Леонид Словин - Зеленое море, красная рыба, черная икра

• Название: Зеленое море, красная рыба, черная икра
• Автор: Леонид Словин
• Издательство: Журнал «Урал», №1
• Жанр: Детектив
• Год: 1992

---

Мне он показался старшеклассником из неполной семьи, подрабатывающим на мытье посуды в третьесортном кафе.

– Шеф передал: для вас, – объявил официант, – есть овощи и рыба. А точнее – шашлык из осетрины. Мы получили небольшую тушку…

Я подумал, что речь, может, идет о рыбе, которую конфисковали у Вахидова и сдали в общепит.

– Очень хорошо, – Анна обрадовалась.

– Водку, коньяк?

– Я бы выпила сухого.

– А вам? – спросил он у меня.

– Мне коньяку. Лимон.

Когда он ушел, мы посидели молча.

– О чем ты думаешь? – спросила Анна.

– Откуда ты знаешь про «Сахиль»? – Мне отчего-то стало грустно. – Ты приезжала сюда с мужчиной?

– Нет. – Она накрыла ладонью мою руку на столе. – Просто у меня подруга – санитарный врач. Несколько раз мы вместе здесь обедали.

– Там, в коридоре, это все отдельные номера? – спросил я.

– Да. У нас ведь как? Сооружают обычную «стекляшку» – приходи, пей, ешь! А кто пойдет? Тогда директор правдами-неправдами пристраивает какие-то кабинеты для шеф-повара,

администратора, делопроизводителя. Вечером все превращается в номера.

Постепенно, несмотря на тусклое освещение, глаза ее обрели природный светло-синий цвет.

– Какие новости в мире? – спросил я.

– Мир велик, – резонно заметила Анна. – Кроме того, есть макромир и микромир…

– Все это время я пробавляюсь новостями небольшого, но очень важного для маленького человека мирка.

– А что такое – маленький человек? – спросила Анна.

– Ну, это тот, кто до поры до времени позволяет другим решать его собственные проблемы…

– Тогда я – маленький человек. Совсем маленький. Вот та-кой…

Мальчик-официант внес поднос с закусками, установил его в углу на письменном столе и, поправляя то и дело спускавшиеся с переносья очки, принялся ловко сервировать наш стол. Я обратил внимание на его совершенно круглые глаза, худенькую длинную шею и нежную мальчишескую кожу – в детском театре он мог бы играть верблюжонка.

– Кто этот малыш? – поинтересовался я у Анны, когда он вышел.

– Сын директора кафе. Между прочим, у него исключительные способности…

– Представь: я догадался.

– Думаю, что ты шел не по совсем правильному пути. Это маленький делец. У него свой счет в сберкассе. Тебе нужны американские сигареты или ящик чешского пива? Он поставит тебе в багажник. Может познакомить с девочками. За комиссионные, разумеется.

– Мне это и в голову не пришло, – признался я.

– Я поняла. Ты видел, как быстро он решил наше устройство? Он наверняка знает, кто ты. И кто мы – друг другу.

– Ну, с этим-то значительно проще. – Я взял ее руку. – Как его зовут?

– Уктем. Его все знают.

«Еще образ, – подумал я. – Целая галерея, годная, может быть, лишь для фантастического романа».

– Удивительное место на земле, – заметил я. – Область стоит на одном из последних мест по стоимости основных фондов непроизводственного назначения в расчете на одного жителя… Идет недооценка социально-культурной сферы. Закон зоны… – Мне показалось – я нашел верное слово. – Преступные авторитеты берут верх над администрацией. А вместо денежного эквивалента – икра и красная рыба. Продукты, добытые воровским путем…

Порочный, похожий на нежного верблюжонка Уктем появился снова, поколдовал над письменным столом и перенес на обеденный шампуры с янтарного цвета ломтями осетрины, чуреки, терпкий гранатовый сок и тонко нарезанный лимон. Потом он наполнил нам рюмки, оглядел стол.

Приятного аппетита. – Вид был у него простовато-бесхитростный – круглые глаза интеллигентного мальчика, беспрестанно сползающие, в металлической импортной оправе очки, чистая конбойка, прикрытая коротким белым фартучком. – Тут есть звонок. Позвоните, когда я понадоблюсь. До этого вас никто не побеспокоит.

– Мальчик должен многое знать, – сказал я, когда Уктем вышел.

Анна согласилась.

– Но он не скажет. Никто ничего не скажет, пока ты не арестуешь тех, кого здесь боятся. А потом не арестуешь и тех, кто покровительствовал тем, которых боятся. И еще следующий слой…

Я не стал ей говорить об угрозах ее бывшего мужа. Зачем?

Мы просидели довольно долго. Разговор вился как деревенская тропинка – вокруг, с учетом местных условий. Мы не касались наших взаимоотношений, как настоящих, так и будущих, кроме того, мы не говорили о прошлом каждого, будто жизнь началась со времени нашего знакомства – на берегу у метеостанции в день гибели Сережи Пухова.

