Джим Коуэн - Лопата разума

• Название: Лопата разума
• Автор: Джим Коуэн
• Жанр: Научная Фантастика

---

Ван-Гог покончил с собой через несколько месяцев после того, как написал спальню. У старенького «Эппла» был черно-белый дисплей, зато у IBM - уже цветной, с разрешением 640x480, на шестнадцать цветов. Мы подумывали, не запрограммировать ли нам «Обезьяну-рисовальщицу», чтобы она заполняла экран разноцветными точками. Мы знали, что получили бы рано или поздно картину Ван-Гога, которую он сам написал бы, если бы не покончил с собой. Но проект так и не был реализован.

Меня всегда поражало, как мы натыкаемся на одну и ту же идею, пытаясь подойти к ней с разных сторон, словно сама идея всегда присутствует и дожидается, пока ее найдут. В великом романе Германа Гессе «Игра в бисер» описана воображаемая страна, культура которой зиждется на игре: играющие сопоставляют фрагменты идей из различных дисциплин. Знатоки игры умеют открывать новые красоты, новые истины. Интерпретация произвольных текстов требует столь же легкого обращения со всем массивом человеческой мудрости, и то, что Гессе нафантазировал, мы с Эвелин открыли в совершенно другой сфере - в произвольных текстах. Произвольные тексты - это вариация «Игры в бисер» Гессе.

Должен процитировать еще один текст, способный помочь пониманию моего рассказа. Скорее всего, это отрывок из философского трактата, не поддающегося датировке. Может, он пришел из прошлого, может, из будущего, а может, вообще ниоткуда:

«В те темные годы, когда требовалось все больше усилий для получения все меньших знаний, неизвестный гений задался вопросом: «Зачем мучиться, устанавливая факты экспериментальным путем? Почему бы не поискать тексты из будущего, уже содержащие все эти факты?». Идеи всегда появляются ниоткуда. Творчество - вечная загадка. Произвольные тексты - всего лишь способ извлекать идеи из ниоткуда.

В наше время рациональная наука заняла подобающее ей место одного из инструментов в арсенале человеческой мысли. Произвольные тексты представляют собой неисчерпаемый источник идей, любую из которых можно испытать, сравнив с нашими. Отбор произвольных текстов, с высочайшей точностью описывающих мироздание, - вот задача для человеческого разума до конца времен. Выполняя ее, мы узнаем Бога, ибо такова и Его вечная миссия».

В высшей степени загадочно. То ли это текст шестнадцатого века, вышедший из-под пера сэра Фрэнсиса Бэкона, примечание к его «Новому Органону», то ли фрагмент еще не написанного религиозного текста будущего. Я рассказываю все это тебе, Пит, чтобы ты понял, что наше занятие - далеко не ерунда.

Мы много размышляли о том, откуда берутся произвольные тексты: из будущего, из прошлого, из информационного поля космоса? В любом случае, они могут быть и оригиналами, и подделками. Как же решить, заслуживают ли они доверия?

Существуют два метода, Пит.

Внутренняя логичность - а именно, связен ли текст? (Противоречивость лишает его достоверности.)

Внешняя логичность: как он соотносится с прочими истинами?

Первый текст соответствует обоим критериям. Конечно, внутренняя логика несколько хромает, но назвать его алогичным нельзя. Второй тоже годится. А вот третий… кто знает?

Позднее я понял, что эти тексты, при всей своей притягательности, всего лишь произвольные шумы. Прислушиваясь к затихающему эху Большого Взрыва, мы так же можем надеяться на открытие истины, как на то, что новорожденный членораздельно произнесет парадокс Эйнштейна-Подольского-Розена.

Видишь ли, когда Вселенная лежала в колыбели, сам Бог ничего еще не знал.

Но я забегаю вперед.

Хотя моей специализацией была кибернетика, я также прослушал курсы математики и физики и записался на лекции профессора Куля «Гносеология науки: фундаментальные проблемы». Лекции читали в весенний семестр, по вторникам, и длились они два часа. Аудитория представляла собой амфитеатр, обшитый дубом, с выходящими на запад окнами. Клонящееся к закату солнце озаряло плечи студентов и пол под ногами у лектора.

Профессор был маленьким седым старичком в неизменном твидовом пиджаке с кожаными нашивками на локтях. От него пахло трубочным табаком, говорил он медленно, с сильным восточноевропейским акцентом. В голосе его слышалась печаль, тоска, невосполнимая утрата.

Курс представлял собой обзор математической физики и философии науки. Сначала, когда деревья за окнами еще стояли голые, профессор Куль развивал математическое доказательство относительности времени и пространства, индивидуальных для каждого наблюдателя. То есть Эйнштейнову теорию относительности.

Далее Куль показал, что мы не в состоянии одновременно определить точные координаты и инерцию частицы. Это принцип неопределенности Гейзенберга.

