Томас Сван - Багрянка

• Название: Багрянка
• Автор: Томас Сван
• Жанр: Фэнтези

…Было время, когда на Земле жили не только люди, но и боги.

…Был мир, где люди и боги ненавидели друг друга – и воевали на равных, где смертные женщины зачинали от бессмертных возлюбленных великих героев – и совершенно невероятных существ, где приключения и подвиги ожидали на каждой тропе, а жизнь становилась – легендой.

Читайте повести и рассказы Свана – и, поверьте, таких фэнтези вы не видели еще никогда.

Не верите? Прочитайте – и проверьте сами!

---

– Ты в безопасности на его спине, – ухмыльнулся Тихон. – Отсюда он тебя не достанет.

– Не достанет? – повторила я. – Ты имеешь в виду, что он действительно кусается?

– Кусается! – вскричал Тихон. – Он может отхватить от акулы изрядный кусок.

Я еще крепче стиснула талию мирмидонца. Вода была прохладной, осень все-таки, и тело у меня задубело, будто корень прибрежного дерева, охваченный льдом. Лишь от Тихона исходило тепло.

Рывком, от которого я чуть не опрокинулась, мы начали скачку. Я закрыла глаза и приникла к спине Тихона, чтобы защитить лицо. Дитя солнца, он согревал мои конечности, прогоняя холодных змеек. Морская пена больше не жалила мне щеки, и шум от нашей поездки превратился в далекое слабое жужжание. Казалось, мы покинули воду и подались в воздух, наш могучий Пегас забирается все выше в небо и вот-вот вернет Фаэтона его отцу, Солнцу.

Открыв глаза, я стала искать огненных коней, впряженных в солнечную колесницу. Но нет, мы по-прежнему были в воде. Наш скакун нес нас к маленькому островку, с трех сторон окруженному высокими зубчатыми скалами, похожими на гребни гигантских петухов. Тихон соскользнул со спины гиппокампа и следом за собой втянул меня на мелководье. Дружески похлопав гиппокампа, отпустил его. На прощанье тот, вроде как в голодном раздумье, поглядел на мою ногу и, вспенив воду, пересек узкий залив.

– Он немного ревнует, – рассмеялся Тихон.

– Он действительно укусил бы меня?

– Если бы я повернулся спиной. Они как дети. Думают, будто им можно все, что угодно, если на них не смотрят.

– Я рада, что он не вцепился мне в ногу, – пробормотала я.

Мы двинулись вброд к узкому каменистому пляжику. Сосны склоняли со скал кроны, точно девчонки расчесывали волосы. Дикая лаванда облепила иззубренные скалы, как будто пытаясь скрыть их острые края, а перья папоротника взъерошивались на ветру, не крепче того, который вызывают крылья зимородка. Залив моря и уголок суши, смешивая соль и зелень, встретились в нежной отчужденности. Похоже было на то, как если бы мы проникли в одну из тех душистых стеклянных бутылей, которые выдувают финикийские ремесленники.

– Я наблюдал за тобой некоторое время, – признался Тихон. – Думал, ты меня так и не заметишь. И не смел подъехать ближе.

– Тебе вообще приближаться не следовало. Горго в ярости после вчерашнего. – Я подумала – а что, интересно, я расскажу ей о нашей сегодняшней поездке? Ведь мне полагалось нырять за губками.

– Но прошел целый день с тех пор, как я видел тебя в последний раз! – он говорил об этом так, словно прошел год.

И внезапно я вспомнила нечто, весьма меня смутившее. На мне не было никакой одежды. За все годы, что я ныряю, я никогда еще не испытывала смущения, хотя на меня часто пялились проплывавшие мимо рыбаки. А теперь застыдилась и почувствовала себя уязвимой.

– А ну-ка повернись спиной, – велела я, и поспешила прикрыться цветами и травами. И покраснела, когда вся эта растительность приняла вид хитона. Амазонка, вырядившаяся в розмарин вместо шкур!

– Вовсе не нужно было одеваться только из-за меня, – заметил он.

И я увидела, что его набедренник, перекрученный и сморщившийся в воде, едва ли можно назвать одеждой.

– Но цветы тебе к лицу. Куда больше, чем медвежья шкура. – И ловкими пальцами вставил в мои волосы жонкилию.

– Да, – криво ухмыльнулась я, стряхивая жонкилию наземь. – Волосы у меня были слишком коротки, чтобы удержать стебель. – Они рассыплются, чуть только я двинусь.

– Такова красота цветов. Мимолетна и преходяща.

Он хотел воздать цветам хвалу за их красоту или за то, что они явят, когда осыплются с меня? Как раз о таких двусмысленных замечаниях мужчин меня издавна предупреждали.

– Артемида носит медвежьи шкуры, – торжественно произнесла я.

– Когда Афродита явилась из пены морской, ветры облекли ее анемонами.

– Я служу Артемиде.

– Она не единственная богиня.

– Но она самая сильная.

– Если ты имеешь в виду телесную силу, ты, возможно, права. Не сомневаюсь, что у нее могучие икры, если учесть, сколько она охотится.

Я переменила тему.

– Ты так искусно ехал на гиппокампе. Я никогда не смогла бы на него сесть.

