Колин Уилсон - Пустыня

• Название: Пустыня
• Автор: Колин Уилсон
• Жанр: Научная Фантастика

Один из самых известных фантастических сериалов, начало которому положили произведения знаменитого британского писателя и мыслителя Колина Уилсона, получил свое продолжение в работах отечественных авторов. Мир, где Земля полностью преображена после космической катастрофы. Мир, где пауки обрели волю, разум и власть. Мир, где обращенный в раба человек должен вступить в смертельную борьбу, чтобы вернуть себе свободу. Мир пауков становится НАШИМ миром.

---

Затем Каззак попросил спеть свою дочь Мерлью. Услышав такую просьбу, Найл слегка смутился, если не сказать большего: когда он был, совсем еще ребенком, мать песней убаюкивала его и кстати, до сих пор напевала сестренкам Руне и Маре, но чтобы вот так, при всех… Казалось, как-то неловко. Подобные мысли рассеялись сразу же, едва Мерлью открыла рот. Голос у нее оказался нежным, чистым. Она пела о девушке, возлюбленный которой, рыбак, утонул в озере. Было в этой незамысловатой песенке что-то такое, отчего на глаза наворачивались слезы. Когда она закончила, все дружно застучали кулаками по столешницам, выражая одобрение, и громче всех грохотал, понятно, Найл. Теперь ему было совершенно ясно, что он не просто влюблен в Мерлью он поклоняется ей, боготворит ее. Все в ней просто пьянило: и стройная фигурка, и золотистые волосы, и лучезарная улыбка Скажи она сейчас: «Умри!» – умер бы, хохоча от счастья.

Мерлью спела еще пару песен. Одну грустную, про даму, оплакивающую сраженного в боях витязя, и веселую – о девушке, которая влюбилась в красавецкипарис. И снова Найл смеялся и грохотал кулаком громче всех, а затем вдруг замер, не веря своему счастью: Мерлью, обернувшись, с улыбкой посмотрела на него.

Сердце юноши забилось так, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Он чувствовал, что предательски краснеет, однако сладкая, саднящая радость охватила его при мысли о том, что девушка не просто удостоила его взглядом, но еще и улыбнулась.

Вслед за Мерлью на середину зала вышел Хамна и прочел великолепную балладу о короле, идущем в поход против неисчислимых вражеских полчищ. Стихи Найл также слышал впервые, и его на глаза снова навернулись слезы восторга. Он вздохнул с облегчением, узнав, что Хамна – брат Мерлью. Юноша был так красив и декламировал с таким мастерством, что устоять перед его обаянием не смогла бы, наверное, ни одна из женщин. Когда Хамна сел, Ингельд взяла его за руку и приложилась к ней губами, отчего на лице красавчика мелькнуло недоумение. Много песен и стихов звучало еще в тот вечер. Найл был поистине околдован: всякая песня, всякая баллада будто уносила в иные края, и когда умолкал последний звук, юноше казалось, будто он, Найл, только что возвратился из дальнего странствия. Героические предания наполняли сердце гордостью за то, что он человек, но вместе с тем одолевала и печаль: ведь собственная его жизнь лишена всякого героизма. Найл мысленно дал себе зарок, что при первом же удобном случае совершит что-нибудь такое, что можно будет считать подвигом. Он украдкой поглядел в сторону Мерлью, надеясь, что девушка вновь заметит его и улыбнется, но та, очевидно, и думать о нем забыла.

А напротив Найла, чуть правее, сидела Дона, которая не сводила с него глаз. Это немое обожание льстило юноше, но не вызывало ответного чувства. С таким же успехом он мог бы принимать преклонение своей сестренки Руны. Скажи ему кто, что Дона очарована им так же, как он сам Мерлью. Найл смутился бы, но все равно остался б равнодушен.

Время шло незаметно. Наступил момент, когда появившийся откуда-то из глубины зала мальчик, приблизившись к Каззаку, что-то прошептал ему на ухо. Венценосец встал, воздел руку, требуя тишины (совершенно излишне: все смолкли еще тогда, когда он поднимался), и громко напомнил, что пастухам пора выводить к озеру муравьев. Из-за стола поднялись шестеро молодых мужчин и дружно двинулись к выходу. У двери они ненадолго задержались, чтобы отвесить поклон владыке.

Похоже, это был сигнал к окончанию пиршества. Ушла Мерлью, и с ее уходом у Найла пропал интерес ко всему, что происходит в зале. Каззак жестом подозвав к себе Ингельд, похлопал по сиденью рядом с собой. Женщина с покорным видом присела. Люди один за другим начали исчезать из зала, не забывая при выходе кланяться Каззаку, однако все его внимание было поглощено Ингельд. Найл поинтересовался у Хамны:

– Слушай, а как вы различаете, какое сейчас время суток? Ведь вы безвылазно сидите под землей.

– У нас есть часы.

– Часы? Это что такое?

– Ведро с водой, а в днище малюсенькая дырочка. Пока вся вода вытечет, проходит ровно полдня.

Тут Найл понял, для чего, оказывается, в доме у Доны к потолку подвешено ведро, из которого безостановочно, капля за каплей сочится вода, падая в другое ведро, снизу.

