Жоржи Амаду - Тереза Батиста, Сладкий Мед и Отвага

• Название: Тереза Батиста, Сладкий Мед и Отвага
• Автор: Жоржи Амаду
• Издательство: Локид
• Жанр: Современная проза
• Год: 1997
• ISBN: 5-320-00175-4

Латиноамериканская проза – ярчайший камень в ожерелье художественной литературы XX века. Имена Маркеса, Кортасара, Борхеса и других авторов возвышаются над материком прозы. Рядом с ними высится могучий пик – Жоржи Амаду. Имя этого бразильского писателя – своего рода символ литературы Латинской Америки. Магическая, завораживающая проза Амаду давно и хорошо знакома в нашей стране. Но роман «Тереза Батиста, Сладкий Мёд и Отвага» впервые печатается в полном объеме.

---

Когда же разговор заходил о политике и адвокат с врачом чуть не доходили до рукопашной, споря о позиции тех или иных политиков и махинациях на выборах, доктор ограничивался тем, что вежливо слушал. Политику он считал занятием бесчестным, годным для людей низшего сорта с мелочными страстями и гибким спинном хребтом, всегда готовых выполнить чьи-то указания и всегда находящихся на службе у действительно могущественных людей, подлинных хозяев страны. Эти правили безраздельно, каждый в своем краю, в своей наследственной капитании[37]; он, кстати, в Кажазейрасе-до-Норте, где никто без его ведома не мог уда­рить палец о палец. Доктор к политике всегда питал антипатию, а к политическим деятелям, за которыми нужен глаз и глаз, они же профессионалы лжи, – недоверие.

Всё тот же Амарилио и Лулу Сантос подливали масло и в споры о религии, всегда разжигавшие страсти и никогда ничем не заканчивавшиеся. Выпив вина, Лулу Сантос утверждал, что он – сержипский ученик Кропоткина, нет, он не антиклерикал старого типа, он активный обвинитель сутаны падре Винисиуса, повинной в мировой отсталости, он личный враг Бога. Постоянная полемика между Лулу и еще молодым и вспыльчивым падре, достаточно эрудированным и хорошо аргументирующим свои высказывания, вынуждала Жоана Нассименто Фильо читать стихи Герры Жункейро[38] под бурные аплодисменты народного заступника. Доктор же, попивая хорошее вино, развлекался, слушая их доводы, возражения и дерзости. Присутствующая при этом Тереза внимательно прислушивалась к высказываниям обоих, принимая сторону то одного, то другого, в зависимости от красивости и округлости фраз падре и циничных, подчас грубых слов и богохульства Лулу Сантоса. Падре воздевал руки к небу, моля Господа о прощении присутствующих за грехи, которые, вместо того чтобы благодарить Создателя за великолепный ужин и прекрасные вина, богохульствуют, выражая сомнения даже в его существовании! На спасение, говорил он, могут рассчитывать лишь еда, питье и хозяйка этого дома, остальные все безбожники. Безбожники во всём: Нассименто Фильо – в чтении стихов, доктор – в утверждении, что всё в этом мире начинается и кончается материей, а Боги и религии – плоды человеческого воображения, зараженного страхом, и больше ничего.

В тот вечер, когда подобная фраза была произнесена сидевшим за столом падре, доктор Эмилиано Гедес чуть позже обратился к нему с просьбой:

– Хочу попросить вас, падре, подменить совсем больного, с трудом передвигающегося по своему дому падре Сирило, который обычно приходил ко мне на завод на празднества Святой Анны, отслужить мессу, как это принято. Согласны?

– С большим удовольствием, доктор.

– Я пошлю за вами в субботу, воскресенье вы проведёте в большом доме, покрестите младенцев, обвенчаете брачующихся, отобедаете и, если захотите, останетесь на танцы в доме Раймундо Аликате, фанданго там бесподобное, а если не захотите, привезу обратно.

Но если он не верит, то почему жертвует деньги на церковь, закалывает бычков и свиней и договаривается с падре, чтобы тот отслужил на заводе мессу? Показной атеизм Лулу и его болтовню и богохульство, прорывающиеся при определенных обстоятельствах, Тереза пропускала мимо ушей, хорошо зная, сколь тот суеверен; ведь он, не перекрестившись, никогда не войдет в зал суда. Однако доктор, так отрицательно высказывающийся о религии и в то же время приглашающий падре на завод служить мессу, ставил Терезу в тупик.

Она ему ничего не сказала, но он понял или разгадал её мысли (поначалу Тереза вообще была уверена, что доктор Эмилиано умеет их читать). Когда падре и Нассименто Фильо удалились, продолжая один читать, а другой слушать стихи Герры Жункейро, а Лулу Сантос, закурив последнюю сигару и сказав «Доброй ночи», оставил их одних в саду, доктор, взяв за руку Терезу, заговорил:

– Всегда, когда тебе что-нибудь не ясно, спрашивай меня. Не бойся меня обидеть, Тереза. Обидеть меня ты можешь, если будешь не откровенна. Ты удивлена и не понимаешь, как это я, человек неверующий, нанимаю падре отслужить мессу на заводе и еще к тому же устраиваю праздник, так?

Улыбаясь, она прижалась к груди доктора, глядя ему в глаза.

– Я это делаю не для себя, а для других, которые меня уважают. Понимаешь? Для тех, кто верует и думает, что я верую. Люди нуждаются в религии и праздниках, у них грустная жизнь, да и разве можно, чтобы хотя бы раз в году на заводе не служили мессу, не крестили детей, и не было свадебного обряда? Я выполняю свой долг.

