Франц Кафка - Письма к Фелиции

• Название: Письма к Фелиции
• Автор: Франц Кафка
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-91181-316-1

Франц Кафка – один из столпов мировой словесности, автор одного из главных романов ХХ столетия «Замок», а также романов «Процесс», «Америка», множества рассказов. И в наше время Кафка остается одним из самых читаемых авторов.

Сновидчески-зыбкий художественный мир Кафки захватывает читателя в узнаваемо-неузнаваемое пространство, пробуждает и предельно усиливает ощущения.

В настоящее издание вошел один из самых загадочных шедевров Кафки – рассказ «Приговор», который публикуется в новом переводе М.Рудницкого.

В подоплеку этого рассказа помогают проникнуть автобиографические свидетельства из эпистолярного наследия Кафки, в частности «Письма к Фелиции» – его письма к невесте, по динамике развития интриги не уступающие увлекательному любовному роману

---

Завтра или послезавтра Ты получишь календарь и Флобера. Календарь, который мне только сейчас доставили, оказался вовсе не так красив, как он рисовался мне в мыслях… Повесь куда-нибудь в угол! Противовесом красоты к его уродству будет Флобер, которого я вообще-то (тщетные уверения!) мечтал сам вложить в Твои руки.

Так, а теперь опрометью спать, слово Тебе отправлено, Твои мысли ко мне привлечены, я доволен.

Ты не слишком замучилась писать мне, любимая? Одна Твоя строчка доставляет мне столько радости, сколько и пять моих не в силах доставить.

Франц.

10.01.1913

Прежде всего, любимая, прекрати себя упрекать за то, что мало мне пишешь! При том, как мало у Тебя времени, Ты пишешь мне много, слишком много.

И если Ты, как в последнее время, сумеешь сохранить замечательную регулярность ежедневных писем, то во всем, что касается нашей переписки, мне нечего будет желать, поскольку же другие желания – либо сейчас, либо вообще – неисполнимы, то, значит, все в порядке, пусть и не в наилучшем.

То, что я сажусь сейчас к столу писать Тебе, едва успев перемолвиться с родственниками, тогда как раньше этому всегда предшествовали мои писания и я, следовательно, когда брал ради Тебя перо в руки, находился – в счастье ли, в несчастье ли своем – на иной, высшей ступени, – мне это как-то мешает. Но это недолго будет продолжаться, в понедельник, думаю, я уже снова начну писать, множество историй, любимая, барабанят свои марши в моей голове.

При этом иногда меня просто корчит от горя, чему, впрочем, есть множество всевозможных причин. Не последние из них связаны с переживанием этих двух помолвок – Макса и моей сестры. Сегодня в постели я жаловался Тебе на эти помолвки в пространной речи, которая, несомненно, показалась бы Тебе очень обоснованной, только я сейчас, наверно, уже не воспроизведу всех необходимых доводов, а потому лучше оставлю эту затею. Знала бы Ты, как я ораторствую в постели, когда к Тебе обращаюсь! Лежа на спине, ногами упершись в валик, каким безмолвным соловьем разливаюсь я про себя во имя самой дорогой своей слушательницы! У нас такие разные таланты! Я великий оратор в кровати, а Ты великая мастерица писать в кровати письма. Как Тебе это вообще удается? Ты еще ни разу мне об этом не рассказывала.

Ни одной из этих помолвок я недоволен, при том что помолвке Макса я даже весьма способствовал своим – быть может, даже решающим – советом; а против помолвки сестры, по крайней мере, никогда не возражал. К тому же я плохой оракул и никудышный знаток людей, как свидетельствует брак моей замужней сестры, чья помолвка привела меня в такую же безутешность, в то время как сестра, прежде неуклюже медлительное, вечно веем недовольное, чуть что – крайне обидчивое существо, теперь в браке буквально расцвела от счастья над своими двумя детишками. Но все равно я не могу не доверять своему знанию людей, потому что факты сами по себе его не убеждают, видимо, оно скрывает в себе некую более глубокую правоту, и получается, что я, доверяясь ей, под видом своего якобы знания людей пестую самую обычную, только закоснелую в своем упрямстве глупость. И потом – почему, собственно, я страдаю от этих помолвок таким странным образом, словно сию секунду и непосредственно меня постигло несчастье, тогда как любое предчувствие может относиться только к будущему, тогда как главные участники, против собственных их ожиданий (может, как раз эта неожиданность меня и задевает?), счастливы, тогда как, наконец, сам я непосредственно и лично ко всем этим свадебным делам и приготовлениям почти непричастен. (Вчера вечером мой будущий зять без всякой злобы, без малейшего намека на мою чудовищную безучастность, просто в шутку бросил мне: «Добрый вечер, Франц! Как дела? Что пишут из дома?» Знал бы он, сколько в его словах истинного смысла!)

Но нет, я все-таки причастен, обе семьи, по моему ощущению, меня теснят, а семья зятя так и вовсе поневоле вторгается в мою собственную. – Нет, сегодня лучше больше писать не буду, как-то неубедительно стало получаться, может, в общем и целом Ты и чувствуешь, что я имею в виду, но в частностях, а это как раз самое важное, из своей дали, к сожалению, не поймешь.

