Томас Пинчон - V.

• Название: V.
• Автор: Томас Пинчон
• Жанр: Современная проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-89091-126-0

В очередном томе сочинений Томаса Пинчона (р. 1937) представлен впервые переведенный на русский его первый роман "V."(1963), ставший заметным явлением американской литературы XX века и удостоенный Фолкнеровской премии за лучший дебют. Эта книга написана писателем, мастерски владеющим различными стилями и увлекательно выстраивающим сюжет. Интрига"V." строится вокруг поисков загадочной женщины, имя которой начинается на букву V. Из Америки конца 1950-х годов ее следы ведут в предшествующие десятилетия и в различные страны, а ее поиски становятся исследованием смысла истории. Как и другим книгам Пинчона, роману "V." присуща атмосфера таинственности и мистификации, которая блестяще сочетается с юмором и философской глубиной.

Некая таинственная V. возникает на страницах дневника, который пишет герой романа. Попытки ее найти вязнут в сложных переплетениях прошлого, в паутине нитей, намеков, двусмысленностей и многозначности. Во всех частях света, в разных эпохах обнаруживаются следы, но сама V. неуловима.

Существует ли она на самом деле, или является грандиозной мистификацией, захватившей даже тех, кто никогда не слышал о V.? V. – очень простая буква или очень сложный символ. Всего две линии. На одной – авантюрно-приключенческий сюжет, горькая сатира на американские нравы середины 50-х, экзотика Мальты, африканская жара и холод Антарктики; на другой – поиски трансцендентного смысла в мироздании, энтропия вселенной, попытки героев познать себя, социальная паранойя. Обе линии ведут вниз, и недаром в названии после буквы V стоит точка. Этот первый роман Томаса Пинчона сразу поставил автора в ряды крупнейших прозаиков Америки и принес ему Фолкнеровскую премию.

---

Насколько мог судить Профейн, Цайтсус его не знал и им не интересовался. Профейн хотел бы думать, что он – одна из тех повторяющихся противных рож, но на самом деле пришел-то он совсем недавно. После речи о боеприпасах он решил, что у него нет права судить о Цайтсусе. Видит Бог, он не ощущал никакой групповой гордости. Это была работа, а не какой-то там Патруль. Он научился обращаться с карабином, научился даже разбирать его и чистить, и сейчас, по прошествии двух недель, наконец стал казаться себе менее неуклюжим. В конце концов, он ведь не прострелил себе случайно ногу или еще что похуже.

Ангел запел: «Mi corazon, esta tan solo, mi corazon»… [90]

Профейн смотрел на свои высокие сапоги, движущиеся в такт песне Ангела; на отблески фонаря, мерцающие в воде; на плавное повиливание хвоста аллигатора впереди. Они приближались к люку. Точка рандеву. Гляди в оба, Крокодилий Патруль. Ангел пел и плакал.

– Кончай, – сказал Профейн. – Если начальник Банг там, наверху, то ты в заднице. Протрезвись.

– Ненавижу начальника Банга, – провозгласил Ангел. И засмеялся.

– Ша, – сказал Профейн. У начальника Банга было переговорное устройство, пока его не отобрали представители Комитета по связи. Теперь он таскал с собой доску для записей и составлял ежедневные отчеты для Цайтсуса. Он почти не разговаривал, если не считать отдачи приказов. Но одной фразой пользовался всегда: «Я начальник». Иногда говорил: «Я Банг, начальник». По теории Ангела, он таким образом сам себе об этом напоминал.

Впереди тяжело копошился обреченный на гибель аллигатор. Двигался медленнее, словно разрешал догнать себя и покончить с этим. Они подошли к люку. Ангел взобрался по лесенке и постучал коротким ломиком в крышку. Профейн держал фонарь и одним глазом присматривал за крокодилом. Снаружи послышались скрежещущие звуки, и крышка внезапно приподнялась с одной стороны. Образовался полумесяц небесно-розового неонового света. Дождь плескал Ангелу в глаза. В полумесяце возникла голова начальника Банга.

– Chinga tu madre [91], – доброжелательно сказал Ангел.

– Доклад, – сказал Банг.

– Он уходит, – крикнул Профейн снизу.

– Мы гоним одного, – доложил Ангел.

– Ты пьян, – обнаружил Банг.

– Нет, – возразил Ангел.

– Да, – рявкнул Банг. – Я начальник.

– Ангел, – сказал Профейн, – пошли, а то мы его потеряем.

– Я трезв, – сказал Ангел. Ему вдруг подумалось о том, как приятно будет дать Бангу в зубы.

– Я тебя запищу, – сказал Банг. – От тебя разит спиртным.

Ангел полез наружу.

– Пожалуй, мы с тобой это обсудим.

– Эй, ребята, вы что? – встревожился Профейн. – Тоже мне, нашли забаву.

– Продолжай, – крикнул Банг в люк. – Твоего напарника я отстраняю за нарушение дисциплины.

Ангел, наполовину вывалившись из люка, укусил Банга за ногу. Банг взвыл. Профейн увидел, как Ангел исчез, а на его месте снова появился световой полумесяц. Снаружи хлестал дождь и стекал внутрь люка по каменной кладке. С улицы доносились характерные звуки начавшейся драки.

– Да ну их к дьяволу, – решил Профейн. Повернул луч фонаря вниз и увидел кончик хвоста аллигатора, с шуршанием скользнувший за поворот туннеля. Профейн пожал плечами.

– Продолжим, – сказал он себе, – болван.

