Григорий Коновалов - Истоки. Книга первая

• Название: Истоки. Книга первая
• Автор: Григорий Коновалов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1973

Роман «Истоки» Г. И. Коновалова удостоен Государственной премии РСФСР им. М. Горького. Это – большое многоплановое произведение о том, как героическим трудом советских людей, их беспримерным военным подвигом в период Великой Отечественной войны была завоевана победа над германским фашизмом. В центре внимания писателя – судьба династии потомственных сталеваров Крупновых. Перед войной одни из них варят сталь на одном из заводов в Сталинграде, другие работают в Наркомате тяжелой промышленности, директорствуют на крупнейших предприятиях страны, третьи находятся на дипломатической работе за рубежом. В годы войны все Крупновы – активнейшие участники всенародной борьбы с немецкими захватчиками. Крупновых можно видеть и в окопах переднего края, и во главе атакующих батальонов, и в логове врага, в фашистской столице – Берлине.

Григорию Коновалову удалось передать в романе грозовую напряженность предвоенных и военных лет. Присущее писателю стремление к философскому осмыслению происходящего позволило ему создать художественно полноценные, убедительные образы героев, дать запоминающиеся картины народной жизни в годы суровых испытаний.

---

– Я вас, Саша, не отпущу. Вы расскажете мне о братце. Вы женаты? Я познакомлю вас с подругами. Сколько вам лет? Двадцать? Ребенок! А мне… уже старуха. Красивая? Вы не видели меня молодой. Овдовела два года назад.

Он танцевал с ней, играл в карты. Уходил от нее нехотя.

Ночь была томительна для Александра, но он отмахнулся от всех сложных, путаных чувств и мыслей, решив на следующий день после парада зайти к новой знакомой.

XVII

Александр Крупнов шел впереди со свернутым знаменем. По мере приближения к Красной площади им все сильнее овладевало празднично-торжественное настроение. Затухала горечь в сердце. Он слыхал, что полк пойдет за Пролетарской Московской дивизией, и теперь испытывал чувство ревности к этой дивизии.

Он не хотел понять того же желания других войсковых соединений.

Когда полк прошел мимо огромного здания ЦК партии на Старой площади, Александр почувствовал себя еще сильнее и счастливее. С каждым шагом ему становилось все отраднее и легче. На повороте в переулок Александр обернулся, и то, что увидел, вызвало у него восторг: сверкая ровными, текущими линиями штыков, полк вклинивался в переулок, как бы распахивая узкий проход, сдавленный высокими домами. По этому каменному ложу, расцвеченному красными флагами, потекли батальоны, чеканя гулкий и дружный, слитный шаг. С Красной площади подскакал офицер связи на белоногой рыжей кобылице, сказал что-то генералу и опять ускакал.

– По-о-олк, стой! Вольно!

Александр оглянулся. Никто из красноармейцев и командиров не нарушил строя, сотни глаз были устремлены на кремлевские звезды, подожженные солнцем. Полк стоял в тени, а впереди, обрубая густую тень, текла река солнечного света. Она была в трех шагах, не больше, и очень хотелось перешагнуть через этот рубеж.

Маленький генерал Кошкаровский вышел вперед, два офицера встали по бокам знамени, обнажив шашки. Загудел барабан, и полк двинулся на площадь. Александр развернул знамя, легкий ветер заиграл полотнищем. Полк перестроился и занял место рядом с черной квадратной колонной моряков. Подходили новые войска. Грозной лавиной выплывала с Манежной площади, мимо Исторического музея и кремлевской башни Пролетарская дивизия, мерцая штыками и стальными касками. Дивизия встала рядом. Затем нарядные и стройные, в парадной форме, вышли на площадь слушатели военных академий. Но парад еще не начинался. Золотые стрелки часов на Спасской башне показывали без десяти десять.

Командующий парадом кавалерийский генерал выехал на площадь на гладкой карей лошади.

Из Спасских ворот тяжелым галопом вымахал огромный всадник на огромном коне. Генерал так ловко сидел в седле, что, казалось, врос в него. Фуражка туго натянута на бритую голову с широким затылком.

Вот подскакал к нему тоже генерал и взял под козырек. И оба всадника повернули к полкам.

– Ура-а-а! – неслось морским прибоем оттуда.

Генералы приближались к новым подразделениям, и волна приветствий, нарастая, катилась все ближе и ближе. Их лошади нервно перебирали тонкими забинтованными ногами, гулко цокая подковами по гладкой брусчатке.

Только по шевелившимся губам огромного генерала Александр догадался, что он приветствовал их полк, и тут же во всю силу своих легких вместе со всеми закричал:

– Ура-а-а!

Генерал слез с коня, и покачиваясь, блестя широким бритым затылком, поднялся на трибуну Мавзолея. Там уже стояли Сталин, Молотов, Ворошилов, Калинин, Андреев, Жданов. Тут были все, кого знал и в кого верил с детства Александр Крупнов. Он не сводил глаз с лица Сталина. И хотя это лицо с седеющими усами чем-то напоминало ему отца, он не хотел и думать, чтобы оно кого-нибудь напоминало. Такое лицо могло быть только у одного человека и ни у кого больше! Он плохо слышал речь генерала. С чувством горячего обожания он смотрел и смотрел на Сталина. Казалось ему временами, что он вместе со знаменем плывет все ближе и ближе к красным камням Мавзолея, к нему. Невозможность ничем выразить свою любовь к нему стесняла его. И когда он разглядел, что лицо это было самое обыкновенное, не столь красивое и смелое, как у отца, он больше не глядел на него, чтобы не разрушить давно сложившийся в душе образ сказочного человека.

