Глеб Алексеев - Подземная Москва

• Название: Подземная Москва
• Автор: Глеб Алексеев
• Жанр: Историческая проза

Роман Глеба Алексеева «Подземная Москва» издавался один-единственный раз – в 1925 году. Эта книга представляет собой большую библиографическую редкость, сохранились лишь единичные ее экземпляры, чему способствовало и то, что автор в 1938 году стал жертвой сталинских репрессий. Современному читателю роман Глеба Алексеева совершенно неизвестен, но он достоин его внимания и интереса.

В романе автор обращается к одной из загадок русской истории – величайшей культурной ценности мирового значения, так называемой библиотеке Ивана Грозного, поиски которой длятся вот уже почти пять столетий и продолжаются в настоящее время. Тайну исчезновения библиотеки писатель связывает с именем и судьбой замечательного архитектора Аристотеля Фиораванти.

---

– Вы видите эту шишку? – ткнула она в нарост, величиной с голубиное яйцо.

– Прошу вас потрогать и убедиться… Да не бойтесь, это не саркома!

«Негодяй» от смущения не знал, куда ему провалиться.

– В этой шишке вшит наш фамильный бриллиант в восемнадцать карат… Операцию сделал мне знакомый врач еще в восемнадцатом году… Теперь вы верите, что, переехав границу, я могу не нуждаться в таком муже, как вы…

«Барыня Брандадым» надела парик и опустилась в кресло.

– Я верю! – пискнул уничтоженный «негодяй».

– Согласны на мои условия?

– Согласен! – прошептал он еще тише.

– Мы с вами люди деловые, – сказала княгиня, – не правда ли?

– Деловые, – уныло подтвердил «негодяй».

– Напишите расписку, что я беременна и вы являетесь отцом моего ребенка!

– Кня-ягиня!

Она равнодушно отвернулась к окну:

– Как хотите!

– Хорошо: вы беременны, а я… ей-богу, не виноват!

– Я вас не виню… но мы живем в такое время, когда не веришь даже родному отцу…

Наконец все формальности были закончены, «негодяй» выдал обязательство жениться и увезти жену за границу. «Барыня Брандадым» вскипятила на примусе чайник, достала две чашки с отколотыми ручками, но зато «настоящего севрского фарфора», малинового варенья, спросила:

– Вам покрепче, дорогой жених?

«Негодяя» свернуло в коросту от этого уж очевидно неудачного каламбура, но он решил претерпеть до конца. Полчаса спустя он выходил из комнаты, окончательно растерявшийся и встревоженный. «Барыня Брандадым», придерживая рукой разболевшийся от варенья флюс, говорила с озабоченностью молодой жены:

– Так не забудьте же – они спускаются сегодня…

Глава восьмая. Любопытный опыт с кошкой

«Негодяй» на ходу вскочил в трамвай…

Было часа два. Самый пустой час на московских улицах. На углах дремлют моссельпромщицы, под солнцем растекается их шоколад.

В палатках, никуда не торопясь, пьют воду прохожие безработные, по тротуарам бродят сонные кошки; из окна, на котором свесилась потная перина, женщина в растрепанных волосах кричала кому-то:

– Марья!

– Чиво?

– Сегодня собрание комитета! Ва-аське скажи: перевыборы…

– Ска-ажу!..

На Петровке воняли автомобили, в окнах рыжели на солнце принадлежности дамского туалета, по тротуару унылый «снегирь» гнался за удиравшим яблочником, не выправившим патент. «Негодяй» мимоходом купил «Известия», пробурчал человеку, саданувшему его портфелем в бок:

– Извиняюсь! – и юркнул в темный холодный подъезд дома, выходившего углами на Софийку и Неглинный. Это был штаб концессионеров, обещавших Москве метрополитен.

Два инженера в голубых пижамах, разомлевшие от московской полуденной жары, лениво потели за чаем. Это были вполне честные немецкие лица: одинаковые губы цвета ветчины, глаза вялые, как трава, – медлительные, уверенные в каждом своем движении люди. В углу на подставке фотографического аппарата помещался прибор, напоминавший волшебный фонарь. Человек в черной маске поворачивал ручку, следя черными подковами глухих очков за стрелкой, прыгавшей по зеленым цифрам. Когда стрелка перескакивала на тридцать, из жерла прибора вырывались маленькие фиолетовые молнии в экран, укрепленный на стене. В замаскированном «негодяй» узнал инженера Кранца, прибывшего в экспедицию с непонятным поручением.

Инженер в голубой пижаме назывался «герр Отто Шпеер». Он сказал отдуваясь:

– Отлично, дорогой Кранц! Мы были свидетелями мгновенной смерти мухи, попавшей на экран… Это поразительно и совершенно непонятно… Но что вы скажете о той вон кошке, присевшей на противоположной трубе?

– Я скажу, что в данном случае ни кошка, ни даже слон ничем не отличаются от мухи.

Он повернул прибор к окну, дернул за шнурок, и кошка, подстреленная тупой фиолетовой молнией, скользнула с крыши. Тогда замаскированный снял маску – видимо, она предохраняла его от действия губительных лучей.