Сейчас, когда Ты читаешь это письмо, я, возможно, в своем старом фраке, в потрескавшихся лаковых туфлях, в смешном цилиндре, который слишком мне мал, и с необычайно бледным лицом[6] (мне теперь так долго не удается заснуть), в почетном качестве чтеца Талмуда бок о бок с очаровательной, приятной, элегантной, а главное, крайне внимательной и скромной своей кузиной еду в храм, где и состоится свадьба во всей своей невероятной торжественности, которая всегда меня смущает, потому что в жизни еврейства, по крайней мере у нас, религиозные церемонии давно свелись лишь к свадьбам и похоронам, благодаря чему оба эти ритуала настолько заслонили собой все остальные, что буквально ловишь на себе укоризненные взоры умирающей веры.

Спокойной ночи, любимая моя. Как же я рад, что хотя бы одно Твое воскресенье, вне всяких сомнений, выпадет спокойнее моего. Интересно, что-то на сей раз не преминет заметить Твоя матушка, вручая Тебе это письмо?

Франц.

Я еще раз перечитал Твое письмо и, поскольку некоторые вещи весьма затронули мое любопытство, задаю Тебе следующие вопросы:

1. Что значит вот это: с медальоном я еще не все уладила?

2. В семействе каких добрых знакомых Ты была? Бог знает, почему так, но фамилии все мне проясняют.

3. Как прошло семейное купанье? Тут, к сожалению, я должен подавить в себе реплику – она касается моего вида в купальне, моей худобы. (Так и быть, вот она: Тебе случалось просыпаться в холодном поту от ужаса?) В купальне я выгляжу сиротским ребенком. Помню, правда, это уже очень давно было, мы жили в дачном местечке на Эльбе, лето стояло жаркое, и купанье в реке доставляло особое наслаждение. Но купальня была очень маленькая, мужчины и женщины купались все вперемешку, даже не помню точно, сколько было раздевалок, две или одна, но дачное общество в то лето вообще подобралось очень веселое, и особого значения таким мелочам никто, по-моему, не придавал. Кроме меня. С женщинами я иногда еще отваживался там появляться, но редко, в большинстве же случаев – при том что охота купаться, разумеется, разбирала меня несусветно и непрестанно – я, аки бездомный пес, слонялся по самым узким тропкам прибрежных склонов, часами высматривая, когда же маленькая купальня наконец освободится и я смогу ею воспользоваться. Как же проклинал я припозднившихся дачников, что вдруг снова заполняли купальню, уже совсем было опустевшую, с какими стенаниями взывал к небу, когда внезапно налетевшая свирепая гроза разом отнимала у меня всякую надежду искупаться! Как правило, зайти в воду мне удавалось только к вечеру, когда становилось прохладно и такого удовольствия купание уже не доставляло. И лишь иногда, совсем обезумев от жары, я, как очумелый, кидался в самую гущу купальщиков. И, разумеется, спокойно купался и играл вместе с остальными, кто станет разглядывать какого-то мальчишку, но сам я поверить в это не мог.

4. О Твоем отце я при случае хотел бы услышать побольше.

Слушай, уже опять так поздно! А я еще ничего «веселенького» не заготовил для свадебного ужина и, что самое страшное, не могу и не смогу заготовить.

Франц.

12.01.1913

Только что, любимая, я ломал себе голову, надеясь, раз уж ничего другого не могу, придумать хотя бы три фразы для приветствия свадебных гостей. Наконец я их придумал, они безнадежны. Дали бы мне произнести речь против гостей, ее мне и готовить бы не пришлось, слова потекли бы сами, толкаясь и перегоняя друг дружку, и я осмелюсь предположить, что изгнал бы большинство гостей из залы даже не руганью, а одним только добросовестным изъявлением своих подлинных ужасающих чувств. Теперь же я приговорен к тому, чтобы изгнать самого себя: это не я, а кто-то другой будет сидеть там за столом, вставать, произносить три заученных фразы и поднимать бокал, все это исполнит некая тень моего печального образа…

Франц.

12.01.1913

Любимое дитя мое, все позади, виды на лучшие времена забрезжили на горизонте, в доме относительный мир и покой. Иногда мне кажется, я готов пожертвовать чем угодно, даже собственной сестрой, лишь бы избавиться от всех этих чужих людей в доме. Разумеется, Ты не должна думать, да, надеюсь, и не думаешь, что чувство это хоть как-то соотносится с действительностью, но само чувство неистребимо.

Я получил Твое письмо, открытку и фотокарточки в самый разгар свадебных торжеств, как раз когда мы выстраивались для свадебного шествия, мне показалось на миг, будто Ты сжала мою руку.

Ах, любимая, Твои фотографии – какая же это сладостная мука! На всех запечатлена любимая, ни одна на другую не похожа, и все захватывают с неимоверной силой. На этих снимках Ты опять похожа на ту маленькую девочку с самой первой карточки, которую Ты мне прислала. Как покойно Ты сидишь, левая рука, хоть она совершенно не у дел, все равно неприкосновенна, ибо Тебе диктуют что-то очень задумчивое. Изощренная фотография на тот случай, если Ты хотела вызвать в ком-то желание немедленно поцеловать Тебя в губы. Это в вашем бюро Тебя сфотографировали? И в чем разница между различными мундштуками у аппаратов? Или это фотографии для рекламных целей? Может, даже для открыток? Но ведь нет же?