Виктор Кандыба - Магия – энциклопедия магии и колдовства

• Название: Магия – энциклопедия магии и колдовства
• Автор: Виктор Кандыба
• Жанр: Медицина

Автор в своей книге рассказывает о таинственных и загадочных случаях магии и колдовства с древнейших времен и до наших дней.

Книга рекомендуется массовому читателю.

---

А сейчас попробую описать (насколько это сохранилось в моей памяти), как этот "он" или это "я" смотрело на вещи, в отличие от обычного "я".

Помню, как однажды я сидел на диване, курил и смотрел на пепельницу. Это была самая обыкновенная медная пепельница. И вдруг я по чувствовал, что начинаю понимать, что такое пепельница; вместе с тем, с некоторым удивлением, почти со страхом я ощутил, что до той поры не понимал ее, что мы вообще не понимаем самых простых окружающих нас вещей.

Пепельница вызвала во мне водоворот мыслей и образов. Она содержала в себе бесконечное обилие фактов и событий, она была связана с бесчисленным множеством вещей. Прежде всего с тем, что касается табака и курения. Это сразу же вызвало тысячи образов, картин, воспоминаний. Затем сама пепельница – как она появилась на свет? И как появились те материалы, из которых она изготовлена? В данном случае – что такое медь? И как люди впервые ее обнаружили? Как научились ею пользоваться? Где и как была добыта медь, из которой сделана эта пепельница? Какой обработке она подвергалась, как ее перевозили с места на место? Сколько людей работало над ней или в связи с ней? Как медь оказалась превращенной в пепельницу? Эти и иные вопросы об истории пепельницы до того самого дня, как она появилась на моем столе…

Помню, как я записал несколько слов на листке, чтобы удержать в памяти хоть некоторые из своих мыслей. И вот назавтра я прочел: "Человек может сойти с ума из-за одной пепельницы".

Смысл всего, что я воспринял, состоит в том, что по одной пепельнице можно познать все. Невидимыми нитями пепельница связана со всеми вещами этого мира, и не только с настоящим, но и со всем прошлым и со всем будущим: "Зная пепельницу, я знаю все".

Конечно, это описание ни в малейшей степени не выражает подлинного ощущения, ибо первым главным впечатлением было то, что пепельница живет, думает, понимает и рассказывает о себе. Все, что я узнал, я узнал от самой пепельницы.

Вторым впечатлением был чрезвычайно эмоциональный характер всех знаний, связанных с пепельницей. "Все живет! – сказал я себе в самой гуще этих наблюдений. – Нет ничего мертвого; мертвы только мы сами. Если бы мы ожили хоть на мгновение, мы почувствовали бы, что все живо, что все вещи живут, думают, ощущают и могут разговаривать с нами".

Этот случай с пепельницей напоминает мне другой, когда ответ на мой вопрос был дан в виде весьма характерного зрительного образа.

Однажды, находясь в том состоянии, в которое меня приводили мои эксперименты, я задал себе вопрос: "Что же такое мир?"

И сейчас же передо мной возник образ какого-то большого цветка, наподобие розы или лотоса. Его лепестки непрерывно распускались изнутри, росли, увеличивались в размерах, выходили за пределы цветка, затем каким-то образом вновь возвращались внутрь, и все начиналось сначала. Этот процесс невозможно выразить словами. В цветке было невероятное количество света, движения, цвета, музыки, эмоций, волнения, знания, разума, математики и непрерывного, постоянного роста.

В то время как я смотрел на цветок, кто-то, казалось, объяснял мне, что это и есть "мир", или "Брахма", в его чистейшем аспекте и в наивысшем приближении к тому, что существует реально. "Если бы приближение было еще большим, это был бы сам Брахма, каков он есть", – промолвил голос.

Последние слова прозвучали своеобразным предупреждением, как если бы Брахма в своем реальном аспекте был опасен, мог поглотить и уничтожить меня. Здесь опять-таки возникала "бесконечность".

Этот случай и символ Брахмы, или "мира", сохранившийся в моей памяти очень заинтересовал меня, ибо объяснял происхождение других символов и аллегорических образов. Позднее я решил, что понял принцип формирования разнообразных атрибутов божеств и смысл многих мифов. Кроме того, этот случай обратил мое внимание на другую важную особенность экспериментов, а именно на то, как мне сообщались идеи в необычном состоянии сознания после второго порога.

