Евгений Дубровин - Эксперимент «Идеальный человек»

• Название: Эксперимент «Идеальный человек»
• Автор: Евгений Дубровин
• Издательство: Молодая Гвардия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1977

Забота о человеческой душе – наиболее важная задача сатириков и юмористов. Творчество писателя-сатирика Евгения Дубровина в этом отношении радует своей целенаправленностью, оно все проникнуто именно заботой о душе молодого человека нашего времени.

В первой своей повести «Грибы на асфальте» Евгений Дубровин остроумно и метко высмеивает такие еще бытующие, к сожалению, у нас пороки, как приспособленчество, тунеядство, карьеризм, стяжательство, равнодушие, призывая в то же время к человечности и доброте к людям. Во второй – «Эксперимент «Идеальный человек» он средствами сатиры показывает и обличает тех родителей и педагогов, которые бездумно относятся к тонкому делу воспитания ребенка, а потом, позже сами удивляются, откуда это берутся на белом свете нравственные уроды и уродцы.

---

– Я тоже не могу, – сказал Сенечка. – Я легкомысленный и зеленый… За меня никто в данный момент не пойдет… Может быть, несколько позже…

– Найдем! – решительно мотнул головой Нуклиев. – Ты молодой. У вас, молодых, все быстро получается. Тяп-ляп и готово. Не понравится – сразу развестись можешь. У вас это запросто.

– Не… – Сенечка замахал руками. – К семейной жизни я неспособный… Пеленки, соски, бутылочки… Завалю эксперимент… Очень я шебутной какой-то…

– Это верно, – Нуклиев задумался, подперев щеку ладонью. – Не потянешь ты… Жидковат… Значит, остается Красин…

– У меня уже двое, – поспешно сказал Геннадий Онуфриевич. – Я свой долг выполнил… Чтобы человечество не вымерло, надо родить двоих…

– Человечеству необходимо расти, а не топтаться на месте, – веско заметил Нуклиев. – Еще Мировой океан не освоен. И на астероидах, вот в газетах пишут, города будут строить, а где людей взять?

– Жена не согласится.

– Уговоришь. Пообещай норковую шубу.

– На шубу нет денег…

– Пообещай, а там заморозишь вопрос… Понимаешь, ты подходишь по всем статьям: у тебя опыт… ты человек серьезный, пунктуальный… Станешь доктором, академиком, главой школы… Труды издавать начнешь, за границу ездить будешь, – соблазнял Олег Борисович. – Ну и нас, естественно, не забудешь… Сеня, мотай еще за бутылкой!

– Нет, – тряс головой Геннадий Онуфриевич. – Не уговорю жену. Еле с этими справились… Чуть в могилу не загнали… И младшая еще в самом трудном возрасте… Да и за старшей глаз да глаз… Невеста… Теории всякие в голове: «Каждый день – праздник…» Надо же додуматься… «День кефира…» Целый день пить один кефир и радоваться…

– А мы? – наседал загоревшийся Нуклиев, сверкая подбитым глазом. – Про нас ты забыл? Мы где будем? Мы будем рядом с тобой! Ты станешь заниматься языком, я – спортом, Сенечка обеспечит искусство и хорошие манеры! Будет, конечно, трудно. Зато благодарное человечество поставит нам памятник!

– Закрываемся! Вытряхайтесь, – официантка стала собирать со стола грязную посуду. – Ишь разорались! На работе им некогда – о бабах небось языки чешут, а тут открыли совещание.

Пошли в другую забегаловку. Там Красин наконец согласился облагодетельствовать человечество – создать идеального ребенка. Нуклиев и Сенечка хотели его качать, но лишь поопрокидывали стулья.

Из кафе компанию выставили, и друзья в восторженном состоянии духа пошли искать место для памятника, который со временем должны им поставить благодарные потомки. По пути сам собой родился проект памятника: на высоком пьедестале стоят обнявшись трое задумчивых людей, а внизу теснится взволнованное человечество.

Проект всем очень понравился, только развернулась борьба за места в композиции. Центральное место без споров решено было отдать Красину, как возложившему на свои плечи наибольшую тяжесть, а вот справа от него хотелось стоять обоим его соратникам. Сенечка настаивал на своей кандидатуре, поскольку он являлся автором идеи эксперимента. Нуклиев приписывал себе все остальное. Наконец решено было изменить композицию памятника. Чтобы никому не было обидно, всем встать в круг и взяться за руки.

Подходящее место для памятника нашли в детском парке на площадке планетария, где стояла неработавшая заржавленная труба, очевидно, когда-то бывшая телескопом. Трубу было решено немедленно убрать, чтобы освободить место для памятника. Это нужное занятие было прервано трелями милицейского свистка.

Утром все трое явились на работу помятые и хмурые. На этот раз Нуклиев догадался надеть темные очки, чтобы замаскировать синяк, и в них выглядел совсем мрачно, как-то даже зловеще.

О вчерашнем не вспоминали. Как и все проекты, рожденные во хмелю, проект создания идеального человека был молчаливо похоронен.

Однако в этом мире все странным образом взаимосвязано. Черные очки Нуклиева, как это ни удивительно, оказались роковым фактором для вчерашней идеи.