Он в очередной раз восхитился смекалистостью жителей Диры и пожалел, что сам не из их числа.

– Ты как, устал? – осведомился Хамна.

– Не особо, спать вообще не хочу.

– Как насчет того, чтоб прогуляться наружу вместе с пастухами?

– А можно?

– Надо спроситься у Каззака. Без его разрешения далеко не уйдешь. Юноша, подойдя к владыке, с почтительностью склонился перед ним. Венценосец лишь раздраженно покосился, кивнул и нетерпеливо махнул рукой: мол, ступай куда хочешь. Хамна возвратился с довольным видом:

– Пойдем, пока он не передумал.

Наружу выбрались через проход где-то на самых задворках. Хамна сказал стоящим возле лаза караульным, что у них есть разрешение на выход, получил два небольших деревянных кружка и сунул их в небольшую кожаную сумку, притороченную к поясу:

– Если потеряем, считай, обратно не попадем.

– К чему такие строгости? – удивился Найл.

– Для безопасности. Входить и выходить без разрешения может только один владыка. Видал, сколько нас здесь в убежище? Вдруг кто-нибудь пойдет прогуляться наружу без спроса, а тут – паучий дозор? Это же всем крышка! Вот почему все так строго.

– А тебе зачем подчиняться?

– Как же иначе!

– Ты же сын Каззака!

– Все мы тут его сыновья, – ответил юноша. Ясная звездная ночь была на исходе, восточная часть небосклона уже засветлела. Со стороны озера тянуло зыбкой прохладой. Удивительно приятно было вновь чувствовать на коже упругое дуновение ветерка.

Впереди шагал пастух, следом семенило с полдюжины муравьев. Хамна, нагнав пастуха, разговорился с ним об афидах, у которых в нынешнем году особенно высокие надои.

А Найл задумался о красотке Мерлью, о сказаниях и песнях, которые довелось услышать. От всего этого душа наводнялась трепетным, щемящим чувством. По мере того как небо постепенно светлело, а по озеру побежали первые блики, юноша пытался вообразить, как выглядел бы мир, не виси над ним зловещая угроза пауков; мир, где люди, не таясь, живут на земной поверхности, идут куда хотят. Когда пастух свернул с извилистой тропы в окаймляющий ручей кустарник, Найл спросил у нового знакомого:

– Слушай, а если бы смертоносцы пронюхали о вашем убежище, что тогда?

– Да уж жить стало бы поопаснее. Но мы бы им дали!

– И что, прям одолели бы?

– Отчего нет? Видишь ли, мы сделали все, чтоб убежище стало неприступным. Тут только два входа, причем настолько узкие, что их запросто может защищать один человек. Так что если им нас брать, то только осадой, измором. У нас же запасов еды на полгода, если не больше. Кроме того, я слышал, что пауки терпеть не могут жары, а здешние места превращаются летом в печку. В общем, уцелеть, я думаю, нам не так уж и сложно.

– Выходит, смертоносцев вы не боитесь?

– Спрашиваешь! Чего нам их бояться! Голос парня звучал так твердо, что не возникало сомнения в том, что он не кривит душой. Между тем вышли к самому берегу озера. На той стороне, как раз напротив, всходили к небу горы, словно окаменевшие волны: величавые, пологие валы, переходящие в крутые гребни высотой с плато.

Ширина озера в этом месте была с десяток миль, не меньше, и отливающая серебром светло-серая гладь ошеломляла своей красотой. Глаза Найла привычно высматривали на утреннем небе паучьи шары: красота в его понимании была извечно связана с опасностью. Небо было ясным и наливалось уже лазоревой голубизной.

– О-па! – зычно крикнул Хамна, резким движением скидывая одежду. Три пружинистых прыжка – и он уже по плечи в воде. Минуты не прошло, как он уже возвратился на берег, неся в руках крупную квелую рыбину. – Вот, заплывают из ручья, а в соленой воде жить не могут. Их обычно склевывают птицы, если мы не успеваем перехватить. – Хамна положил добычу на берег, насыпав сверху горку камней, и побежал к воде:

– Давай за мной!

– Да я, в общем-то, плавать не умею.

– Научишься! В такой воде любой поплывет. Хамна оказался прав. Зайдя в озеро по грудь, Найл неожиданно почувствовал, что какая-то сила поднимает его. Секунда – и он уже всем телом толкался вперед, тесня плечами упругую воду. Хамна показал, как надо плыть – в такт, разом, двигая руками и ногами, и вскоре Найл уже разрезал гладь как заправский пловец. Вкус у озерной воды был неприятный, как у воды из колодца в их пещере, даже резче. Неожиданно что-то задело ногу Найла, и юноша тревожно вскрикнул. Плывущий рядом Хамна проворно нырнул и вскоре появился на поверхности, держа в руке рыбу, а в течение получаса наловил еще штук пять. Прошлепав затем на берег, они завернули рыбин в кусок материи, которую Хамна извлек из своей сумки, и пошли песчаным пляжем туда, где в озеро втекает река. К этому времени вода на теле высохла, и Найл почувствовал, как она неприятно стягивает кожу. Но не беда, осадок скоро смыли в ручье и после этого – блаженство! – улеглись в тени пальмы под еще не озлобившимся солнцем.