Илья Туричин - Братья

• Название: Братья
• Автор: Илья Туричин
• Жанр: Детские приключения

Герои романа - братья Петр и Павел Лужины - знакомы читателям по предыдущему роману писателя "Кураж" Разлученные войной, каждый из них в меру своих сил продолжает борьбу с захватчиками Основная тема книги, написанной в приключенческом жанре, - интернациональная дружба, крепнущая в борьбе с общим врагом - германским фашизмом.

---

– Эй, кто-нибудь!

Из посудомоечной показался солдат.

– Это вы, господин фельдфебель?

– Кто ж еще, черт побери!

– На нас упала посуда. Кунцу расшибло голову. Что это было, господин фельдфебель?

– Это я сам бы хотел знать. Господи, боже мой! Потолок свалился на отбивные! Что я подам господам офицерам?

Надо куда-то деть проволоку. Мальчики из СД начинают с того, что выворачивают карманы. Уж он-то знает!

Как там фрау Гертруда? Жива ли?

– У Кунца вся голова в крови, - сказал перепуганный солдат.

– Перевяжи посудным полотенцем. И давай чистить плиту. Может, удастся спасти отбивные.

Шанце направился к входной двери, пнул ее ногой.

– Сидите?… Шнель, шнель!… На кухня есть авария!

Поварихи замерли с ножами в руках, и лица их были белее поварских колпаков.

8

Гертруда Иоганновна зашла в артистическую. Все должно быть, как всегда, как каждый вечер, никаких отклонений, никаких особенностей.

Танцовщицы вертелись перед зеркалом. Их осталось только четыре. Двух пришлось отправить обратно в Гамбург, к мамам.

– Готовы, девочки?

– Да, фрау Копф, - ответила рыжая. - Можно нам немножко порепетировать в коридоре?

– Идите. И не очень утомляйтесь. Сегодня вы должны станцевать, как никогда!

– Мы понимаем, фрау Копф. - Рыжая выскочила в коридор. За нею остальные.

Флич в белой манишке, черном фраке и лакированных туфлях стоял в углу комнаты, гонял на ладони медный пятак.

Федорович малиновым пятном рубахи выделялся на фоне окна.

Петра не было. Обычно он вертелся в артистической. Сейчас она его закрыла в номере. Никто не знает, чем обернется взрыв. Они все здесь, в артистической, могут погибнуть. Там, в номере, безопаснее. По крайней мере так ей казалось.

Она сцепила пальцы. Флич заметил, как они побелели. Это единственное, чем она выдала свое волнение.

Потом за стеной глухо зазвучал марш. И десяток глоток крикнули:

– Хайль!

Гертруда Иоганновна поняла, что открыли занавес.

– Хайль!

Сейчас солдат выключит рубильник.

Третье "Хайль!" слилось с грохотом.

Здание дрогнуло. На стене возле двери возникла трещина. С потолка посыпалась известка. Гертруде Иоганновне казалось, что сейчас рухнут стены. Она зажмурила глаза. Она готова ко всему.

Со звоном упала со стола "волшебная" ваза.

В коридоре закричала женщина.

Федоровича качнуло. Он выдавил локтем оконное стекло.

– Бомбят?

Ему никто не ответил. Комната была полна белой пыли.

– Все, - сказала Гертруда Иоганновна и открыла глаза. - Мы сейшас не уйдем. Не пропустят. Это не бомбят. Это взорвали ресторацию.

– Взорвали?… Кто?… - пробасил Федорович, понимая, что задал глупый вопрос.

– Мне надо идти туда. А ноги не слушают. Как наверху Петер?

– Я схожу, - Флич двинулся к двери.

– Нет. Сейшас опасно. Мы все потрясены и нишего не понимаем.

9

Штурмбанфюрер Гравес задыхался. Сверху наваливалось что-то тяжелое, расплющивало тело. Дышать нечем. В ушах звон, словно рядом непрерывно бьют и не могут разбить одну и ту же тарелку. Перед глазами вспыхивает радугой падающая с потолка люстра.

Он попробовал сбросить с себя давящую тяжесть. Сил не хватило. Тогда он стал выползать из-под нее медленно, сантиметр за сантиметром. И после каждого усилия падала, ярко вспыхивая, люстра. Наваждение!

Что же случилось?… Зиг!… Хайль!… Зиг!… Свет погас. Падает люстра. Перестанут когда-нибудь разбивать эту проклятую тарелку!

Он внезапно почувствовал озноб. Озноб начался где-то в желудке, быстро раскачал внутренности и вот уже колотит все тело, трясутся руки, плечи, голова, стучат зубы.

Гравес приподнялся на трясущихся руках. Придавлены только ноги. Темнота. В ней какое-то движение, огромное черное чудовище шевелится вокруг, хрипит, стонет, вскрикивает…

Два окна напротив слились в одно, рваное по краям и за ним тоже движение, туманный неверный свет.

Освободить ноги. На них давит что-то тяжелое, но мягкое.

Падает люстра. Слепит… Гравес закрывает глаза, свет становится розовым, но не исчезает. Он заслоняется от света ладонью.