По мере удлинения светового дня профессор доказывал, что материя состоит одновременно из частиц и волн (в зависимости от нашего экспериментального подхода) и что произвольные колебания этих загадочных единиц являются основой всего сущего. Так выглядит квантовая механика.

Когда на ветвях появилась листва, профессор Куль доказал с мелом в руке существование истинных, но неосуществимых постулатов - теорему Геделя. Представь себе, Пит, что этот принцип применим ко всей Вселенной! А ведь теорема Геделя претендует именно на это. Теперь ты понимаешь таинственность всего сущего.

Наконец, уже в начале лета, он доказал, что поведение всех систем, за исключением самых примитивных, совершенно непредсказуемо. Подвесь один маятник к другому - и от всей нашей математики не остается камня на камне. Две струны и два отвеса приводят и всегда будут приводить в полное замешательство изощреннейшие умы. Теория хаоса.

Профессор Куль научил меня, что картезианское представление о Вселенной как сложном, но предсказуемом часовом механизме, ошибочно. Даже с теоретической точки зрения будущее совершенно непознаваемо. Не неведомо, а именно непознаваемо. Понятно, что разум дает возможность починить подтекающий кран, но Вселенная по большей части "не подвластна разуму.

Разум. Элегантнейшая функция человеческого мозга.

Прибегнуть к разуму - значит использовать те же участки мозга, где перерабатываются ощущения и рождаются эмоции, ибо в голове, кроме них, ничего нет. На нейронном уровне мышление не отличается от чувствования.

Просто нам нравится воображать, что отличие есть, потому что интеллектуальный процесс улучшает настроение.

В нашем мозгу млекопитающего, - а другого у нас нет - забавным образом перемешаны поступающие ощущения, выходящие эмоции и внутренняя деятельность, которую мы именуем разумом.

Ты внимательно меня слушаешь, Пит? Надеюсь, твой пейджер сейчас не будет пищать, ведь я подхожу к самому интересному. Нынче полнолуние, и какой-нибудь псих в корпусе «Т», в полумиле отсюда, вполне способен по этому случаю запихнуть в толчок десять рулонов туалетной бумаги.

Знаю, как ты воспринимаешь подобные вызовы, видя в них кару свыше.

Математик Гаусс тоже был однажды подвергнут каре. Он был еще школьником, его класс задержали за какую-то провинность, и каждому ученику было велено сложить все цифры от одного до ста. Восьмилетний Гаусс, ставший впоследствии величайшим математиком века, сумел дать правильный ответ после нескольких секунд размышления.

Ведь можно переписать все цифры и сложить, а можно воспользоваться формулой n(n+1)/2, которую Гаусс открыл за несколько секунд, мечтая побыстрее покинуть класс.

Сложение всех чисел от одного до ста - задача, которую математики называют «алгоритмически сжимаемой», то есть сводимой к формуле.

Слушая профессора Куля, я понял, что Бог сотворил алгоритмически несжимаемую Вселенную, будущее коей неведомо даже Ему. Разумеется, Вселенную можно исчислить, но ее исчисление алгоритмически несжимаемо. Здесь нет возможности «срезать путь», нет короткого способа получить ответ.

Все равно как если бы пришлось записать все существующие числа и сложить их. Секунда за секундой, атом за атомом, квантовое событие за квантовым событием… Нет, лучше сидеть сложа руки и ждать, что произойдет.

В конце концов я понял, чем объясняется печаль в голосе профессора Куля. Он скорбел по кончине Просвещения, великой мечты об использовании разума для понимания всего, что есть на Земле и в Космосе.

Позже, работая в библиотеке, я открыл, что идея алгоритмически несжимаемой Вселенной не нова. Двое польских братьев-клириков, живших в Риме в XVI веке, предположили, что Господь всесилен, но не всеведущ. Братья Социане (Социны) утверждали, что по мере развития своего творения сам Господь приобретает знания и понимание. Братья были отлучены от церкви, их доктрина признана еретической.

А зря! Математики доказали их правоту.

Самое важное - это понять, что, как я уже говорил, когда Вселенная была молода, Бог ничего не знал. «Обезьяна» второго поколения вбирала и выпускала один мусор.

Я подолгу просиживал в библиотеке, размышляя о подобных вещах. Оказалось, что мы с Эвелин были не первыми, кто задумывался о произвольных текстах. Самые ранние из известных сочинений на эту тему - это работы ученого XIV века Луллия. Потом об этом писал философ Джон Стюарт Милль. Как ни странно, Милль ограничился произвольной музыкой, не замахиваясь на слова: его беспокоила исчерпаемость мелодии. Позже перспективы произвольных текстов исследовал Курт Лассвиц, мрачный немецкий фантаст XIX века.