Как я уже говорил, идеи передавались мне не словами, а звуками, формами, "схемами" или символами. Обычно все и начиналось с появления "схем" или иных форм. Как упоминалось выше, "голоса" представляли собой характерную черту переходного состояния, и когда они прекратились, их место заняли формы, т.е. звуки, "схемы" и тому подобное, после чего следовали зрительные образы, наделенные особыми свойствами и требующие подробных объяснений. "Брахма", видимый в форме цветка, может служить примером такого зрительного образа, хотя обычно эти образы были гораздо проще и имели что-то общее с условными знаками или иероглифами. Они составляли форму речи или мысли, вернее, той функции, которая соответствовала речи или мысли в том состоянии сознания, которого я достиг. Знаки или иероглифы двигались и менялись передо мной с головокружительной быстротой и выражали переходы, изменения, сочетания и соответствия идей. Только такой способ "речи" оказывался достаточно быстрым для той скорости, какой достигла мысль. Никакие другие формы нужной скоростью не обладали. И вот эти движущиеся знаки вещей указывали на начало нового мышления, нового состояния сознания. Словесное мышление становилось совершенно невозможным. Я уже говорил, что промежуток между двумя словами одной фразы занимал слишком много времени. Словесное мышление не могло в этом состоянии угнаться за мыслями.

Любопытно, что в мистической литературе имеется немало указаний на эти "обозначения вещей". Я даю им то же название, что и Якоб Беме, не сомневаясь при этом, что Беме говорил точно о тех же знаках, которые видел я. Для себя я называл их "символами", но по внешней форме правильнее было бы назвать их движущимися иероглифами. Я попробовал зарисовать некоторые из них, и хотя иногда это удавалось, на следующий день было очень трудно связать полученные фигуры с какими-нибудь идеями. Но один раз получилось нечто очень интересное.

Я нарисовал линию с несколькими штрихами на ней.

Число штрихов здесь несущественно; важно то, что они расположены друг от друга на неравном расстоянии. Я получил эту фигуру следующим образом.

В связи с некоторыми фактами из жизни моих знакомых я задал себе довольно сложный вопрос: каким образом судьба одного человека может повлиять на судьбу другого? Сейчас я не в состоянии с точностью воспроизвести вопрос, но помню, что он был связан с идеей причинно-следственных законов, свободного выбора и случайности. Все еще продолжая в обычном состоянии думать об этом, я представил себе жизнь одного моего знакомого и тот случай в его жизни, благодаря которому он встретился с другими людьми, оказав самое решительное влияние на их жизнь, тогда как и они, в свою очередь, вызвали важные перемены в его жизни. Размышляя таким образом, я внезапно увидел все эти пересекающиеся жизни в виде простых знаков, а именно: в виде линий со штрихами. Количество штрихов уменьшалось или возрастало; они приближались друг к другу или удалялись; в их внешнем виде, приближении или отдаленности, а также в сочетании разных линий с различными штрихами выражались идеи и законы, управляющие жизнью людей.

Позднее я еще вернусь к смыслу этого символа. В настоящее время я только объясняю метод получения новых идей в необычном состоянии сознания.

Особую часть моих переживаний составляло то, что можно назвать отношением к самому себе, точнее, к своему телу. Все оно стало живым, мыслящим, сознательным. Я мог разговаривать с любой частью тела, как если бы она была живым существом; я мог узнавать от нее, что ее привлекает, что ей нравится, а что не нравится, чего она боится, чем живет, чем интересуется, в чем нуждается. Такие беседы с сознаниями физического тела открыли передо мною совершенно неизведанный мир.

В своей книге "Tertium Organum" я попытался описать некоторые результаты своих опытов, говоря о сознаниях, которые не параллельны нашему.

Эти сознания (ныне я называю их сознаниями физического тела) имели очень мало общего с нашим сознанием, которое объективирует внешний мир и отличается от "не-я". Сознания физического тела были полностью погружены в себя. Они знали только себя, только "я"; "не-я" для них не существовало. Они могли думать только о себе, говорить только о себе, зато они знали о себе все, что можно было знать. Тогда я понял, что их природа и форма их существования состояла в том, чтобы постоянно говорить о себе: о том, что они такое, что им нужно, чего они хотят, что им приятно и что неприятно, какие опасности им угрожают, что могло бы предупредить или устранить эти опасности.

В обычном состоянии мы не слышим эти голоса по отдельности.

Только их общий шум, как бы их совместный тон чувствуется нами в форме нашего физического состояния или настроения.

Я не сомневаюсь, что, если бы мы могли сознательно вступать в связь с этими "существами", мы узнавали бы от них все, что касаетсясостояния каждой функции организма вплоть до мельчайших подробностей. Первая мысль, которая приходит в этой связи на ум, – что такая способность была бы очень полезной в случае заболеваний и функциональных расстройств для правильных диагнозов, для профилактики заболеваний и их лечения. Если бы удалось вступать в связь с этими сознаниями и получать от них информацию о состоянии и потребностях организма, медицина стала бы наконец на твердую почву.