Дэвид Вейс - Убийство Моцарта

• Название: Убийство Моцарта
• Автор: Дэвид Вейс
• Издательство: МУЗЫЧНА УКРАЙИНА
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1989
• ISBN: 5-88510-045-4

Тайна смерти «бога музыки», как еще при жизни называли Вольфганга Амадея Моцарта вот уже более двух столетий тревожит совесть человечества. В увлекательной художественной форме автор пытается раскрыть тайну смерти гениального австрийского композитора.

---

«Маэстро Сальери обладает даром убеждения».

«В этом ему не откажешь. Но ваша похвала еще убедительней. – Моцарт посмотрел на Энн, затем на Эттвуда, который был явно на нашей стороне, и сказал:

– Маэстро Сальери, возможно, вы и правы, но я не могу предавать ни моих друзей, ни самого себя».

Я облегченно вздохнул. Да Понте, огорченный разговором, приступил к еде, и мы последовали его примеру. Меня удивило, что Моцарт не прикасается к вину. От Констанцы я знал, что он не отказывался от хорошей еды и вина. Уж не назревает ли новый спор, подумалось мне. Да Понте с обидой посмотрел на Моцарта.

«Прошу прощения, но сейчас я не могу пить никакого вина», – сказал Моцарт.

«Вас смущает его качество?» – допытывался да Понте.

«Нет. Уверен, что оно самого лучшего урожая. Просто в последнее время у меня болят почки».

«От вина вреда не будет», – заметил Сальери.

«Пусть так, – ответил Моцарт, – но я не могу рисковать».

«С каких пор вы так осторожны?» – спросил Сальери.

«А я и не знал, Антонио, что вас заботит здоровье Моцарта», – сказал да Понте.

«Оно всех нас заботит». – Тут я заметил, как Сальери подтолкнул Катарину, и та утвердительно кивнула.

«Да я и не делаю секрета из своего здоровья», – пояснил Моцарт.

«Надеюсь, наш разговор не огорчил вас», – сказал Сальери.

«Чего же мне огорчаться? – рассмеялся Моцарт. – У меня и раньше случались приступы почечной болезни, но все кончалось благополучно. Мне просто следует соблюдать осторожность в еде и питье».

Когда экономка да Понте подала гусиную печенку, любимое блюдо Моцарта, он принялся за еду, но потом нахмурился и отодвинул тарелку.

«Вольфганг, ведь я для вас заказал это блюдо», – совсем огорчился да Понте.

«Спасибо, Лоренцо. В прошлый раз, когда я полакомился этим блюдом, я заболел. Как видно, это все мои почки».

«Почки?» – повторил Сальери. Я заметил, с каким вниманием он следил за разговором. – «И вы не посоветовались с аптекарем или доктором?»

«Не верю я ни аптекарям, ни докторам», – вздохнул Моцарт.

«И все-таки вы полагаете, что все дело в почках?» – настаивал Сальери.

«Все так считают. Да и симптомы подтверждают это. Однако довольно о болезнях, – сказал Моцарт, заметив наши озабоченные лица. – Ведь мы собрались повеселиться».

Но Сальери не унимался: «Что же вы можете есть?»

«Фрукты, овощи, постное мясо без специй и приправ».

Да Понте приказал экономке подать господину Моцарту то, что он пожелает. Затем он принялся обсуждать «Фигаро».

«Иосиф прослушал всю оперу от начала до конца, аплодировал, кричал „браво“, по виду он был доволен, а после дал нам аудиенцию».

Сальери не слушал да Понте. Он упорно возвращался к вопросу о пище, словно это было делом первостепенной важности.

«Вам следовало посоветоваться со мной, Моцарт. Я знаю, что многие кушанья при некоторых обстоятельствах действуют как яды».

«Яды! – вспыхнул да Понте. – Уж не хотите ли вы сказать?…»

«Помилуйте, Лоренцо, ваша кухня славится на всю Вену, – успокоил его Сальери. – Но вы знаете, что я разбираюсь в том, как пища влияет на желудок. Я подробно изучил предмет. Яд – вещь относительная. Что одному польза, другому смерть. Все болезни поселяются в желудке. Скажите, синьор Моцарт, какие же блюда не вредят вам?»

«Антонио, вы рассуждаете, как венецианец», – вдруг заметил да Понте.

«Ну, какой из меня венецианец, уж вам-то известно, что я родом не оттуда!» – Сальери еле сдерживался.

«Всякий знаток ядов по натуре венецианец».

«А я и не говорю о ядах!» – вышел из себя Сальери.

«А о чем же тогда?»

Дело могло дойти до кулаков, но тут я вспомнил, что чем громче кричат итальянцы, тем меньше их следует опасаться. Тут вмешался Моцарт:

«Я уверен, маэстро Сальери не имел в виду ничего дурного».

И Сальери поспешно подхватил:

«Ну, конечно же! Я только хотел уточнить, синьор Моцарт, какая пища вам вредна, чтобы дать вам должный совет».

«И все-таки прошу вас быть осторожней», – обратилась к Моцарту Энн Сторейс и ласково взяла его под руку.

Моцарт просветлел. Когда он улыбался, а он часто улыбался в нашем обществе, лицо его, обычно бледное и даже простоватое, словно озарялось солнцем.