Он удалился от люка, надежно зажав под мышкой ружье и неся в другой руке фонарь. Впервые он охотился в одиночку. Но ему не было страшно. Когда придется стрелять, он найдет, куда поставить фонарь.

Профейн прикинул и решил, что находится где-то под Ист-Сайдом. Он уже вышел за пределы своего района – Боже, неужели придется гнаться за крокодилом через весь город? Он повернул за угол, небесно-розовый свет пропал. Теперь Профейн и аллигатор перемещались, ограничивая собой рыхлый пространственный эллипсоид, осью которого был связывающий их тонкий луч фонаря.

Свернули налево, к окраинам. Поток под ногами стал немного глубже. Они вошли в пределы Прихода Фэйринга, названного так по имени священника, который жил наверху много лет назад. Во времена Великой Депрессии 30-х годов, в час апокалиптического благодушия, он вдруг решил, что после гибели Нью-Йорка городом завладеют крысы. Он проводил по восемнадцать часов в день в своем районе, наводненном толпами безработных и миссионерскими организациями, и всем нес покой, чиня истрепанные души. Впереди ему виделся только мегаполис умерших от голода, усеявших тротуары и траву парков, плавающих брюхом вверх в фонтанах, повесившихся на фонарных столбах. Город, а возможно, и вся Америка – дальше его кругозор не простирался – будет принадлежать крысам еще до конца года. В связи с этим отца Фэйринга посетила мысль, что неплохо бы наставить крыс на путь истинный, то бишь обратить их в католичество. И однажды вечером, в самом начале первого срока Рузвельта, он спустился в ближайший канализационный люк, взяв с собой Балтиморский Катехизис, требник и, неизвестно по какой причине, экземпляр «Современного кораблевождения» Найта [92]. Первым делом (гели верить дневнику, обнаруженному через несколько месяцев после его смерти) он на века благословил это место и изгнал нескольких демонов из всех вод, протекающих между Лексингтоном и Ист-Ривер, а также между 86-й и 79-й улицами. Эта область и стала Приходом Фэйринга. Благословение теперь обеспечивалось адекватным запасом святой воды, а когда он обратит всех крыс прихода, исчезнет и необходимость в индивидуальном крещении. Он также ожидал, что другие крысы прослышат о том, что творится под верхней частью Ист-Сайда. и тоже придут, дабы обратиться. В недалеком будущем он видел себя духовным лидером всего населения Земли. Поэтому он считал достаточно скромным ежедневное жертвоприношение из трех своих прихожан для обеспечения себе физического пропитания в обмен на пищу духовную, которую он давал им.

Затем он соорудил себе маленькую хижину возле канализационного стока. Ряса служила постелью, требник – подушкой. Каждое утро он разводил небольшой костер из плавника, который собирал и высушивал накануне. Рядом в бетоне было углубление, куда стекала дождевая вода. Здесь он мог напиться и умыться. Позавтракав жареной крысой («Печень, – писал он, – особенно сочна»), отец Фэйринг приступал к выполнению первой задачи: учился общаться с крысами. Предположительно, он преуспел. Запись от 23 ноября 1934 года гласит:

Игнатий проявил себя поистине трудным учеником. Сегодня он спорил со мной по поводу природы индульгенций. Варфоломей и Тереза его поддержали. Прочел им из Катехизиса: «Посредством индульгенций Церковь временно воздерживается наказывать грешников, отпущая нам из духовной сокровищницы своей толику бесконечной милости Иисуса Христа и преизобильного милосердия благословенной Девы Марии со всеми святыми».

– И что же такое, – спросил Игнатий, – преизобильное милосердие?

Я прочел дальше: «Сие есть то, что мы обретаем в течение жизни всей, но нужды в нем не имеем, и посему Церковь одаряет им членов своего сообщества святых».

– Ага, – пискнул Игнатий, – тогда я не понимаю, чем это отличается от марксизма-коммунизма, который, как ты говоришь, безбожен. От каждого по способностям, каждому по потребностям.

Попытался объяснить, что есть разные типы коммунизма; что ранняя Церковь, действительно, строилась на общей собственности и равном распределении благ. Варфоломей в связи с этим заметил, что, возможно, доктрина пищи духовной произросла из экономических и социальных условий, в которых находилась Церковь в период становления. Тереза немедленно обвинила Варфоломея в поддержке марксистских воззрений, и разразилось ужасающее побоище, в котором бедной Терезе выкогтили глаз из глазницы. Дабы не длить мучений, усыпил ее и после шести часов приготовил роскошное блюдо из ее останков. Выяснилось, что хвосты, будучи достаточно хорошо прожарены, вполне приемлемы.

По крайней мере одну группу он, несомненно, обратил. В дневнике больше нет упоминаний о скептике Игнатии: может, он погиб в другой драке, а может, променял общину на языческие районы города. После первого обращения записи становятся короче, но автор по-прежнему всегда оптимистичен, а временами даже впадает в эйфорию. Дневник рисует Приход как маленький оазис света среди унылых Темных Веков мракобесия и варварства.

Однако постоянно переваривать крысиное мясо пастор нс смог. Возможно, там была какая-то зараза. Не исключено также, что склонность его паствы к марксизму слишком живо напоминала ему то, что он видел наверху – в очередях, в больницах, в родильных домах и даже в исповедальне. Так что бодрый топ последних записей был на самом деле вынужденным враньем, призванном защитить самого себя от горькой правды о том, что его слабые и изворотливые прихожане ко сумели подняться над уровнем животных, каковыми они, в сущности, и являлись. На ото мимоходом намекает последняя запись: