Михаил Ахманов - Пятая скрижаль Кинара [=Принц вечности]

• Название: Пятая скрижаль Кинара [=Принц вечности]
• Автор: Михаил Ахманов
• Издательство: Эксмо-Пресс
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1997
• ISBN: 5-251-00280-7

Принц Дженнак, избранник богов, обязан спасти свой мир oт сокрушительных войн, лживых пророчеств и алчных воинственных владык. Исполняя свое предназначение, он странствует и сражается, любит и ненавидит, теряет и находит; а за самую дорогую из находок, за Пятую Скрижаль Кинара, он платит кровью своих друзей.

Источник: http://fan.lib.ru/a/ahmanow_m/

---

Дженнак, правда, был крепким орешком и головы не терял, понимая, что есть наслаждения телесные, есть - духовные, и лишь соединившись они порождают доверие и любовь. Так было с Вианной, и с девушкой Чали в рардинских лесах, и даже - возможно! - с Чоллой, но никак не с Ице Ханома; ее красота и искусство будили страсть, не затрагивая сердца.

Но разве мог он ею пренебречь? Разумеется, нет; ведь сказано в Книге Повседневного: не отвергай зова женщины, ибо зов сей - жизнь! К тому же она была прекрасна и весьма решительна: завидев Дженнака, тут же дала отставку Оро'минге, светлорожденному из Мейтассы, с которым делила ложе целых пять дней. С Дженнаком - два; и уже дважды, возвращаясь по утрам в свой хоган, он любовался перекошенной от злобы физиономией тассита. Приятное зрелище! Во-первых, потому, что Оро'минга был самоуверенным наглецом - из тех людей, что мнят себя ягуарами, пока вокруг пасутся одни ламы; а во-вторых, разгневанный посланец мог обронить неосмотрительное слово, раскрыть свои намеренья взглядом или жестом, что пригодилось бы Дженнаку на переговорах.

К великому сожалению, он успел присмотреться лишь к Оро'минге, не пренебрегшему гостеприимством халач-виника - или, вернее, его сестры. Все остальное посольство разместилось к югу от города, рядом с цоланским портом, в Обители Сеннама, в двадцати гостевых домах, стоявших на квадратной насыпи Чьо'Йя. Там поселился старый Оро'сихе, отец Оро'минги и родич Одо'аты, нового властителя Мейтассы; там жил Тегунче, старший брат Ах-Ширата, с коим Дженнаку доводилось встречаться и в бою, и на мирных переговорах; там устроились и все их советники, служители и воины, которых было не меньше двух сотен человек. Конечно, небольшой уютный дворец Чичен-те но-Ханома Цевара (так именовался цоланский правитель) не вместил бы всю эту орду, но Оро'сихе и Тегунче могли бы поселиться здесь со своими ближними людьми, как сделал Дженнак, взявший с собой лишь Уртшигу, Ирассу и Амада. Все остальные его мореходы и воины ночевали на корабельных палубах, а днем тоже не оставляли "Хасс" без присмотра, слоняясь поблизости и заглядывая временами в портовые кабаки. Пакити, хоть и был пристрастен к хмельному, сидел на судне безвылазно и дожидался приказов от своего накома - то ли отправляться в море, то ли высаживать на берег десант. Под рукой он держал полторы сотни бойцов, готовых к схватке.

Атлийцам и тасситам это тоже не возбранялось - Цолан был городом вольным, и здесь всякий мог носить оружие, лишь бы в ход его не пускал. Но Тегунче и Оро'сихе остались со своими людьми, что выглядело неприкрытой провокацией: мол, вот мы, а вот - вы, и это "вы" как бы объединяло Дженнака с цоланским халач-виником, Одиссар с Юкатой. А ведь Святая Земля всегда была нейтральной, и ее владыки лишь посредничали в спорах, предоставляя место тем, кто желал решить их не клинками, но речами!

Меняются времена, размышлял Дженнак, остановившись у овального бассейна, почти невидимого за тройной шеренгой акаций и мимоз. Унгир-Брен, его учитель, уходя в Великую Пустоту, говорил о том же самом: меняются времена! Меняются, и стучат таранами в наши ворота! Все пришло в движение, все меньше людей в степях и лесах, и все больше - на дорогах и в городах; иные ищут защиту, иные - богатство или мудрость, иные же скитаются в поисках новых земель, идут к югу и северу, плавают в океане, расширяют мир до тех пределов, где запад смыкается с востоком… Придет день, и мы удивимся, сколь мала наша Эйпонна, сколь невелик мир, и как трудно его разделить по справедливости. Придет день, и рубежи Великих Уделов соприкоснутся и высекут искры; а от тех искр вспыхнет пламя сражений и битв, пламя нескончаемых войн, долгих, как тень владыки смерти. И в войнах этих не стрелы засвистят, а загрохочут метатели огненного порошка; не стрелы и дротики взмоют в воздух, а громовые шары; не отряды пойдут в набег, а целые армии двинутся друг на друга… Придет день!

