Евгений Дубровин - Марсианка

• Название: Марсианка
• Автор: Евгений Дубровин
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1982

---

СЛЕДОВАТЕЛЬ:

– Были ли у Гусева друзья?

А. СИНЕОКОВ:

– Вопрос законней. У каждого человека должны быть друзья. Так сказать, не имей сто рублей, а имей сто друзей. Но кто захочет дружить с тюфяком?

СЛЕДОВАТЕЛЬ:

– Была ли у Гусева девушка?

А. СИНЕОКОВ:

– Ваш вопрос законен. У каждого юноши должна быть девушка. Нет, он абсолютно не интересуется девушками и всем, что с ними связано. По-моему, он импотент. Хотя стоп, кажется, он собирался жениться. Но это все равно. В наше время женятся даже импотенты.

СЛЕДОВАТЕЛЬ:

– Во что был одет Гусев, когда вы видели его в последний раз?

А. СИНЕОКОВ:

– Ваш вопрос законен… Каждый юноша должен быть одет. Зеленый костюм… нет, черные брюки… А в общем, черт его знает! Меня это почему-то никогда не интересовало.

СЛЕДОВАТЕЛЬ:

– Как вы думаете, мог Гусев убить человека?

А. СИНЕОКОВ:

– Фюйть! Вот оно что! Нет. Нет. Даже и не думайте. Куда ему!

Превращение

Он увидел ее лишь через неделю.

Олег возвращался с последнего сеанса в кино. Уже проехал полпути, когда обратил внимание на сидящую впереди девушку с пепельными волосами. Олег никогда еще не видел такого цвета волос: светло-серый, почти седой, нет, не седой, а скорее похожий на травленое серебро. Очень красиво, хотя и неестественно. Гусеву захотелось увидеть лицо девушки. Он пересел на сиденье впереди, оглянулся. Это был она… Да, она… Новый цвет волос совершенно изменил ее лицо. Оно стало еще строже и тревожнее.

Девушка отложила книгу и в упор посмотрела на Олега. Конструктор смутился.

– Простите, – пробормотал он. – Я хочу отдать вам долг.

– Какой долг?

– А помните, в автобусе вы мне взяли билет.

– Вы ошиблись.

– Нет, нет, возьмите, – Олег быстро сунул руку в карман и протянул пятак.

– Я же вам сказала: вы ошиблись, – девушка опять открыла книгу.

Олег отвернулся и стал смотреть в окно. Там плыло по ночному городу ее лицо. Тонкое, как масляная радужная пленка. На остановке оно исчезло, словно растворялось в свете фонарей, но в темных местах неслось по небу, и сквозь него просвечивали звезды.

Дома Олег поссорился с Катериной Иосифовной. Ссора началась с того, что Олег сказал: «Нельзя ли сделать потише эту адскую машину? Здесь, кажется, нет глухих», а Катерина Иосифовна демонстративно выключила телевизор и надулась.

Телевизор в семье Куликовых был чем-то наподобие идола. Даже слово «телевизор» произносили особенно уважительно. Уже за три часа до передач Куликовы начинали мучиться. Они ходили друг за другом по комнатам, уточняя программу, без конца включали и выключали телевизор, проверяли напряжение в сети.

Потом являлись соседи. Они приходили основательно: с детьми, запасом семечек и пирожков, рассаживались по стульям, неторопливо вели беседу про редиску, появившегося на яблонях червя или про таинственного кота, который, как призрак, рыскал по огородам Хоперской улицы, взрывая грядки, уничтожал зелень и опустошал погреба.

Но вот наконец наступал долгожданный момент. В загадочной голубизне возникало лицо диктора и произносило: «Добрый вечер, дорогие телезрители!» – «Добрый вечер!» – хором, серьезно отвечали собравшиеся. После чего Наденька, как сидящая ближе всех по причине близорукости, поворачивала рукоятку громкости до отказа и все приступали к созерцанию разных удивительных вещей.

Программа, как правило, просматривалась вся от начала до конца и широко комментировалась. В зависимости от происходящего на экране зрители шумно выражали свой восторг, негодовали, спорили, а иногда и раздавали друг другу подзатыльники в доказательство своей правоты.

Показывают, например, на экране электронно-счетную машину. «Электронно-счетная машина, – говорит диктор, – в самое короткое время может произвести очень сложное вычисление».

– Ишь ты! – удивляется Катерина Иосифовна. – Придумають же! Людей им мало, что ли. Анадысь ходила платить за свет, сидять один на одном, третьим погоняют и все считають, считають.

Монолог Куликовой вызывает в среде зрителей ожесточенные споры. Одни сразу становятся на сторону «этих самых, как их… чертей», а другие сомневаются в полезности подобных штук («наверно, цельну тыщу кажная стоить»). Перепалка идет до самого конца передачи. Затем показывается, например, плуг, и начинаются догадки, сколько за день этим плугом можно вспахать огородов.

