Дэвид Вейс - Убийство Моцарта

• Название: Убийство Моцарта
• Автор: Дэвид Вейс
• Издательство: МУЗЫЧНА УКРАЙИНА
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1989
• ISBN: 5-88510-045-4

Тайна смерти «бога музыки», как еще при жизни называли Вольфганга Амадея Моцарта вот уже более двух столетий тревожит совесть человечества. В увлекательной художественной форме автор пытается раскрыть тайну смерти гениального австрийского композитора.

---

– Нам пора. У нас еще одно свидание…

Схватив жену за локоть, Джэсон заставил ее сесть и пояснил:

– У моей жены плохая память… Свидание назначено на завтра.

Дебора сидела не двигаясь, ничем не выдавая обиды, хотя в душе кипела от гнева.

– Прошу прощения, госпожа Отис, если я явился причиной возникшего недоразумения… Против «Свадьбы Фигаро» действительно был создан целый заговор, – сказал да Понте.

– Синьор да Понте, вы как раз собирались рассказать нам о «Свадьбе Фигаро». О Моцарте и Сальери, – напомнил Джэсон.

Да Понте закрыл глаза и мысленно погрузился в прошлое. С улицы доносился стук копыт по булыжной мостовой, время от времени тишину нарушали взрывы смеха и звон бокалов, долетавшие из зала.

Итак, Сальери, можно считать, мертв, размышлял поэт, так же как и его главный соперник Моцарт. Уж не оттого ли Сальери пытался покончить с собой, что теперь, после смерти Моцарта, слава последнего намного превзошла его собственную славу, хотя он и оставался первым императорским капельмейстером? Может, его больной ум, истерзанный бесконечной завистью к Моцарту, толкнул его на самоубийство и то лишь из желания привлечь к себе внимание?

Некоторые события да Понте помнил так ясно, словно они произошли вчера, другие весьма смутно. Молодой американец требует, чтобы он напряг память, и да Понте, чье любопытство было возбуждено новостью о Сальери, готов был пойти ему навстречу.

Много загадочных событий произошло в те годы в Вене. Неужели почти сорок лет минуло с тех пор, как он в последний раз видел Моцарта? Их связывали добрые отношения и работа, но никто не назвал бы их друзьями. Искренне ли относился к нему Моцарт – этого да Понте никогда не знал. Ведь при всей свойственной ему наивности, Моцарт всегда оставался в выигрыше. И хотя в Вене все люди с положением отлично понимали, что он, Лоренцо да Понте, был великим мастером интриги, в то время как у Моцарта этот талант отсутствовал, тем не менее, именно на долю композитора выпала слава от постановки «Свадьбы Фигаро», а ведь не кто иной, как он, да Понте, убедил императора поставить эту оперу. Все превозносили музыку, а либретто принимали как должное.

Возможно, Сальери прикрывал чьи-либо чужие злодеяния, спрашивал себя да Понте; бедный Сальери, если он и останется в памяти потомков, то разве лишь за страсть к успеху и любовь к сладостям. От праха Моцарта не осталось и следа, но имеет ли это значение? Да Понте вдруг припомнил свои бесчисленные любовные победы. Куда уж до него Моцарту! Поэт сильно сомневался, были ли у Моцарта другие женщины, кроме его Констанцы.

Мир узнает из его мемуаров, что в области чувств он, да Понте, уступал лишь Казанове и Дон Жуану. Поэт с гордостью вспоминал знаки внимания, оказанные ему императором – сколь мимолетны оказались эти годы успеха! Давно ли наслаждался он славой великого человека? В каком году – в 1794 или в 1804?

И тем не менее Вольфганг Амадей Моцарт, невидный, маленького роста, – что так болезненно ранило его самолюбие, – этот человек сделался теперь предметом всеобщего внимания и интереса. Неужели никто не понимает, что и он, да Понте, в свое время тоже был фигурой? Похорони они Моцарта с почестями, как, к примеру, Иосифа Гайдна, разве ходило бы о нем столько толков? Нет ли тут божьей воли?

По всей видимости этот молодой, энергичный американец верит в то, что смерть Моцарта окутана какой-то ужасной тайной. Знал ли старый Отто Мюллер что-нибудь о своем коллеге? Этот посредственный скрипач и пальцем не пошевелил, чтобы помочь Моцарту. А вот он, Лоренцо да Понте, сделал для него все.

Взгляд либреттиста оживился, и он начал свой рассказ.

В этот момент да Понте словно преобразился: несмотря на свой беззубый рот и следы, оставленные возрастом, венецианец выглядел почти красивым. А Дебора, хотя и чувствовала, что Джэсон задает вопросы, таящие опасность, и что да Понте не следует целиком доверять, решила послушать воспоминания либреттиста.

