александрович Хлестаков, сопровождаемый чиновниками, нетвердой походкой входил в гостиную Сквозник-Дмухановского.

- Завтрак был очень хорош. Я люблю поесть. Ведь на то и живешь, чтобы срывать цветы удовольствия.

В это время торжественно распахнулись двери, и во всем своем великолепии предстали Анна Андреевна и Марья Антоновна, умышленно остановившись в дверях, как и раме, в которой все замысловатости туалета и сами они выглядят значительно эффектнее.

Иван Александрович, увидя дам, сразу преобразился и эдаким петушком, быстренько на цыпочках подлетел к ним и застыл в умилении. Городничий за спиной Хлестакова коротко рекомендовал:

- Жена и дочь.

И в противовес грубоватому голосу городничего, голос Ивана Александровича был самым приятным. Под сильным хмельком он отвесил Анне Андреевне такой поклон, что даже благородный какой-нибудь испанский гидальго просто позавидовал бы такому изяществу и тонкости обращения.

- Как я счастлив, сударыня...

Анна Андреевна как-то сразу поддалась чувству изящного со стороны ревизора.

- Нам еще более приятно видеть такую особу...

- Помилуйте, сударыня...

Анна Андреевна, как королева, оперлась на протянутую руку Хлестакова, и Иван Александрович галантно проводил ее к дивану мимо стоящей шеренги чиновников.

Сердце Анны Андреевны наполнилось восторгом, и, не желая оставаться в долгу перед столичным гостем, она приглашала ревизора сесть.

Но разве просто сказанные слова могут что-нибудь разъяснить? И первое слово Анна Андреевна сказала протяжно, певуче:

- Про-шу... - А дальше голос Анны Андреевны как-то сам обозначился, и уже слова:

- ...покорнейше садиться, - Анна Андреевна неожиданно как будто пропела.

Хлестаков был во вдохновении. Он метнул взгляд на чиновников и как бы говорил: "Видали - влюблена, от одного моего взгляда влюблена".

И все услыхали ответную приятную руладу:

- Как я счастлив, что наконец сижу возле вас.

Ивану Александровичу хотелось поразить всех окружающих и особенно Анну Андреевну. И вот здесь-то его тросточка и сыграла самую важную роль. Увидев в отдалении вазу с фруктами, Хлестаков, не вставая, нацелился, пронзил яблоко и прямо на трости, самым элегантным движением передал яблоко Анне Андреевне - нет, не яблоко, а сердце, пронзенное стрелой.

Анна Андреевна метнула в чиновников взгляд, который чуть ли не говорил: "Видали, пентюхи, сморчки деревенские, один мой взгляд - и ревизор у моих ног".

Осип, слуга Хлестакова, выпив не одну кружку хмельного, сидел в людской в доме городничего и так же, как Иван Александрович, был окружен любопытными. Грудастые девки глядели ему в рот и ждали от него столичных сказок. Осип чувствовал на себе внимание.

В людскую вбежал слуга городничего Мишка и при всех передал Осипу жалованный Антоном Антоновичем стакан водки, на дне которого лежал "рупь" серебром. Водку Осип выпил и, наслаждаясь звоном серебряной монеты, разглагольствовал:

- Конечно, если пойдет на правду, так житье в Петербурге лучше всего, деньги бы только были. А жизнь тонкая и политичная: театры, собаки тебе танцуют...

А наверху, в гостиной городничего Иван Александрович тоже говорил о Петербурге. Ему он нравился больше, чем Осипу. Он воспламенялся и с жаром говорил:

- Эх, Петербург! Что за жизнь, право! Вы, может быть, думаете, что я только переписываю.

Иван Александрович осмотрел внимательным взором стоящих в шеренгу чиновников, желая проверить, может быть, они точно думают, что он только и делает, что переписывает.

Но чиновники стояли в должном почтении и навытяжку, и тут Иван Александрович каждому из них на ушко, в виде презента, передавал о своем положении в Петербурге.

На ухо городничему он шептал:

- Начальник отделения со мной на дружеской ноге.

А все чиновники старались уловить, что изволили сказать ревизор на ухо городничему. А Иван Александрович уже на ухо Землянике шептал:

- И сторож летит еще на лестнице со щеткой. Позвольте, Иван Александрович, говорит, я вам сапоги почищу.

И уже всем и скорее Анне Андреевне и Марье Антоновне говорил:

- И только выйду...