Гравес понимает: случилось что-то необычное, непоправимое, страшное, но еще не может осмыслить случившееся.

Свет проходит сквозь стену, где два окна слились в одно неровное. Он до боли давит на глаза, Гравес ощущает его физически.

И без конца разбивают тарелку…

Штурмбанфюрер поднялся на четвереньки, начал медленно выпрямляться, повернулся к неумолимому свету спиной и увидел у своих ног грузное тело бригаденфюрера Дитца. А рядом, зацепившись за опрокинутый стул ножками, в аккуратных блестящих сапогах, свисал вниз головой маленький полковник фон Альтенграбов.

Неудержимый спазм сдавил внутренности Гравеса в тяжелый ком. Ком рвался в горло. Штурмбанфюрера вырвало, он успел только отвернуться, чтобы не запачкать мундир Дитца.

Это не окно, рухнула стена. На улице подогнали к пролому автомобиль и светят фарами.

Диверсия!… Слово пришло само, теперь не отвяжется. Диверсия. Он что-то упустил. Они сумели его обвести, перехитрить. Это - "дядя Вася". Он проворонил его людей.

Гертруда… Где Гертруда?… Если ее нет среди трупов здесь, в зале, - значит, без нее не обошлось. И без еврея Флича. И без попа. Одна шайка.

Гравес повел головой на негнущейся шее. Мундиры… мундиры… Кошмар!… Он заплакал, не замечая, что плачет. Не от жалости к своим соотечественникам, от жалости к себе, от своей неудачи, от бессилия. Хотел потрясти за плечо бригаденфюрера, но испугался. А вдруг тот очнется и попросту всадит в него пулю. Всадит пулю… А ведь он, штурмбанфюрер Гравес, жив… Еще жив!… Он отшатнулся и, переступая через распростертые тела, побрел к запасной двери, ведущей в коридор, к туалетам.

Дверь висела наискосок, на одной петле, и покачивалась.

В коридоре лежала рыжая танцовщица, другие пытались привести ее в чувство. Горела тусклая дежурная лампочка, и черные длинные тени танцовщиц плясали на стене как черти в преисподней.

Гравеса шатало.

– Что это, господин штурмбанфюрер? - спросила одна из танцовщиц, обратив к нему желтое безжизненное лицо.

Голос слабо пробивался сквозь звон разбиваемой тарелки. Гравес скорее угадал, чем услышал вопрос. Он хотел сказать: "диверсия", но губы не разлипались и получилось невнятное мычание.

– Вы весь в крови.

Он посмотрел на свои ладони. Они кровоточили, видимо, порезался осколками битой посуды.

– И лицо тоже…

Что эта дура шепчет? Не может говорить громче!… Где Гертруда?…

Гравес осторожно ощупал себя, расстегнул кобуру, достал пистолет, зловеще блеснул черный ствол.

Танцовщица в ужасе отшатнулась, закрыла лицо локтем, защищаясь от выстрела.

Но штурмбанфюрер уже не видел ее, двинулся мимо, к двери артистической. На окровавленном лице его белыми пятнами выделялись остановившиеся выпуклые глаза.

Он открыл дверь артистической. Под потолком горела лампочка вполнакала. В желтом неверном свете он увидел малиновую рубашку Федоровича, сложенные на коленях желтые тонкие руки Гертруды, она сидела на стуле. Черного Флича. Пре-ис-подняя! Он увидел их сразу всех трех, расстояния между ними как бы не существовало, словно они не были во плоти, а нарисованы на большом желтом листе бумаги.

Он сделал шаг вперед. Его мутило, снова тяжелый ком подступил к горлу, но он мотнул головой, останавливая его.

Значит, Гертруда жива. Все трое живы. Знали. Знали!… Сейчас он с ними рассчитается. Ах, как это просто, выстрелить. И она даже мучиться не будет. Просто сползет со стула. А в голове маленькая дырочка. Она даже не обезобразит Гертруду. А?… Смерть - избавление. А он, Гравес, останется, и его будут таскать по канцеляриям, его разжалуют, его пошлют на фронт. Смерть - это мало. Малая цена… Почему Гертруда смотрит спокойно и нет страха в ее глазах? Очищающего страха? Сколько он видел глаз на допросах! Голубых, серых, синих, карих, черных, в крапинку, видел, как расширялись зрачки перед НЕИЗБЕЖНЫМ, как глаза кричали от страха!… Сейчас он наведет на нее пистолет, мушку между ее прекрасных глаз. И зрачки их станут большими!…

Гравес уже не видел ни малиновой рубашки, ни черного фрака. Он видел только желтое в желтом свете спокойное лицо Гертруды и серые широко поставленные глаза, в которых было непостижимое спокойствие. Дьявол в обличье женщины! Преисподняя!

Гравес медленно стал подымать пистолет. Ноги, живот, грудь, лицо. Вот она - переносица.

– Гертруда… - он почти не слышал своего голоса, разбивали тарелку. - Гер-тру-да, это - ваша работа. Это - вы!…

– Что с вами, господин штурмбанфюрер? Вы ранены?

Вот же она! Рядом! Перед ним! Почему ж голос ее доносится издалека? А может, это не она спросила?