Общей нелюбовью пользовались лишь симфонические концерты. В этих местах передачи Катерина Иосифовна выключала телевизор, и гости усаживались играть в «дурачка».

Олега этот бессмысленный просмотр всегда выводил из себя. Обычно он завязывал уши полотенцем и читал книгу. Но сегодня его нервы не выдержали. Гости ушли явно недовольные (как раз показывали фильм «про шпионов»).

Вскоре к Олегу явился Павел Игнатьевич выяснять отношения. Квартиранту очень хотелось сказать своему хозяину, что тот мещанин, собственник, тряпка, что Олег насквозь видит их мечты женить его на своей Наденьке и что он скорее повесится, чем женится на ней. Но вместо этого Гусев до глубокой ночи с раскалывающейся головой слушал бормотание Павла Игнатьевича о том, что он, Олег, не ценит, не уважает и не любит семейство Куликовых, которое приняло его как родного сына. И что Катеньке сейчас вредно в ее положении волноваться, ибо это может отрицательно сказаться на здоровье будущего сына (наперекор судьбе Куликовы опять ждали сына).

Наконец хозяин ушел. Слышно было, как в соседней комнате застонала под его грузным телом койка. В доме стало тихо. Теперь можно было думать. Но мысли не шли.

Прыжок

У вокзала Олег зашел в хлебный магазин, набрал в сетку булок, купил в гастрономе бутылку вина.

Погода была в этот день какая-то неопределенная. Вроде бы и пасмурно, вроде бы и солнце светит, а ни туч, ни солнца на небе не видно: ровная мутная пелена. Временами было душно, парило. Расплывчатое пятно, похожее на медузу, жгло сквозь мглу по-настоящему, а временами из дверей каменных домов вырывался свежий, совсем осенний ветерок и начинал гулять по улицам, забираясь под потные, горячие пиджаки, освежая красные лица прохожих. А иногда сверху сыпался похожий на мелкую водяную пыль от фонтана дождик.

Очереди в пригородную кассу не было. Олег купил билет и сел на траву в пыльном привокзальном скверике, зажав сетку с подарками между колен. Вокруг было тихо, светло и пусто. Лишь неподалеку худая женщина кормила налитой белой грудью деловитого бутуза да трое железнодорожников в засаленных тужурках пили из жестяной кружки водку. Водка, видно, была теплой и пахла железом, так как у собутыльников были кислые лица.

– Ну, чтоб все было, значит, по путю… – произносили они по очереди тост и цедили долго, сжав челюсти, а потом сидели, нагнув голову и нюхая согнутый указательный палец.

И Олегу вдруг сильно захотелось стать одним из этих железнодорожников: уставать до боли в мускулах на работе, говорить грубоватые комплименты в диспетчерской какой-нибудь Маше, пить пахнущую железом водку в пыльном привокзальном скверике, резаться в домино до сумерек во дворе, а потом обнимать в постели мягкую, теплую жену…

Народу в поезде ехало мало: дачники с тяпками – окучивать картошку; усталые, со слипающимися глазами рабочие – из ночной смены; горожане – с покупками для своих деревенских родственников. Олег стоял в тамбуре и смотрел на затянутые светлой мглой поля пшеницы, сосновые леса, усеянные цветами косогоры, речки, тихие, задумчивые, со светлой водой и камышом, белые деревеньки в тополях. Остро, тревожно пахло хвоей, поспевающими хлебами, яблоками, парным молоком, нагретой солнцем землей…

Как хорошо, что он вырвался наконец-то проведать мать. Их деревенька – маленькая, степная, совершенно без деревьев, с большим плоским прудом. Встает солнце – и взрытая копытами земля вокруг пруда становится красной, и вода тоже красная, и низенькие тощие камыши в самом хвосте пруда, где тяжело бьются задыхающиеся от жира и избытка воздуха караси, тоже красные. И стекла домов, и плетеные стены кошары… А днем стоит такая тишина, что слышно, как в райцентре, что за восемь километров, говорит радио.

Вечером поют девчата:

На закате ходит парень…

А над хатами, там, где село солнце, полыхают, ходят, скрещиваются огромные столбы света. Там военный аэродром… Днем в дедушкин цейсовский бинокль из погнутой зеленоватой меди можно видеть, как в тучах пыли прыгают в небо серебристые кузнечики.

В детстве Олег любил бродить босиком по дорогам вокруг деревни. Пыль, горячая, обжигающая, обволакивала ноги, вздымалась из-под подошв маленькими вулканчиками. А по бокам две стены ржи с крупными белыми колосьями, на которых сидят крупные белые бабочки. Бредешь и бредешь, пока не устанешь. А устанешь – можешь опуститься прямо в пыль, словно в серую перину. Один раз Олег даже заснул посреди дороги, и никто его не потревожил до самого вечера. Завтра он обязательно будет бродить по полям, сходит к тому арыку… Завтра он будет пить молоко, починит на сарае крышу, а вечером принарядится и пойдет «на улицу» слушать девчат…