Роберт Блох - Цветочное подношение

• Название: Цветочное подношение
• Автор: Роберт Блох
• Жанр: Ужасы и Мистика

---

Эд не любил вспоминать обо всем этом, ведь это означало для него конец всему хорошему в жизни. После визита того господина никто больше не собирался по вечерам у камина, прекратились игры на кладбище, и он больше не виделся с Сюзи и Джо.

Господин, приходивший к ним и заставлявший бабушку так плакать, все твердил ей о ее неправоспособности и небрежности по отношению к ребенку и еще о каком-то слушаний дела о его психическом состоянии, поскольку он упорно молчал о своих играх на кладбище и бабушкиных друзьях.

– Вы хотите сказать, что ваш внук, впутанный в эту историю, считает, что тоже видит их? – спрашивал мужчина бабушку. – Так больше не может продолжаться, миссис Дин – невозможно больше забивать голову этому малышу ужасной чепухой о мертвецах!

– Они не мертвецы! – отрезала бабушка. Эд никогда еще не видел ее такой разъяренной, хотя в глазах ее и стояли слезы. – Для меня они живые, и для всех тех, кто к нам дружески расположен. Я прожила в этом доме почти всю жизнь, с тех пор, как Роберта забрали на войну на Филиппины, и это первый раз, когда вы, посторонний, входите в него, как вы говорите, ЖИВОЙ человек. Но другие – они постоянно заходят к нам посмотреть, как мы живем. Они живы, мистер, они просто наши соседи. И для нас с Эдом они гораздо живее, чем вы и вам подобные!

Хотя этот человек и прекратил задавать ей вопросы и обращался к ней вежливо и мило, но уже не слушал ее. И все, кто приходил потом, тоже были вежливы и милы; и какие-то мужчины и женщина, которая забрала Эда и увезла его на поезде в городской приют.

Это был конец всему. В приюте Эд больше не видел живых цветов, и, хотя он и познакомился со многими ребятами, таких, как Сюзи и Джо, он уже больше не встречал.

Нельзя сказать, что дети и взрослые относились к нему плохо, вовсе нет. Например, миссис Уорд, заведующая, выразила желание стать ему вместо матери: это все, что она могла сделать для него, «прошедшего горький жизненный опыт».

Эд не знал, что она имела в виду под «горьким жизненным опытом», а она не объясняла. Она не рассказывала Эду, что стало с бабушкой, почему она никогда не навещала его. Всякий раз, когда он пытался узнать что-нибудь о своем прошлом, миссис Уорд говорила, будто ему лучше забыть, что с ним было до приезда в приют.

И Эд постепенно стал забывать. С годами он забыл почти обо всем. Поэтому теперь ему так трудно что-либо вспомнить. А он так этого хотел!

Все два года, проведенные в госпитале в Гонолулу, он пытался вспомнить. А что ему еще оставалось делать, прикованному в постели? Кроме того, он твердо знал, что если выкарабкается из госпиталя, то обязательно вернется домой, к бабушке.

Перед уходом в армию после приюта Эд получил от бабушки письмо, одно из немногих, которые ему приходили. Обратный адрес на конверте и имя «миссис Марта Дин» ни о чем ему не говорили. Но само письмо – несколько корявых строчек, выведенных на линованной бумаге – пробудило в Эде смутные воспоминания.

Бабушка писала, что была, как она выразилась, в «санатории», но теперь снова дома, и что она все выяснила о «той махинации, с помощью которой они отняли тебя у меня», и что если Эд хочет вернуться домой…

Эду ужасно хотелось вернуться домой. Но когда пришло письмо, он уже надел военную форму и ожидал направления на службу. Он, конечно, написал ответ, и в дальнейшем писал уже из-за границы и даже высылал ей деньги, получаемые в армии.

Иногда до него доходили ответы бабушки. Она писала, что ждет, когда у него будет отпуск и он сумеет приехать, что она читает газеты и в курсе всех событий в мире и что Сэм Гейтс говорит, что это «просто ужасная война».

Сэм Гейтс…

Эд уверял себя, что он уже взрослый человек и что Сэм Гейтс – плод его воображения. Но бабушка продолжала писать о мистере Уиллисе и миссис Кассиди и даже о каких-то новых друзьях, приходивших к ней в дом.

«Эд, мальчик мой, сейчас у меня опять море цветов, – писала бабушка. – Не проходит и дня, чтобы не зацвели новые. Конечно, я уже не такая проворная, как раньше, – ведь мне уже скоро стукнет семьдесят семь лет, но, тем не менее, я, как и раньше, вожусь с ними».

Письма перестали приходить как раз, когда Эда ранило. Для него надолго все прекратилось, остались только кровать, врачи с медсестрами, каждые три часа – гипосульфид и боль. Такова стала его жизнь, не считая воспоминаний.

Однажды Эд чуть не рассказал обо всем своему врачу, но вовремя спохватился: не стоило говорить об этом и надеяться, что тебя поймут.