– Я попробую воскресить для вас Моцарта, – сказал поэт. – Я поклялся Моцарту, что смогу убедить императора поставить «Свадьбу Фигаро» на сцене придворного императорского театра, но, направляясь к его дому на Гроссе Шулерштрассе с законченным первым актом будущей оперы, я понимал, что композитор настроен недоверчиво. Наше знакомство состоялось совсем недавно, хотя я многие годы слышал о нем, поскольку он снискал себе славу во всей Европе как чудо-ребенок. А комедия Бомарше, которую мы взяли за основу, была запрещена императором в венских театрах по причине оскорбительных замечаний в адрес знати, и Моцарт сомневался, удастся ли мне избежать политических выпадов и одновременно создать эффектное либретто. Но сам я остался доволен первым актом. Меня мучил другой вопрос: сможет ли музыка Моцарта достойно передать всю живость и мастерство моего либретто?

Как и подобало положению придворного поэта, проживал я в лучшем районе Вены, в самом ее центре, в роскошной квартире на широком просторном Кольмаркт, по соседству с домом, где когда-то жил самый знаменитый поэт эпохи Метастазио, и поблизости от моего дорогого покровителя – императора и его любимого Бургтеатра. Моими соседями были Сальери и Глюк и многие другие известные венские музыканты.

Но Моцарту нравилась его квартира на Гроссе Шулерштрассе, и поэтому я решил ее тоже похвалить. Дом стоял позади собора святого Стефана, самого знаменитого собора в империи, первым капельмейстером которого Моцарт надеялся когда-нибудь стать. Первое, что меня ужаснуло, был царящий на лестнице холод и почти полная темнота. Однако сам хозяин радушно приветствовал меня у двери.

Он извинился за крутые ступени, которых, как он пояснил, было ровно двадцать три. Я навсегда запомнил эту цифру; меня поразило, что ему хватало памяти на подобные пустяки. Он с гордостью сообщил: «На обед у нас гусиная печенка, отличное блюдо, синьор да Понте. Мы рады такому гостю». Он любил это варварское немецкое кушанье и, потчуя меня, не допускал мысли, что у меня иной вкус.

Стараясь быть вежливым, я кивнул в ответ, хотя это блюдо не могло идти ни в какое сравнение, к примеру, со здешней кухней. Удивительно, что только иной раз не приходит на память, но это был мой первый визит к нему, и мне было любопытно посмотреть, как он живет, чтобы решить, можно ли на него положиться, хотя я и верил в его талант создавать чудесные мелодии. Многие композиторы следуют всем законам гармонии, однако, редко кто вкладывает в музыку душу и сердце.

Он с гордостью показал мне свою квартиру из четырех комнат, с прекрасными нишами и «фонарями», выходящими на Гроссе Шулерштрассе, и великолепным лепным потолком в его кабинете, в центре которого была изображена чувственная Венера в окружении хорошеньких нимф и купидонов в сладострастных позах, и где стояли фортепьяно, клавесин и клавикорды.

«Благодарю вас, маэстро, за любезное приглашение, – сказал я. – Я весьма польщен. Все в вашем доме свидетельствует о тонком вкусе».

Мы сели за стол: Моцарт, его жена Констанца и я. Вечер еще только начинался, и после того, как Констанца – она почти не промолвила ни слова и показалась мне довольно простенькой, особенно в сравнении с моей возлюбленной, которая была одной из первых примадонн в Европе, – уложила сына спать, Моцарт прочел первый акт и сразу же его одобрил. Но, как я и ожидал, он не верил, что император даст разрешение на постановку оперы.

«Даже если опустить все политические намеки, – сказал Моцарт, – то все равно Фигаро всегда обводит вокруг пальца своего хозяина – графа Альмавиву».

Я заверил его: «Вот увидите, император разрешит либретто. После того, как я с ним поговорю».

«Кроме того, – добавил он, – у меня слишком много завистников».

«Кого вы имеете в виду?»

«Сальери, Глюк, Орсини-Розенберг считают меня опасным».

«Уж не угрожаете ли вы их жизням, Вольфганг?» – пошутил я.

«Хуже, они считают, что я угрожаю их карьере. Они постараются помешать постановке моей оперы». Он был серьезно озабочен.

«Невероятно!» – воскликнул я, хотя понимал, что это вполне возможно.

– В жизненной битве, господин Отис, человек пользуется любым оружием: сплетнями, клеветой, шантажом и даже предательством, и всякий, кто уязвим, как, к примеру, Моцарт, становится жертвой. Вам, американцам, это трудно понять. Они хвалили его музыку, но чернили его характер.

Я сам не однажды подвергался подобным нападкам еще до встречи с Моцартом. Раз меня даже обвинили в убийстве. Без всяких оснований, конечно.

– Вы сказали, что Моцарт был уязвим. Почему? – спросил Джэсон.

– Он был известным человеком. В Вене этого достаточно, – пояснил да Понте.

– Джэсон, не отвлекай синьора да Понте, – сказала Дебора. – Синьор, вы действительно считаете Моцарта таким уж гением, как полагает мой муж?

– Моя жена подчас берется судить о вещах, в которых ничего не смыслит, – вспылил Джэсон. – Простите ее, но она мало разбирается в музыке.