Анатолий Салуцкий - Всеволод Бобров

• Название: Всеволод Бобров
• Автор: Анатолий Салуцкий
• Издательство: Издательство: Физкультура и спорт
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1987
• ISBN: [не указан]

Книга об известном советском футболисте, хоккеисте, тренере 1940-1950-х годов Всеволоде Боброве, а также о становлении этих видов спорта в Советском Союзе. Содержит описание знаменитых международных матчей по футболу и хоккею, начиная с 1930-х годов, отношений между игроками и тренерами, спортивной политике СССР.

---

О том, как неудачно сложился для советских футболистов олимпийский турнир 1952 года, широко известно. Неправедный пенальти, назначенный в ворота сборной СССР английским судьей Артуром Эллисом при переигровке с югославами, во многом решил исход напряженного матча в пользу соперников. Однако справедливости ради следует напомнить и о некоторых явных тренерских просчетах, приведших к поражению в повторном матче и лишивших команду права продолжать борьбу в турнире.

Наряду со старшим тренером Борисом Аркадьевым, в советской команде было еще два тренера: Михаил Якушин, «ведавший» нападающими, и Михаил Бутусов, занимавшийся проблемами общефизической подготовки. И перед повторным матчем с югославами, видимо, из-за колоссального нервного напряжения – другой причины предположить просто невозможно! – у наставников сборной, как говорится, ум зашел за разум: установку на игру защитникам и форвардам они давали… раздельно. Борис Андреевич Аркадьев накануне второй встречи собрал защитников и полузащитников, разъяснил задачи, стоявшие перед ними. А когда Юрий Нырков поинтересовался, в какое время команда соберется в полном составе, то услышал ответ, поразивший его: – А мы с нападающими уже поговорили, они не нужны…

– Как не нужны? Да ведь мы играем все вместе, – удивился Юрий Александрович.

– Ничего, мы с ними уже все решили… Потом всех соберем.

Но так и не собрали.

А между тем в линии атаки тренеры сделали одну очень важную перестановку: вместо левого крайнего ленинградца Марютина поставили молодого тбилисца Чхуасели, рассчитывали на его свежие силы, быстрый бег и энергию. Тот факт, что Чхуасели не только впервые участвовал в международном матче, да к тому же столь необычайно ответственном, но вдобавок вообще ни одного раза не играл за основной состав, тренеры почему-то не взяли в расчет. А ведь в тот период в официальных олимпийских встречах замены игроков еще не разрешались, поэтому исправить ошибку в ходе игры уже не представлялось возможным.

И получилось так, что сборная команда СССР играла практически вдесятером.

Когда молодой, подававший надежды форвард оказался на иоле в небывало напряженной, нервной обстановке, он буквально… остолбенел от невиданной ответственности, свалившейся на него. Нельзя было сказать, что он играл плохо – он вообще не играл, автоматически, без всякого смысла двигаясь вперед и назад по своему флангу. Юрий Нырков, который должен был взаимодействовать с левым крайним нападающим, подобно другим футболистам основного состава, даже не знал, как Чхуасели зовут. Вдобавок молодой тбилисец плохо говорил по-русски и почти не понимал, что ему по ходу матча пытался втолковать защитник. Нырков мысленно рвал на себе волосы: как получилось, что он, парторг команды, не настоял на том, чтобы созвали общее собрание коллектива, и не поставил вопрос о сомнительности такой замены?

Но исправить положение уже было невозможно. Олимпийский поезд умчался дальше без советской команды.

С проигравшими обошлись круто: во-первых, команду немедленно отправили из Хельсинки домой, а во-вторых, с Бориса Андреевича Аркадьева сняли звание заслуженного тренера СССР, а с Константина Бескова и Константина Крижевского – звания заслуженных мастеров спорта. К Боброву, Ныркову и Николаеву никаких санкций все же применять не стали, сочтя, что они действовали на футбольном поле героически, смело и в поражении не виноваты.

Председатель Спорткомитета СССР Николай Николаевич Романов, возглавлявший олимпийскую делегацию, учитывая особый вклад Всеволода Боброва в игру с командой Югославии, предложил ему задержаться в финской столице и досмотреть олимпийский футбольный турнир. Однако Бобров это предложение отверг и вернулся вместе с командой, считая, что обязан разделять с товарищами не только радость побед, но также горечь поражений.

В тот момент он, конечно, не подозревал, насколько сильна будет эта горечь.

В Ленинграде футболистов никто не встретил. На столичном вокзале – тоже. Тихо и незаметно прибыли в Москву герои исторического матча с очень сильной югославской командой, сумевшие сделать то, что никому ни до них, ни после них не удавалось ни на олимпиадах, ни на чемпионатах мира – за двадцать минут отквитать четыре мяча.