После обеда Моцарт беззаботно танцевал с Энн под музыку из «Фигаро», которую играл на фортепьяно Эттвуд. Они с Энн были неравнодушны друг к другу. Моцарт танцевал с большим изяществом, и когда танец кончился, попросил:

«А теперь спойте, Энн».

Энн спела под его аккомпанемент незнакомую мне чудесную арию, которую я прослушал с восторгом; эта музыка была для меня новой.

Когда же он успел ее сочинить, спросил я, и Моцарт ответил:

«Во время танца».

Сальери не поверил, и тогда Моцарт сымпровизировал еще одну песню, лиричную и нежную, а потом предложил Сальери проделать то же самое.

Сальери отказывался, но Кавальери стала его упрашивать, тщеславие взяло верх, и он согласился. Но не в силах создать нечто оригинальное, он раздраженно ударил по клавишам и закричал:

«Чтобы творить, настоящему композитору нужно вдохновение, да и фортепьяно плохо настроено».

Тогда Моцарт снова сел за фортепьяно и сыграл вариацию на тему арии «Мальчик резвый, кудрявый, влюбленный», сохранив ее великолепный ритм, но придав ей изящество и нежность, присущие ариям из «Свадьбы Фигаро», написанным для Энн.

«Боже мой, как это прекрасно! – воскликнула она. – Это чудо, подлинное чудо. Когда же вы сочинили эту вариацию, Вольфганг?»

«Пока вы репетировали „Фигаро“.»

Он попросил Эттвуда сыграть арию «Мальчик резвый», а сам стал маршировать взад-вперед по комнате, изображая актера и певца. Его движения были стремительными и веселыми, он несомненно старался для Энн, как вдруг я услыхал презрительный шепот Сальери:

«Военный марш. Через год о нем никто и не вспомнит».

Да Понте извинился перед Моцартом за обед, и тот ответил:

«Лоренцо, обед был отменный, а вы олицетворение гостеприимства. После музыки еда для меня самое главное, хотя я отдаю должное и любви».

Моцарт был оживлен, не верилось, что всего несколько дней, как он встал с постели; он излучал энергию. С такой энергией ему не страшны болезни, подумал я.

Он шутил, что мадам Помпадур отказалась поцеловать его, потому что он был слишком мал, а Мария Терезия именно поэтому его и поцеловала, что он был молод. Я заметил, что Сальери вновь насторожился, – уж не надеялся ли он использовать это против Моцарта, ведь после смерти Мария Терезия почиталась в Империи чуть ли не за святую. И да Понте тоже был озабочен.

«По-вашему, Моцарт, царственные особы жестокосердны?» – спросил Сальери.

Моцарт посмотрел на цветы, благоухавшие в ящиках под окнами, и осторожно снял с них трех мертвых пчел.

«И почему они не прожили дольше? Может быть, что-нибудь было им во вред? – спросил он. – Вчера они весело жужжали, а сегодня мертвы. Когда мне было четырнадцать, я видел, как повесили двух воров. Тогда я был восхищен быстротой казни. А теперь я вижу, как смерть косит преждевременно и слишком многих. Она унесла мою мать, моих детей, моих родных, моих дорогих друзей. Но значит ли это, что жизнь жестока?»

«Так как же, по-вашему, Моцарт, – повторил Сальери, – жестокосердны или нет царственные особы?»

«Не более других людей».

«Вы любили Марию Терезию?»

«А Иосиф ее любил?»

«Но он ее сын!»

«Все мы считались ее детьми. Я ее любил. Когда мне было шесть лет». «А после?»

«По крайней мере, он понимает в музыке», – уклончиво ответил Моцарт.

«И это все?» – настаивал Сальери.

Моцарт улыбнулся проказливой улыбкой, а мне почудилось, что он бродит по краю отвесного утеса. Один неверный шаг и… Заметив мое беспокойство, он рассмеялся и сказал:

«Не терзайтесь, Михаэль, от меня так просто не отделаться, разве только убить».

Рассказ О'Келли взволновал Джэсона. Слова Моцарта об убийстве не давали ему покоя. На лице О'Келли была написана печаль; Эттвуд задумался, казалось, его мысли витали где-то далеко; Браэм нервно кусал губы, словно сдерживая слова, о которых мог потом пожалеть; лицо Тотхилла выражало растерянность и смущение. А о чем думала Дебора?

– Теперь, когда господин Отис выяснил все, что ему нужно, я надеюсь, он доставит нам удовольствие, сыграв что-нибудь свое, – нарушил неловкое молчание Эттвуд.

Как недальновиден Эттвуд! Выяснил все, что ему нужно! Джэсон перебрал в уме людей, с которыми ему еще предстояло встретиться: Констанца и ее сестры, Эрнест Мюллер, Бетховен, Сальери, здоров он или безумен, все равно.

– Господин Эттвуд, как по-вашему, Моцарт был убит? – прямо спросил Джэсон.

Воцарилось молчание.

– На вашем месте я бы не стал доискиваться ответа, – ответил Эттвуд. – Вмешательство в чужие дела не сулит ничего хорошего.

– Но вы согласны с тем, что рассказал господин О'Келли?

– Разумеется не во всем! – Эттвуд сухо рассмеялся.