Морис Дрюон - Александр Великий или Книга о Боге

• Название: Александр Великий или Книга о Боге
• Автор: Морис Дрюон
• Издательство: Нугешиинвест
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1993
• ISBN: 5-7244-0033-2

Известный французский писатель Морис Дрюон попытался воссоздать личность и ход мыслей придворного прорицателя властителей Македонии – Аристандра из Тельмесса. Автор не ограничивается исторической достоверностью, но высказывает смелые гипотезы. В итоге получилось новое и удивительное жизнеописание Александра Великого.

---

Филипп часто глумился над ней при людях; теперь, находясь при сыне, она брала реванш. Черный Клит, руководивший первыми шагами Александра и бывший его первым приятелем в играх, стал начальником его личной охраны. Мы с Аристотелем сделались советниками молодого регента.

С новым правителем люди всегда связывают новые надежды. Македонцы имели все основания полюбить шестнадцатилетнего царевича. Сразу вспомнились предсказания, связанные с его рождением. Хотя никто и не мог проникнуть в глубину тайны, тем не менее, все были уверены, что тайна существует. Всюду – от самых богатых домов до беднейших лавок – говорили об этом. Возникший интерес пробудил старые воспоминания; исходя из услышанного, каждый высказывал свое мнение. В зависимости от отношения к Филиппу, Александра считали то похожим, то совершенно не похожим на него. От дворцовой служанки стало известно, что соперничавшие между собой, но объединявшиеся против Обимпиады наложницы отказывают царю в отцовстве по отношению к юноше. Все это окутывало его покровом тайны.

Во время его краткого регентства Александру представилось два случая укрепить свой авторитет. Вначале прибыло посольство персов, которые вели переговоры с Филиппом по поводу колоний на Геллеспонте. Александр их принял.

К тому времени он уже много думал о Персии, мысль о ее могуществе неотступно преследовала его. Он знал, что персы повсюду искореняют веру в Амона; кроме того, Аристотель, который не мог простить Великому Царю смерти своего благодетеля и шурина, тирана Гермея, воспитал Александра в ненависти к Персии. И, наконец, его вдохновляли идеи Исократа. Если Филиппу не удалось свершить то, что было предписано ему Исократом, если он не смог собрать воедино греческие государства, чтобы направить их силы на разрушение «азиатской империи», то он, Александр, выполнит этот завет и покроет себя славой.

В обращении с персидскими послами молодой царевич проявил себя отменным дипломатом: принял их с роскошью, устроил им пиры и развлечения, окружил их вниманием и, главное, таким уважением, которому никто не смог бы противостоять: основа его в том, чтобы с интересом выслушивать собеседника. Он не столько вел с ними переговоры, сколько высказывал им свое дружеское расположение; он проявил неподдельную любознательность и восхищение в отношении всего, о чем они рассказывали; в мельчайших деталях расспрашивал об устройстве Персидской империи, о ее протяженности, о состоянии дорог, о путях, которым нужно следовать, чтобы попасть из одного города в другой, об организации войска, о состоянии казны и даже лично о самом Артаксерксе и его полководческих качествах. Разузнав о противнике все, что подсказывали Александру его честолюбивые намерения, он внушил послам мысль, что они имеют дело с союзником. Те настолько были восхищены сообразительностью, мудростью и приятными манерами молодого человека, что всем говорили, что сын Филиппа давно уже превзошел своего отца.

В это время Филипп, совсем утомившись от осады Перинфа, который не хотел сдаваться, подступил к Византию, однако с тем же успехом. Когда ночью, чтобы застать крепость врасплох, он отдал приказ о штурме, все собаки в городе начали лаять и разбуженные жители выбежали на стены. Византий оказался таким же неприступным, как и Перинф. Войска были недовольны, казна пуста, люди хотели скорее вернуться домой. Чтобы восстановить свой авторитет за счет легкой победы и вернуться победителем, Филипп поднялся к северу, к побережью Понта Евксинского, где в устьи Истра разгромил девяностолетнего царя скифов.

В это время восстали меды – племена, жившие на северо-востоке Македонии, в тех землях, через которые лежал обратный путь Филиппа (17). Александр, чей военный опыт сводился к одному короткому бою и который, если бы не был царским сыном, в своем возрасте не получил бы командования фалангой, поднял в поход свое первое войско и выступил из Пеллы так, словно уже стал победителем. Он двинулся на север. Я сопровождал его в этом коротком и легком походе. Племена были свирепого нрава, но плохо организованы; они поджидали войско Филиппа (как мы уже говорили, измотанное и на грани мятежа), а вместо того увидели, что молодой царевич бодро движется на них со стороны, откуда его никто не ждал, во главе свежих войск, воины которых молились на него, как на бога.