Вот он и пришел, мелькнула мысль у Дженнака. Поглаживая висок, он пытался вспомнить, о чем еще написано в свитке, хранимом среди памятных вещиц, вместе с чешуйкой морского змея, с кейтабской чашей из голубой раковины и белоснежным тонким шилаком Вианны. Да, Унгир-Брен, старый учитель, предвидел войну и хотел ее предотвратить; не зря же он столько лет переписывался с Че Чантаром! И открыл ему многое: и намеренья свои отправиться с Дженнаком на восток, и мысли, как подтолкнуть его к Чолле, и даже тайну своего ученика… Быть может, Че Чантар одарил аххаля той же откровенностью, сообщив о сфероиде, волшебной модели мира, покорной его рукам? Быть может, те планы, которые он, Дженнак, привез сюда, были обдуманы ими совместно?

Быть может… Чантар о том не говорил, а Дженнак не спрашивал, ибо имелось у него занятие поинтересней - следить за арсоланским сагамором, присматриваться и прислушиваться, ловить тени недосказанного, отблески невыразимого. Так он пытался угадать свою судьбу - ведь Чантар достиг уже тех рубежей, когда жизнь для кинну окрашена темными тонами, когда память об утраченом терзает как дикий зверь, а возраст давит подобно неподъемному мешку с камнями, где каждый камень - прожитый год… Унгир-Брен предупреждал, что кинну может рухнуть под этой тяжестью: затмится его разум, ожесточится сердце, и станет он ужасом для людей, ибо власть его огромна, а тень - длинна…

Но Дженнак не видел в Чантаре следов затмения, и это наполняло его торжествующей надеждой. Если Чантар остался человеком, то и сам он не обратится в чудище! Несомненно, юность арсоланского властителя была тяжелой, но разве не перенес он все страдания, чтобы обрести умеренность и мудрость в зрелых годах? По словам того же Унгир-Брена, сей способ был единственным - ведь радости не прибавляют кинну ума, тогда как горе учит состраданию, терпению и твердости. И если Че Чантар прошел по этой дороге утрат и душевных мук, то и ему, Дженнаку, удастся ее одолеть.

Лишь в последний день он ощутил в Чантаре что-то необычное, странное - не ожесточенность, нет, а будто бы некое решение, зревшее в его разуме и сердце и готовое принести плоды. Не зла и не добра - скорее, окрашенные иным оттенком, ибо не все в мире сводится к черному и белому. Например, любопытство, третья сила, которую нельзя отождествить ни со злом, ни с добром, хоть значит оно не меньше и способно рождать и великие подвиги, и великие злодеяния.

В тот день Чантар сказал:

– Я исчезну. Скоро я уйду, родич… Скоро по нашим понятиям, через пять лет или десять… Когда будет подписан договор с Коатлем и Мейтассой, когда высекут его в камне, когда первый атлийский драммар пересечет Океан Заката… Тогда я уйду. Уйду незаметно, как исчезает дым над костром.

– Человек, подобный тебе, не может уйти незаметно, - возразил Дженнак.

– Отчего же? Поеду охотиться в горы и не вернусь… Мою накидку из перьев кецаля найдут у края пропасти, и обратится она в пепел на погребальном костре, и пропоют Че Чантару Поминальные Гимны; а сын его, Цита-Ка, сядет на циновку власти и начнет свое правление. И пусть правит целый век в покое и мире!

– А ты? Куда же ты пойдешь?

Чантар загадочно усмехнулся.

– Мало ли мест на земном сфероиде? Может, отправлюсь в Риканну, как некогда сделал Унгир-Брен, может, постранствую в чанкитских горах или в рардинских джунглях, поищу яшму и иные сокровища… А может, поеду в твой Одиссар, чтобы научиться магии кентиога… - Тут глаза его сверкнули лукавством. - Научусь, и при следущей встрече ты меня не узнаешь!

– Узнаю, - сказал Дженнак, - узнаю. Кецаль и в голубиных перьях остается кецалем.

– Ну, а в колючках ежа? Или в чешуе морского змея?

На том они и расстались. Но сейчас, вспоминая слова Чантара, Дженнак уже не был уверен, что сумеет его опознать. Ведь Чантар не из тех людей, что скользят по верхам; если он изучит тустла, то и в магии сделается мастером из мастеров. И превратится в змея… или в голубя… или в ежа… Или в ибера! Приклеит рыжую бороду и выкрасит волосы в огненный цвет - не отличишь!

Представив Чантара в таком виде, Дженнак рассмеялся и тут же почувствовал на затылке чей-то ненавидящий взгляд. Впрочем, чей именно, он знал, а потому обернулся не спеша, натянув безразличную маску и озаботившись тем, чтобы в ней проглядывали отблеск торжества и скрытого презрения.

Перед ним, на фоне левой арки гостевого хогана, стоял Оро'минга. Хоть час был ранний, тассит оделся с изысканной роскошью - в замшевые штаны, спускавшиеся до лодыжек и расшитые вдоль бедер белыми и черными ремешками, в мягкие сапожки, на пятках которых топорщились серебряные шипы, и в куртку, тоже из замши, отделанную бычьими хвостами и перьями ворона. Куртка оставляла открытой его могучую смуглую грудь и свисавшее с шеи ожерелье; волосы были украшены перьями орла, запястья - браслетами из черных ренигских жемчугов, пояс - накладными пластинами из светлого металла. За поясом торчал топорик - не метательный, с короткой ручкой, а с длинным топорищем и лезвием, как четвертушка луны. Это оружие тоже можно было бросать, но степняки чаще рубили им с седла.