Сводный оркестр играл военные марши, полки двинулись по площади. Орлиный клекот рассыпали самолеты, пролетев над площадью. И когда наступила очередь идти их полку, генерал Кошкаровский шагнул вперед.

Навстречу подул ветер, древко знамени рвалось из рук Александра, давило на плечо. Но эта боль была приятна. Он смотрел на спину и красный затылок генерала, а потом забыл о нем. Тут произошло что-то необыкновенное. Знамя словно вросло в него древком, стало его крыльями, и оно несло его мимо Мавзолея, а он испытывал неправдоподобное, как во сне, бесконечное счастье, какой-то озноб пробегал по всему телу его. Когда же миновали Кремль, вышли за мост, ветер прикрыл знаменем глаза его, и знамя прилипло к потному лицу. Он оглянулся и увидел радость на лицах всех солдат.

На праздничном обеде в казарме Александр вспомнил о своих вчерашних намерениях пойти в гости к сестре интенданта, и ему стало неловко и стыдно. «Не пойду», – решил он, покорившись новому радостному и праздничному чувству. Он дал адрес женщины Абзалу Галимову и попросил его извиниться за него перед нею.

XVIII

Чоборцов позвонил из штаба на работу жене:

– Срочно вылетаю к бате в Москву.

Она растерянно ответила:

– Подожди, подумаю. К бате, значит?

Он слышал ее дыхание в трубку, представил: Ольга привычно закусила уголок нижней губы. Ей было над чем задуматься: ходила последний месяц беременной. Домашней работницы не держали. Лишь однажды наняли здоровую девушку и то боялись перегрузить работой. Когда же помогли ей окончить вечернюю школу, определили в техникум, Ольга облегченно вздохнула: «Теперь мы не эксплуататоры, Даня».

– Ладно, пришли своего жеребца. – Так Ольга называла машину, которой никогда не пользовалась, стесняясь «расходовать бензин не по назначению».

– Я зайду к тебе на работу, Оля, а?

– Не выдумывай чего не надо. Жду тебя у проходной.

«Всегда вот она такая!» – подумал генерал с грустью и одобрением.

Данила и Ольга были из той породы людей, которые как-то сразу и навсегда находят друг друга, живут ровно, без горячих вспышек нежности и без охлаждения, до того взаимно приспосабливаясь один к другому, что, кажется, делаются схожи не только характером, но даже внешностью. Ольга, под стать мужу, была широкой, полной, с добродушным и чуточку хитрым выражением простого лица. Работала инженером-плановиком, друзьями ее были не жены военных (исключение составляла супруга генерала Сегеды, опрятная хлебосольная украинка), а товарищи по заводу, такие же, как она, рабочие люди, пришедшие в высшую школу от станка, плуга – через рабфаки. На праздничных ужинах они пели старые песни о Волге-матушке, о партизанах, плясали гопак и кадрили. Многие жены военных накупили себе заграничные наряды. Ольга носила отечественный костюм, отечественные платья, высоких каблуков не признавала ее сильная, широкая нога. Верность Ольги привычкам комсомольской юности отличалась несокрушимой устойчивостью: до сих пор коротко стригла волосы, губы не красила.

Ольга стояла в стороне от проходной будки, засунув руки в карманы коричневого жакета, надвинув на глаза шляпу. Хмурясь и оглядываясь на проходивших мимо людей, она проворно, несмотря на свой живот, юркнула в машину. Данила хотел перебраться к ней на заднее сиденье, но Ольга остановила его:

– Нам и без тебя тесно.

Подула на затылок мужа. Не оглядываясь, Данила занес руку за плечо, и жена на минутку прижалась щекой к его ладони. У въезда на аэродром велела остановить машину.

– Тут простимся. Нечего волокиту разводить.

Отошли в сторонку за кювет, под тень старого дуба.

– Оля, не пора ли тебе дома посидеть?

Она, комически выгнув шею, оглядела свой живот.

– Чувствую себя легко. Дыхание стало затрудненным? Что же сделаешь? Годы! Курить почти бросила. Но сейчас хочу закурить.

Улыбаясь снисходительно ее слабости, он раскрыл перед ней портсигар. Пальцы ее с ровными крепкими ногтями долго не могли извлечь папироску из-под резинки.

– Не волнуйся, Олька.

Ольга метнула на мужа тревожный взгляд.

– Как-то неловко при людях-то дымить. Загороди. Невкусный табак!

– Ну, что тебе купить в столице, Оля?

Она прищурилась, покачала головой, потом поцеловала его в щеку.

– Что я прошу, того никто не купит, не достанет.

– Да уж куда там! Знаю я твои необузданные потребности в роскоши, – пошутил Данила. Ее серьезность тревожила его.

– Нет, Даня, потребности мои в самом деле едва ли осуществимы: мне нужна тишина, хотя бы лет на десять. Иди, пора. Попроси шофера, пусть завезет меня в магазин… Надо ведь и о качалке подумать. Старые мы с тобой греховодники.