Когда Эду стало получше, он написал бабушке. Прошло уже почти два года, война давно закончилась. Утекло столько воды, что у Эда не оставалось особой надежды: Марте Дин, наверное, уже «стукнуло», как она выражалась, восемьдесят лет, если только…

Ответ пришел за несколько дней до его выписки. «Дорогой Эд», – читал он те же корявые строчки, выведенные на той же линованной бумаге. Ничего не изменилось. Бабушка все еще ждала его, узнав, что у него все в порядке. Эда позабавило то, что бабушка интересовалась, помнит ли он еще старика Супасса, сторожа. Она писала, что прошлой зимой его сбил грузовик и теперь «он стал такой милый и дружелюбный и проводит вечера с нами». Им найдется, о чем поговорить, когда Эд вернется.

И Эд вернулся. Через двадцать лет. До этого ему пришлось проторчать в Гонолулу целый месяц, ожидая возможности отплыть на родину. Этот месяц был наполнен какими-то нереальными людьми и событиями. Эд проводил вечера в баре, встречался сначала с девушкой по имени Пегги, затем с медсестрой по имени Линда, с приятелем, с которым он вместе лежал в госпитале и который все время говорил о том, как бы им заняться бизнесом, использовав деньги, накопленные в армии.

Но бар казался Эду не таким настоящим, как гостиная в доме бабушки, и Пегги с Линдой были совсем не такие, как Сюзи, да и бизнесом у него не возникало желания заниматься.

В дороге все только и говорили о России, инфляции и жилищных вопросах. Эд слушал и кивал головой, но мысли его были заняты другим: он пытался вспомнить, что ему рассказывал Сэм Гейтс об Абрахаме из Спрингфилда.

Из Фриско он направился самолетом, предварительно дав телеграмму на имя миссис Марты Дин. Прилетев в аэропорт в полдень, он только вечером сумел купить билет на автобус. Теперь его отделяло от дома всего лишь 45 миль. Перекусив на вокзале, он забрался в автобус, который всю дорогу трясся на колдобинах. В город он приехал, когда уже стемнело.

До дома бабушки он добрался на такси. Когда он вышел из машины и увидел ее домик на краю кладбища, его пробрала дрожь. Он сунул водителю пять долларов, сказав, что сдачи не надо. Когда машина уехала, он собрался с силами и, глубоко вздохнув, постучал. Дверь отворилась, и он вошел в дом. Он понял, что наконец оказался дома и тут ничего не изменилось.

Бабушка была все такая же. Она стояла в дверях, маленькая и морщинистая и красивая, и глядела на него сквозь тусклый свет, исходящий от камина, и говорила:

– Эд, мальчик мой! Ну, скажу я вам!.. Ты ли это? Боже мой, какие шутки играет с нами наш разум! Я-то думала, что увижу маленького мальчика… Да что же ты, входи, входи, только вытри сначала ноги.

Эд вытер ноги о коврик – все тот же коврик – и прошел в комнату. В камине догорал огонь, и, прежде чем сесть, Эд подложил в него дров.

– Женщине в моем возрасте нелегко поддерживать огонь в камине, – с улыбкой произнесла бабушка, усаживаясь напротив него.

– Не следует тебе жить вот так, одной, – сказал Эд.

– Одной? Но я вовсе не одна! Разве ты не помнишь мистера Уиллиса и других. Уж они-то тебя точно не забыли, только и говорили о том, когда ты приедешь. Они собирались сегодня зайти.

– Правда? – Взгляд Эда был прикован к камину.

– Конечно, придут. И ты это знаешь, Эд.

– Знаю. Я только подумал…

Бабушка улыбнулась.

– Я все понимаю. Ты позволял себя дурачить тем, кто ничего не знает. До «санатория» я много таких встречала. Они запичужили меня туда, и мне понадобилось десять лет, чтобы понять, как обращаться с ними; все эти разговоры о привидениях, духах и иллюзиях… В конце концов я бросила это дело и сказала, что они правы, и через некоторое время меня отпустили домой. Полагаю, тебе пришлось – в той или иной степени – пройти то же, что и мне, только теперь ты не знаешь, во что верить.

– Да, бабушка, не знаю.

– Ну, мальчик мой, об этом не беспокойся. И о своей груди тоже.

– О моей груди? Откуда ты?..

– Мне прислали письмо, – объяснила бабушка. – Может, и правда, о чем они сказали, а может, и нет. Да это и неважно. Я знаю, ты не боишься, иначе ты бы не приехал, ведь так, Эд?

– Так, бабушка. Мое место здесь. Кроме того, я хотел бы раз и навсегда выяснить для себя, правда ли, что…

Эд замолчал, ожидая, что бабушка что-нибудь скажет, но она лишь кивала, наклонив голову.

Наконец бабушка нарушила молчание:

– Ты скоро узнаешь об этом. – На лице ее опять заиграла улыбка, и Эд стал смутно припоминать знакомые жесты, манеры, интонации. Что бы там ни было, никто не мог отнять у него одного – права быть дома.