Убийство Пухова, несчастный случай с Ветлугиным, выброс нефти на сажевом комбинате, отравление качкалдаков…

Уктем появился через несколько минут после моего звонка – по-прежнему деловой и тактичный. Я спросил, как бы между прочим:

– У вас большая холодильная камера?

– Он поправил очки:

– Какая? У нас их две.

– И было две? С самого начала?

– Вторую поставили недавно. – Он с любопытством взглянул на меня. – А что?

– Мы иногда сдаем бесхозную рыбу. Вероятно, можно сдать и сюда. Если есть емкие камеры…

– Конечно, – круглые глаза верблюжонка заблестели. – У нас большие камеры. Самые большие в городе. У нас их арендует Рыбакколхозсоюз.

– Парфенов?

– Парфенов – зам. – Мальчик знал все.

Когда я посмотрел на часы, собираясь рассчитаться, Уктем сказал:

– Ваш счет оплачен.

– Кем же? – удивился я.

– Не знаю… Он сказал, что ваш друг, – мило соврал верблюжонок. – В таких случаях мы никогда не отказываем. Дружба у нас – святое дело.

– Так, так. – Я согласился.

– Вопрос исчерпан. Правда? – удостоверился он.

Анна смотрела на меня с улыбкой и любопытством.

– Но могу я, по крайней мере, узнать, сколько стоил наш ужин? По-моему, это не возбраняется.

– Нет. – Мальчик достал блокнот, лежавший в кармане фартука. – Шашлыки из осетрины – три рубля сорок копеек, закуска… Итого, – он уменьшил стоимость ужина примерно втрое, – семнадцать рублей шестнадцать копеек…

– Передайте спасибо нашему доброжелателю, – попросил я. – В свою очередь, мы хотим тоже оставить вещественные знаки нашей признательности. – Я достал бумажник, отсчитал пять десятирублевок. – Это ни в коем случае не плата по счету за ужин. Рассматривайте как чаевые…

Я взял Аннину сумочку, которую она, садясь, повесила на спинку стула.

Маленький плут развел руками.

– Не обидит ли это вашего друга? Он ведь может оскорбиться!

– Не обидит, – успокоил я.

Мы вышли.

Народ разъезжался. В коридоре впереди мелькали быстрые тени женщин, приехавших не с мужьями. Тусклое освещение не позволяло никого разглядеть. Анна шла впереди – в своем длинном платье, касавшемся, казалось, пола. Я шел за ней. Коридор привел нас в пустой двор, с ночным звездным небом между деревьями и отдаленным гулом волн.

Мы остановились. Я обнял ее.

В эту секунду из стоявшей под деревьями машины прямо в лицо нам дважды пальнула фотовспышка.

Яркий свет открыл все, скрывавшееся в темноте, – складки Анниного платья, ее коротко, по-мальчишески остриженную голову, склоненную к моей, сумочку, которую я все еще нес в руке, жалкую дверь нашего убежища…

Нас сфотографировали дважды, и машина уехала. А мне стало вдруг смешно и грустно. По-моему, я первый раз засмеял-. ся легко и бездумно с тех пор, как получил синеглазую свою синекуру. Я ничего уже не мог потерять после того, как летевшая на меня с выключенными фарами машина на осевой линии чуть-чуть опоздала.

Ночью меня поднял удар захлопнувшейся под кроватью стальной крысоловки.

Звук этот мог поднять даже глухого. Я взлетел над своим жестким ложем и, холодея, прокричал первые пришедшие на язык слова: «Что же это такое!» Несколько секунд крысоловка ходила ходуном на полу, сотрясалась, звенела – у меня не хватало мужества заглянуть под кровать, чтобы обогреть стальной капкан с пойманным зверем.

Крыса росла в моем воображении, превращалась в модель своего двойника – севшего на мощный хвост, хищного, поднявшего недоразвитые передние конечности гигантского первоящера.

Придя в себя, я наконец спрыгнул на пол, осторожно поднял край одеяла.

Крысоловка была пуста. Рядом с металлической рамкой, выполнявшей при взведенной пружине функции ударника, я с омср (синем увидел часть голого, довольно толстого розового хвоста.

Крыса ушла, оставив веское доказательство своего интереса к моей персоне.

Я заснул нескоро.

Кто знает, приходят ли крысы за обрубленными хвостами? И в каком обличье?

Утром в приемной меня уже ждали – жена и дочь арестованного Баларгимова.

Жену я сразу узнал: матрона на пятом десятке, давно махнувшая на себя рукой – выпяченная под шерстяной кофтой высокая грудь, короткие толстые ноги. Дочь, видимо, напоминала мать, когда той было не больше двадцати. Пухлая девица. Длинная стрижка. Капризные губы.

На столе у Гезель алели тюльпаны, я понял, что их принесли Баларгимовы.