Дело в том, что спешивший на лекцию в своих зловещих очках Нуклиев попался на глаза тоже спешившему по своим делам Федору Ивановичу Курдюкову – Полушефу. Ученые кивнули друг другу и разминулись.

«Бегает, все высматривает, к чему бы придраться», – подумал Олег Борисович.

Федор Иванович тоже подумал о коллеге нехорошее: «Пижон. Очки черные носит. Совсем распустился».

Олег Борисович вскоре забыл о встрече, Кудрюков же думал о ней все больше и больше.

Чтобы понять раздражение, которое испытал Федор Иванович при виде Нуклиева в черных очках, надо знать маленькую деталь: человек, уведший жену у Курдюкова во время турпохода, тоже носил черные очки. Во всяком случае, в тот момент, когда группа отправлялась в путь, этот донжуан был в белой фуражке, синих спортивных брюках и черных очках. Он сразу не понравился Федору Ивановичу – развязные манеры, пристальный взгляд, наглость в движениях. С тех пор Федор Иванович питал инстинктивное отвращение к людям в спортивных костюмах и в черных очках.

Курдюков занимался делами, но перед глазами все время стоял образ завкафедрой в вызывающих очках. Более того, Федор Иванович припомнил, что при встрече Нуклиев презрительно фыркнул, припомнил и другие случаи непочтительного к нему отношения и пришел к заключению, что Нуклиев смеется над ним.

Сделав такой вывод, Курдюков сразу успокоился и решил провести внезапную ревизию деятельности кафедры иностранных языков. Не откладывая дела в долгий ящик, Федор Иванович тут же позвонил на кафедру и пригласил к себе Нуклиева.

Завкафедрой явился не сразу, и это еще больше укрепило Курдюкова в мысли, что его подчиненный плюет на него. (Олег же Борисович, опасаясь, что от него попахивает вчерашним, побежал в буфет съесть салат из зеленого лука.) Окончательно вывел из себя заместителя директора тот факт, что Нуклиев так и не снял наглые черные очки.

– Ну-с, как идут дела? – спросил Курдюков, изо всех сил стараясь придать себе добродушный вид. – Что нового? Над чем трудятся иностранцы?

Нуклиев ответил. Разговаривая, он старался дышать в сторону и поменьше раскрывать рот, чтобы предательский запах не достиг ноздрей начальства, а Федору Ивановичу показалось, что Нуклиев говорит с ним сквозь стиснутые зубы и не смотрит в глаза.

Отбросив в сторону добродушие, Курдюков приступил к разносу. Напирал он на самое слабое место всех научных коллективов – люди слабо растут, не повышают свою квалификацию, недостаточно ведут творческий поиск. За все время кафедра не вырастила ни одного доктора наук.

Нуклиев внимательно слушал, но до его сознания доходило лишь невнятное гудение: бу-бу-бу-бу… Голову завкафедрой рвало на части, как земную кору во время образования гор в доисторический период. Нуклиев пытался сосредоточиться, но перед глазами стояла дюжина бутылок пива «Московское оригинальное», которую Сенечка с утра запихал в холодильник зоологического кабинета между банок с заспиртованными пресмыкающимися и которую приятели собирались распить после лекций.

Олег Борисович честно хотел вникнуть в смысл разноса, однако ему это никак не удавалось из-за миража запотевших коричневых бутылок, которые настолько сейчас замерзли в модном зоологическом холодильнике, что при открытии издают лишь слабый хлопок и испускают маленький дымок, как бесшумный пистолет при выстреле. (Олег Борисович никогда не стрелял из бесшумного пистолета, но, наверно, все происходило именно так.) Нуклиев мотнул головой, отгоняя видение, и сосредоточился на речи Полушефа.

– …Ни одного доктора наук… Все кафедры работают в этом направлении.

– Идеальный человек… – неожиданно для себя сказал Нуклиев.

– Что? – споткнулся на полуслове Курдюков.

– Мы тоже работаем над докторской диссертацией, – Олег Борисович с удивлением слушал свои уверенные, четкие слова. – Целая группа работает над уникальной темой.

Полушеф слушал, вытаращив глаза.

– Почему же я ничего не знаю?

– Задача настолько обширная, что мы, не имея первых результатов, не решились беспокоить вас… – Олег Борисович весь сосредоточился на клокотавшей, как магма, голове, а язык между тем продолжал: – Только получив обнадеживающие данные, мы хотели…

– Как называется диссертация?

– «Языковая вакуумная ванна как лучший способ образования начальных разговорных навыков», – не моргнув глазом выпалил Нуклиев. – То есть мы с момента рождения до семи лет говорим с ребенком только по-английски, и в семь он уже в совершенстве знает язык. Но это полдела. Мы понимаем задачу значительно шире…

И Олег Борисович начал рассказывать об идеальном человеке. Полушеф слушал с всевозрастающим вниманием. Пальцы нервно постукивали по столу.

– Да, это здорово придумано, – сказал он под конец беседы задумчиво и впервые за все время посмотрел на черные очки Нуклиева с симпатией. – Немедленно мне на стол планы, расчеты, схему опыта…