И широких движением руки Иван Александрович нарисовал лестницу, подобной которой нельзя отыскать в природе. Лестница развернулась, словно скатерть самобранная. Тридцать тысяч ливрейных лакеев с булавами стояли на ней по бокам. Высшая столичная знать стремилась вверх по лестнице, и вдруг все замерло, все склонилось долу, и только слышалось на все лады:

- Иван Александрович... Иван Александрович идет... идет Иван Александрович...

Играя тросточкой и поблескивая звездами на груди, по лестнице восходил Иван Александрович, не замечая окружающих.

Мишка, слуга городничего, с замиранием сердца подслушивал у гостиной городничего.

А в людской Осип, желая поднять свои авторитет и придать себе важности в глазах слушающих, иронизировал по поводу барина:

- Добро бы было в самом деле что-нибудь путное, а то ведь е-ли-стра-тиш-ка...

Но Осип спохватился и решил держать язык за зубами. В людскую вбежал Мишка-слуга, глаза его горели. Он все слышал, что расписывал Хлестаков, и с наслаждением передавал на всю людскую.

- Говорит, его за главнокомандующего приняли. Дом, говорит, у него собственный в Петербурге, самый лучший и всем известный.

И Иван Александрович нашел своих слушателей. Почтение, с каким внимали чиновники, толкало его на дальнейшее сочинительство. Анна Андреевна спрашивала о самом для нее важном:

- Я думаю, с каким там вкусом и великолепием даются балы.

- Я всякий день на балах, там у меня уж и вист составился: министр иностранных дел, французский посланник, английский, немецкий посланник и я.

А в людской у Осипа вино развязало язык. Он продолжал разглагольствовать и как бы отвечал на реплику Хлестакова.

- Эх, если бы узнал его старый барин, он не посмотрел бы, а, поднявши рубашонку, таких бы засыпал тебе, что дня четыре бы почесывался.

В людскую вбежал Мишка и передавал, о чем наверху гость хвастал:

- Один, говорит, арбуз стоит семьдесят рублей. Осип дико заржал от этой нелепости, а Мишка кричал:

- Суп, говорит, прямо из Парижа приезжает. Осип перестал смеяться...

- Епартаментами, говорит, всеми один управляет.

Вот здесь Осип насторожился и укоризненно покачал головой, дескать ай-ай-ай, вот как заврался малый.

Иван Александрович всех поражал. Чиновники уже встали со своих стульев. Стояли навытяжку.

Луку Лукича била лихорадка, именуемая боязнью высокого начальства.

Хлестаков же, закусив удила, нес:

- Меня сам государственный совет боится! Меня завтра же произведут сейчас же в фельдмаршалы.

Иван Александрович неожиданно поскользнулся и со всего размаха шлепнулся об пол так, что чиновники ахнули, как брызги, разлетелись, потом бросились и стали поднимать Хлестакова. Городничий трясся всем телом, силился выговорить:

- А... Ва... Ва... Ва...

Хлестаков пытается найти равновесие, хватаясь за ушибленные места, смотрит на городничего и мотает головой. Городничий не может миновать рифа:

- На... Ва... Ва...

Наконец, вышло:

- Ваше... ство... Превосходительство, не прикажете ли отдохнуть, вот и комната.

Хлестаков, поддерживаемый городничим, направляется к двери, за ним Анна Андреевна и Марья Антоновна.

У дверей, ведущих в опочивальню, Хлестаков сделал всем прощальный поклон, и дверь за ним шумно захлопнулась.

Городничий облегченно вздохнул.

- Славу богу, все кончилось благополучно.

Но тут-то и обнаружилось, что не все кончилось и не все благополучно.

Ужас обуял городничего, когда он увидел тщетную попытку Анны Андреевны оторваться от двери, за которой скрылся Хлестаков.

Подол ее платья, накрепко зажатый дверью, не отпускал ее. Иван Александрович заметил прищемленный дамский хвост из кружев и щелка. Глаза его вмиг загорелись, и страстишка толкала на дальнейшие поступки.

Если бы он увидел целую юбку или всю Анну Андреевну, он, может быть, и не рискнул бы на такое отважное действие. Но маленькая деталь женского туалета затмила его настолько, что он запустил свою руку в кружевную пену юбок и начал настойчиво тянуть Анну Андреевну на себя.

Со всех сторон за происходящим следили чиновники-гости с замирающими сердцами, как выпутается из столь затруднительного положения Антон Антонович.

Городничий сразу сообразил, куда метнул вельможа.

Но вместо того чтобы спасать жену, Антон Антонович вспомнил об отцовской обязанности, бросился к дочери, повернул ее спиной ко всему происходящему, подтолкнул к какой-то двери, торопливо перекрестил и наглухо закрыл ее.