– Он много раз сбрасывал меня, пока я пытался его усмирить. Но теперь мы привыкли друг к другу.

– Ты хороший наездник, – сказала я с недоумением. – И вчера здорово дрался. Но в городе… Вы с братьями пробираетесь по улицам, словно прокаженные. Дали бы этим людишкам отпор. Ведь на самом деле они трусы. Показали бы им, как мы, что такое гордость.

– Гордость?! – вскричал он. – Мы – мирмидонцы!

– Ты хочешь сказать, у вас есть крылышки, усики, а кожа медного цвета?

– Да.

– И никто никогда не говорил вам, какие вы славные?

– Мать говорила. «Вы не такие, как все», – повторяла она. Но отличие может быть и плюмажем на воинском шлеме, и клеймом раба.

– Ну и…

– Пришли пираты. А после того, как они убрались, мы мало-помалу стали смотреть на себя глазами эгинцев. И стыдиться. Мы не боимся драки. Но боимся, что у нас нет права драться. Они живут в домах, а мы в подземных норах. У них кожа белая, а у нас медная.

– Но у вас есть крылья.

– Крылышки-невелички. У самой неуклюжей птицы и то лучше.

Возможно, подумала я, все-таки, в конце концов, есть прок ото всех этих женщин, жен и матерей, которые остаются дома, пока их мужчины ходят на войну. Воюют мужчины, но кто, если не женщины, заставляют их почувствовать, что они бились храбро и вернулись, словно цари? Мужчинам не нужны зеркала из серебра и бронзы. Но разве женщины для них не зеркала их доблести?

– Ну, – произнесла я, – тогда я тебе сейчас скажу. Вы вовсе не безобразны. Вы в своем роде даже красивы. Например, ваши волосы. Если бы я могла отпустить свои, я бы хотела, чтобы они стали, как у тебя. Как что-то лесное. Желтые полосы пчел. И при этом мягкие, как… – Я сбилась, ища слова. Амазонки – неважные ораторы. – Как пыльца на крыльях бабочки. А твое тело? Кожа, конечно, слишком мягкая, прости меня, если говорю, как девчонка, но цвет радует глаз. И под ней таятся мускулы. Как… Как омары под гладью залива!

Он странно на меня посмотрел, словно, взвешивая мои слова, пытался увидеть себя таким, каким его видела я.

– Когда я наблюдал, как ты собираешь губки, – сказал он, наконец, – я подумал кое о чем давнем-предавнем. Знаешь, что делала с губками моя мать? Она окунала их в мед и давала мне высасывать. Мы с братьями часто бывали голодны. Это было так хорошо, испытывать голод. Мы знали, что скоро нас накормят.

Я представила себе, как он был ребенком, и представила их царицу, его мать с длинными прозрачными крыльями, протягивающую ему напитанную медом губку. Затем мысленно увидела на ее месте себя. Опять женская дурь!

– Губки нужны воинам! – сердито сказала я. – И атлетам. Чтобы погрузить в поток после долгого перехода и выжать себе в рот. Или чтобы после игры натереться маслом.

Он что-то положил мне в ладонь. Раковину багрянки, свивавшуюся дивными кольцами, с зевом, пурпурный край которого переходил в розовое. Из таких раковин жители Тира добывают свою прославленную краску, любимую властителями.

– Она проделала долгий путь, – заметила я. – Зев у нее щербатый.

– Она жила в сумерках вместе с морской звездой и кораллами. А теперь вышла на солнце. Она твоя.

Я не хотела оставлять его дар на свету. Я зажала его в ладони, словно то был кошачий глаз, камень, который гладят ради удачи египетские дети.

– Ты закрыла ее от солнца, – сказал он.

– А что я должна с ней делать? – спросила я в искреннем недоумении.

– Ничего. – Он рассмеялся. – У нее нет определенной цели. Раковина просто существует, и все. – Затем впервые назвал меня по имени. – Дафна, – произнес он. И замолчал. Я всегда любила свое имя, помня о Дафне, которая бежала от объятий Аполлона. Оно так странно прозвучало, слетев с его губ, словно больше не принадлежало мне. Он взывал к незнакомке из глубин меня, как некромант свистом призывает белолицых духов прилива. Я хотела напомнить ему, что Дафна – это амазонка, которая недавно ныряла за губками, что он не должен искать другую Дафну, которая и впрямь может обитать в морских пещерах моего сердца, но которую лучше оставить в ее укрытии. Она может оказаться опасной на свету. Демоном с глазами, как затененные агаты, и волосами, шелковые пряди которых могут удавить нас обоих.

Он положил голову на мое плечо так быстро, что мне показалось, будто стрела пронзила мне кожу. Я напряглась и едва сдержала крик, как на охоте, когда меня ранит зверь.

– Славные цветы, – сказал он. – Розмарин. И ты.

Волосы у него были мягкими, как я себе и представляла, точно пыльца с крыльев бабочки – и, даже после того, как он столько проплыл, он пах тимьяном. Голова его казалась залитым солнцем уголком. Я попыталась прикинуться, будто воспринимаю его, как ребенка. Кого-нибудь вроде той беспомощной маленькой девочки, которую спасла, найдя на холме, Горго.