Быстро попрощавшись друг с другом, олимпийцы заспешили в метро, на трамваи и разъехались по домам. Сетку с футбольными мячами погрузили в машину спортивного обозревателя газеты «Правда» Мартына Ивановича Мержанова, который приехал на вокзал не по заданию редакции, а по собственной инициативе. Эти олимпийские мячи долго пылились на книжном шкафу Мержанова, и впоследствии он писал, что они «были немым укором тем спортивным деятелям, которые по-своему бестактно выражали отношение к неудаче футболистов».

А спустя дней десять в дом отдыха на Ленинских горах, где перед очередным календарным матчем на первенство страны жили футболисты ЦДКА, приехал представитель Наркомата обороны и сообщил, что «где-то наверху» принято решение расформировать армейский коллектив.

Так по прихоти одного из высокопоставленных спортивных меценатов, которому, видимо, мешали блестящие спортивные успехи этой команды, лидировавшей в чемпионате страны 1952 года, был расформирован самый сильный футбольный клуб того времени, что нанесло серьезный ущерб развитию нашего футбола в целом.

Большинство армейцев сразу же перешли в команду Спортивного клуба Армии города Калинина, которая с их приходом немедленно стала одной из лучших. Однако и это кое-кому пришлось не по душе – СКА (Калинин) тоже расформировали.

Но вполне закономерно, что такие волюнтаристские решения вскоре были отменены. Уже на следующий год армейский футбольный коллектив создали вновь. Под названием Центрального спортивного клуба Армии – ЦСКА, он существует и поныне. Однако вот уже три десятилетия он не может по-настоящему преодолеть последствия той давней «психологической травмы», нарушившей славные традиции, приблизиться по мощи игры к знаменитой послевоенной «команде лейтенантов».

После ликвидации команды СКА (Калинин) армейские футболисты разбрелись по разным клубам, некоторые из них вообще расстались со спортом. Например, явно преждевременно, в расцвете лет и таланта покинул футбол Валентин Николаев. Вместе с Юрием Нырковым и Вячеславом Соловьевым он поступил в Военную академию бронетанковых войск.

У Всеволода Боброва определенных планов не было. Он безучастно слонялся по стадионам и однажды пришел посмотреть тренировку московского «Спартака». Там его сразу приметил Сергей Александрович Савин, работавший в тот период начальником этой команды. Увидел – и тут же бросился к старшему тренеру «Спартака» Абраму Христофоровичу Дангулову: – Бобров свободен! Как же его к нам не взять!

Так состоялось «сватовство», и сезон 1953 года, свой последний футбольный сезон, Всеволод Бобров играл за команду московского «Спартака».

Он быстро вписался в очень сильный спартаковский ансамбль того времени – в команду Игоря Нетто и Никиты Симоняна. Однако было все же заметно, что Бобров не играет, а «доигрывает».

После поражения в Хельсинки в футболисте Боброве произошел как бы надлом. И дело заключалось вовсе не в травмах. Всеволод понимал, что Олимпиада-52 была вершиной его футбольной карьеры, его самым высоким взлетом и одновременно – лебединой песней. После возвращения из Хельсинки в большом доме на Соколе, в угловой квартире № 8 на четвертом этаже, где жил Бобров, собрались его друзья, чтобы послушать рассказ о том, как все произошло. Всеволод начал говорить, но вдруг уронил голову на продолговатый, с закругленными краями раздвижной стол и, не стесняясь, навзрыд заплакал. Никогда друзья не видели его в таком состоянии: долгие рыдания буквально сотрясали Всеволода. И лишь выплакав свое большое горе, непоправимую беду, невозвратную потерю, он начал рассказывать о горькой олимпийской неудаче: героически свести вничью при счете 1:5, а на следующий день проиграть!

Было от чего прийти в отчаяние.

Замечательный футбольный тренер Борис Андреевич Аркадьев, глубоко потрясенный случившимся на Олимпиаде и после нее, уже не нашел в себе моральных сил подняться до прежнего уровня, до прежних тренерских высот. И Всеволод Бобров тоже ощутил своего рода душевную опустошенность, после Олимпиады-52 мысленно расстался с футболом. Впоследствии он сказал одному из друзей, что в тот день, когда он рассказывал о случившемся в Хельсинки и долго рыдал, он оплакивал собственные футбольные похороны.

Между тем Боброву исполнилось лишь тридцать лет, физически он чувствовал себя превосходно, о чем свидетельствует тот факт, что еще целых пять лет он великолепно играл в хоккей с шайбой. Безусловно, после личного триумфа в матче с югославами, благодаря своему мастерству и опыту, он мог бы дотянуть и до летней Олимпиады 1956 года в Мельбурне, оставаясь в составе сборной. Однако, как и старшего брата Владимира, Всеволода Боброва не устраивала роль «почетного члена». Гордость не позволяла ему «ехать на авторитете». Если многие футболисты самолюбиво считают, что они должны играть не хуже других, то Боброва такая позиция не устраивала.