Он поцеловал её в губы и добавил:

– Только здесь, в Эстансии, в этом доме и рядом с тобой я остаюсь самим собой. В других местах я – хо­зяин завода, банкир, директор предприятия, глава семьи, у меня, не одно лицо, а четыре или пять. Я и католик, и протестант, и иудей…

Только в последний их вечер в саду Тереза поняла всё, что хотел он ей сказать.

11

Нина принесла таз и ведро, Лулу – кувшин с водой. Они были готовы помочь Терезе, но она их отпустила, если понадобятся, позовёт.

Она одна обмыла тело доктора ватой с теплой водой и вытерла, надушив английским одеколоном, которым он пользовался. Беря с полочки в ванной комнате одеколон, она вспомнила связанный с ним эпизод, происшедший в первые дни её пребывания в этом доме. Теперь для неё остались одни воспоминания. Каждый раз, когда по прошествии стольких лет Тереза вспоминала этот эпизод, она приходила в волнение, сейчас это было совсем некстати. Все воспоминания, ароматы, удовольствия кончились, умерли вместе с доктором. Всё и навсегда кончено, Тереза даже не может представить, что когда-нибудь что-нибудь похожее на желание у неё родится.

Она тщательно одела и обула доктора, выбрав рубашку, носки, галстук, голубой костюм, все в спокойных тонах, как это делал Эмилиано и учил её. Нину и Лулу она позвала только для того, чтобы прибраться в комнате. Ей хотелось, чтобы всё было в порядке. Они начали приборку с постели, посадив пред тем доктора в кресло перед журнальным столиком, на котором лежа­ли книги.

Находясь в кресле с подлокотниками, доктор Эмилиано, казалось, находился в нерешительности, какую выбрать книгу для чтения Терезе в этот вечер.

Ах, никогда больше не сядет Тереза у его ног, никогда не прислонит голову к его коленям, никогда не услышит его теплого голоса, ведущего её по темным жизненным коридорам, уча её, как видеть в темноте, подсказывая, как разгадать и решить встречающиеся на пути загадки. Читая и перечитывая, если это было необходимо, он приобщал её к знаниям и поднимал к своему уровню.

12

По прибытии в Эстансию доктор был вынужден оставить Терезу в обществе одной местной служанки и под охраной Алфредана, так как неотложные дела заставили его выехать в Баию. Ко всем недоверчивая, со следами побоев на теле и разбитым сердцем, которое помнило все унижения, испытанные в доме Жустиниано Дуарте да Роза, любовь к Дану и позор от пребывания в тюрьме, позже – в пансионе, она существовала, не думая о будущем, и никак не могла прийти в себя. Тереза согласилась поехать с доктором из-за сложившихся вокруг неё тяжелых обстоятельств, а также из уважения. Только ли уважения? И влечения, которое она испытала, когда он поцеловал её у дверей пансиона, прежде чем посадить на лошадь. Поехала, не зная, чем всё это кончится. Габи, объявив Терезе о приезде за ней в пансион доктора Эмилиано, встревожила Терезу мимолетным интересом заводчика, капризом власть имущего и, возможно, быстрым её возвращением в пан­сион, двери которого для неё всегда открыты.

В доме доктора Тереза взяла на себя обязанности сожительницы, не любовницы. В постели она загоралась при одном взгляде на его мужскую фигуру и при первом прикосновении его рук. Неизменной и растущей любви, которой отдалась Тереза, предшествовало сладострастие, а потом нежность и только со временем всё это слилось воедино и стало глубоким. В остальном она продолжала жить так, как жила бы в доме Жустиниано Дуарте да Роза. С утра пораньше она принималась за уборку огромного дома, беря на себя весь тяжёлый и грязный труд, тогда как служанка прохлаждалась, следя за кастрюлями на кухне, или ходила по гостиной с цветной метёлочкой для смахивания пыли, которую уже стерла Тереза. Молчаливый и деятельный, с седеющей курчавой шевелюрой, Алфредан ухаживал за запущенным садом, ходил за покупками и охранял дом и добродетель Терезы. С каждым днём изучая Терезу всё больше и больше, доктор всё еще не знал её до конца и считал осторожность необходимой. А Тереза ухитрялась исполнять и обязанности Алфредана: только он собирался вынести мусор, как оказывалось, что она уже это сделала. Она ела на кухне вместе с работником и служанкой прямо руками, хотя ящики были полны серебряных столовых приборов.

И дом превратился в игрушку: удобный особняк с большим фруктовым садом, две просторные залы – гостиная и столовая, четыре комнаты, смотрящие на реку Пиауитингу, огромная кухня и буфетная, не считая пристройки, где находились ванные, а также комнаты для прислуги, чулан и кладовая. Зачем нужен такой большой дом? – спрашивала себя Тереза, тщательно убирая его. К чему столько мебели, да такой необычной мебели? Много требовалось времени и сил, чтобы поддерживать в приличном виде эту старинную мебель из жаканды, потерявшую вид от старости и неухода. Особняк и сад, мебель, кое-какая английская фарфоровая посуда и столовые серебряные приборы – это были остатки былого величия семьи Монтенегро, последняя чета которых доживала где-то свой век. Как потом узнала Тереза, доктор купил дом, мебель и все остальное, включая столовые приборы, не торгуясь, но и не слишком дорого. К сожалению, напольные часы, домашний алтарь, статуэтки и барельефы святых были увезены любителями старины, заплатившими за них очень дешево.