«Овен поражает голову, – сказал я Александру, – в битве всегда пробивайся к вождю». Однако он едва ли нуждался в подобном совете. Его природа сама подсказывала ему, как надо действовать. Ускоренным маршем двинулся он прямо на город, в котором укрепился вождь восставших племен. Меды предпочитали биться в открытом поле, а не держать оборону; город был взят сразу же, едва успело сомкнуться кольцо окружения. В тот же день Александр изгнал жителей и, по примеру Филиппа, назвавшего своим именем город на склоне Родоп, издал приказ о том, что отныне новая македонская колония будет носить имя Александрополь.

Весть о победе исполнила радости царицу Олимпиаду и всех македонцев, однако у Филиппа к чувству удовлетворения примешивалось некоторое беспокойство. Пока он возвращался из долгого и не слишком успешного похода, во время которого его достоинства стратега впервые были поставлены под сомнение и пришлось даже принять меры к подавлению бунта среди своих людей, его наследник неожиданно покрыл себя славой. Лавры перешли к другому.

Филипп приказал Александру незамедлительно присоединиться к нему на севере: ему не хотелось, чтобы молодой победитель торжествовал без него. Так что возвращались они вместе, бок о бок – одноглазый, несколько удрученный гигант и прекрасный, как Аполлон, молодой царевич на черном Буцефале.

Однажды, проезжая по горному ущелью, они попали в засаду, устроенную племенами медов. Во время боя они потеряли друг друга из вида. Вдруг, обернувшись, Александр увидел, что копье пронзило живот коня Филиппа, а самого его ранило в бедро. Конь завалился на бок, придавив раненого царя. Спрыгнув с Буцефала, Александр подбежал к Филиппу, прикрыл его своим щитом и отбивался от дюжины наседавших врагов, пока не подоспела подмога. Если бы не Александр, Филипп Македонский был бы в тот день убит. Он безоговорочно признал это и публично выразил юноше свою благодарность.

Но к благодарности примешивалась толика горечи. Когда войска входили в Пеллу, Александр ехал верхом, а Филиппа несли на носилках. Вследствие последнего ранения царь остался хромым. Он уже привык к потере глаза, к ранению в лопатку и в руку, оставшуюся искалеченной, но так пенял на судьбу из-за своей короткой ноги, так часто на это жаловался, что однажды, дабы его успокоить, Александр сказал ему: «Как ты можешь сожалеть о том, что при каждом шаге напоминает тебе о твоей отваге?».

Филипп ничего не ответил. Он только качал головой и размышлял, действительно ли он дал когда-то жизнь этому юноше. Но одно он знал точно: теперь он сам обязан ему жизнью. Потом он приказал налить себе вина, дабы забыть о том, что времена юности миновали.

III. Скромность

Никому не следует извиняться за то, каков он есть.

Если тебе, сын мой, с юного возраста говорили о твоем великом будущем или если о твоем величии говорит тебе тайное чувство, отставь в сторону скромность. То, что для других людей – добродетель, для тебя будет оплошностью и проявлением слабости.

Если ты призван царствовать, вести за собой и повелевать – отринь всякие намерения казаться смиренным, ибо это ложь, ибо на самом деле ты не чувствуешь себя смиренным. Оставь это смирение для общения с богами.

Как смогут те, кто вверен твоей власти, поверить в твое превосходство, если ты сам в нем сомневаешься; уподобившись им, ты окажешь им плохую услугу.

Пророк, правитель или царь требует, чтобы ему оказывали должные почести. Люби славу, пусть жалуют тебя почестями. Склонившиеся перед тобой только подчеркнут твое величие.

Ты можешь пренебрегать любовью окружающих, твой удел – одиночество. К чему тебе внимание одной-единственной женщины, когда тебе внимают целые народы?

IV. Калликсена

В свои семнадцать лет Александр доказал, что может командовать войском и управлять государством, однако он оставался девственником.

Целомудрие молодых людей обычно предстает упреком стареющим распутникам; кроме того, всякое отличие Александра от Филиппа возбуждало в последнем старые подозрения. Отсутствие интереса, даже любопытства у царевича по отношению к любовным забавам казалось Филиппу, рано привыкшему к разврату, настолько непонятным, что он уже стал сомневаться в мужских способностях Александра и беспокоиться за будущее династии.

Олимпиада не менее его была обеспокоена целомудрием сына. Как и большинство матерей, оскорбленных неверностью мужа, она тем не менее желала, чтобы ее сын обольщал всех женщин подряд. Она полагала, что если уж она родила такого бога-победителя, то в таком же качестве он должен проявить себя и на любовном поприще. В Пелле хватало и девственниц, и замужних женщин, и вдов, мечтавших отдаться прекрасному Александру, но он проходил мимо, не обращая внимания на их многообещающие взгляды. Его давние товарищи по учебе в роще нимф – Гектор, Никанор, Марсий и Птолемей – крепкие юноши, соревновавшиеся в любовных приключениях, однажды попробовали из любопытства завлечь его в объятия одной замужней женщины, но он отказался, оставив жену, уже готовую изменить мужу, в крайней досаде.