– Вот вам лучи Мьютесса на практике, – сказал Кранц, – и пока в этой варварской стране знают о них только понаслышке, в наших руках есть преимущество! Что вы думаете обо всем этом, герр Теодор Басофф?

Так звали «негодяя». Иногда, переделав окончание фамилии на два «фф», можно стать иностранцем. «Так вот оно что, – подумал Басов, – концессионеры вооружены действительно до зубов».

– Господа, – сказал он, – то, что я готов сообщить вам, вряд ли вас порадует. У нас есть конкуренты, и, по моим сведениям, они сегодня спускаются в подземную Москву.

И он рассказал о некоторых деталях своего визита в оранжеватый домик на Никитской.

– Их два? – вяло спросил инженер в голубой пижаме.

– Два.

– Вы твердо в этом убеждены?

– Мне сказала княгиня. Но постойте… Впрочем, она сказала также, что Мамочкин упоминал о трех рабочих с завода «Динамо». Я не знаю их роли…

– Хотя бы десять рабочих с завода «Динамо»! – как орешек, раскололся смехом инженер в голубой пижаме. – Дорогой герр Кранц, скажите нам, какими химическими средствами располагает наша экспедиция для того, чтобы избавиться от непрошеных конкурентов, если придется встретиться с ними в таком неудобном месте, как подземный Кремль?

– Можно попробовать чихательный газ, – спокойно отвечал Кранц, – люди зачихаются до смерти… Можно попробовать также веселящий газ, люди будут смеяться до смерти… Не правда ли, эта картинка так и просится в современный юмористический журнал: люди, смеющиеся до смерти в подземельях Московского Кремля? Если бы мы с вами не в состоянии были проделать этот опыт на практике, я бы сказал: похоже на выдумку захмелевшего романиста. Инженер Кранц был большим знатоком своего дела.

– Кроме того, – добавил он, – вы только что были свидетелями некоторых, отнюдь не фантастических, опытов.

Тогда инженер в голубой пижаме сказал, наливая новый стакан чаю:

– Вы очень предусмотрительны, Басофф, и мы благодарим вас за своевременное предупреждение. Назначьте вашей княгине небольшое вспомоществование: купите у нее плюшевый альбом, два бюстгальтера и, пожалуй, ордена покойного князя… Если по ходу дела нужно – женитесь на ней: учитесь быть настоящим европейцем!.. Все это не изменяет наших планов. Сегодня мы спустимся в подземелье, хотя бы там оказалась целая рота красноармейцев…

Глава девятая. Три новых героя повести

Тут наконец я должен познакомить читателя с остальными героями моего повествования, притом сразу с тремя. Они назывались: Арсений Дротов, Семен Сиволобчик и Степан Кухаренко. Два из них, вероятно, были великороссами, они говорили на «а» и подстригались в кружок. Третий – выворачивал «мабут» и хоть также читал «Правду», но под вечер, когда все трое возвращались с работы, любил вспоминать про великого Тараса и вареники с сыром. Все трое работали на заводе «Динамо»… Восемь часов на заводе, когда, словно оголтелые, крутятся шкивы, визжат шестеренки и зубчатые колеса, и многопудовые маховики сотрясают стены, совершенно изматывают нервы. Но без пяти четыре восторженно ревел заводской гудок, и Дротов обтирал об фартук напильник, снимал промасленную прозодежду и у ворот над весенней лужей, у которой уже прохаживался чей-то петух, поджидал приятелей. Он был жилист и сух, усы его обвисали по-горьковски, правое плечо – не от того ли, что правая рука двадцать четвертый год держала напильник, – было выше левого, в обхождении он был прост и степенен, так как давно знал цену жизни и свое в ней место. В революцию из таких никогда не вырабатывались крикуны, а всегда дельные, незаменимые работники. Он два года дрался в красной пехоте, отстоял екатеринославские заводы, ходил на Каховку и Сиваш, а когда «маленько ослобонился», познакомился с политграмотой. Сидел над ней год, водя опрямевшим от напильника и курка пальцем.

На Пименовской, в той ее конечности, где упирается она в бывшую Сущевскую часть, года три назад растащили по бревнышку на топливо дом, и черный его обгорелый костяк долго торчал бы еще, как гнездо больных зубов, если бы товарищи Дротов, Сиволобчик и Кухаренко не задумали поселиться вместе и из потертых скрошившихся кирпичей не попробовали заложить дом-коммуну. Так новая жизнь началась с фундамента. Когда его выводили, земля была рыхла и податлива.

Семена на заводе называли «порохом» за способность быстро загораться и столь же быстро остывать. «Тов-варищи, – кричал он, вымахивая вперед подстреленную не то на Кубани, не то под Варшавой руку, – вот оно!» Его белобрысый хохолок окончательно намокал. Вероятно, ему казалось, что он все еще командует ударным взводом, и потому, чтобы он ни делал, все было ударным. Но так было два дня, потом его энергия остывала или направлялась на другое. Дротов, – молчаливый и уверенный, расчетливый в каждом движении, словно напильником он ворочал камни на годы, – в таких случаях бывал для Семена самым необходимым человеком. Он умел поддерживать в нем остывающую энергию и направлять ее с большей для всей братвы выгодой.