Дэвид Вейс - Убийство Моцарта

• Название: Убийство Моцарта
• Автор: Дэвид Вейс
• Издательство: МУЗЫЧНА УКРАЙИНА
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1989
• ISBN: 5-88510-045-4

Тайна смерти «бога музыки», как еще при жизни называли Вольфганга Амадея Моцарта вот уже более двух столетий тревожит совесть человечества. В увлекательной художественной форме автор пытается раскрыть тайну смерти гениального австрийского композитора.

---

Но через минуту из кухни прибежал бледный и испуганный Шиндлер. Казалось, он собирается возвестить о катастрофе.

– Ну что, Папагено, телятина погублена? – вскричал Бетховен.

«Случилось несчастье», – написал Шиндлер.

– Эта тупица сожгла мясо!

«Хуже, – написал Шиндлер, – погасла плита. Придется ждать, пока она снова ее растопит, на это уйдет не меньше часа».

Бетховен метал сердитые взгляды, и Джэсон написал: «Мы подождем, господин Бетховен. А вы тем временем расскажите о Моцарте».

– Да что там рассказывать! Я приехал в Вену брать у него уроки, виделся с ним всего лишь раз, а потом мне пришлось возвратиться в Бонн. Когда же я навсегда перебрался в Вену, он уже скончался. Свеча угасла.

«Вас не поразила внезапность его кончины?»

– Она всех поразила. Ему было всего тридцать пять. Он был на четырнадцать лет старше меня. Со временем подобная разница стала бы незаметной. Мы могли бы подружиться.

«Вы, должно быть, задумывались над причиной столь внезапной смерти?»

– А над чем тут задумываться? Он был слишком расточителен.

«По-вашему, это единственная причина его ранней смерти?»

– Возможно, и не единственная. Разумеется, он слишком зависел от покровительства знати. Вот почему я решил не зависеть от вкуса знатных вельмож.

«А что вы скажете о Сальери?» – спросил Джэсон.

– А при чем тут Сальери? – Лицо Бетховена побагровело, казалось, его сейчас хватит удар.

«Некоторые полагают, что Сальери явился причиной смерти Моцарта».

– Какая глупость!

«Ходят слухи, будто Сальери в этом сам признался».

– Знаю. Слухов сколько угодно. Им нельзя верить. «Однако, Мастер, вы задумывались над этим», – вмешался в разговор Шиндлер.

– Задумывался, конечно, откуда взялись подобные слухи. Но никогда им не верил. А вы верите, госпожа Отис? Уж не поэтому ли вы сюда приехали?

«Мы приехали повидать вас, – написала Дебора. – И обсудить заказ на ораторию».

Впервые Бетховен поглядел на нее с подозрением, и Дебора добавила: «Но нас, разумеется, интересует и ваше мнение о Моцарте. Мнение одного великого Мастера о другом».

Бетховен какое-то мгновение колебался, а затем, движимый чувством, которое пересилило все остальное, воскликнул:

– Встречу с Моцартом мне никогда не забыть!

23. Бетховен и Моцарт

Заметив, с каким вниманием слушают его американские гости, Бетховен взволнованно продолжал:

– Всю свою юность я мечтал об одном: стать таким, как Моцарт. Мой отец твердо веровал, что мне непременно суждено стать вторым Моцартом, словно природа во второй раз могла создать нечто подобное. Что только ни приходило в голову моему родителю – этому несчастному пропойце, непроходимому глупцу! Он задался целью сделать из меня такого же чудо-ребенка, хотел, чтобы я попусту растрачивал свой талант, играя для людей, для которых я буду просто игрушкой, знаменитый больше своим умением развлекать, нежели музыкальными способностями. Мне это было не по нутру, и я постоянно старался освободиться от отцовской опеки, хотя он меня за это жестоко наказывал.

Но я любил музыку, и под влиянием дедушки и первого моего учителя Кристиана Нефе, которому я стольким обязан, усердно занимался, и когда в четырнадцать лет меня назначили вторым органистом в Бонне и положили мне жалованье сто пятьдесят гульденов в год, я почувствовал себя вполне самостоятельным.

Прошло несколько лет, и Нефе решил послать меня в Вену в надежде, что там я стану учеником Моцарта. Для меня это было целым событием.

Я знал многие сочинения Моцарта наизусть. В 1787 году он почитался величайшим из всех живущих композиторов; и хотя кое-что из его светской музыки, на мой вкус, было чересчур вычурно и претенциозно, я преклонялся перед его фортепьянными произведениями, яркими и безупречно построенными.

Я прощался со своей матерью со слезами на глазах – она выглядела немощной и старенькой, а мы с ней нежно и преданно любили друг друга, она была для меня самым дорогим человеком на свете. Я мог всецело доверять ей, и она никогда не обманывала моего доверия, моих надежд, моей мечты. Поэтому я покидал Бонн со смешанным чувством радости и беспокойства.

Однако по дороге в Вену я позабыл о своих сомнениях и с волнением ждал предстоящей встречи. У меня имелось рекомендательное письмо к барону ван Свитену, близкому другу Моцарта. Лишь в одном Нефе ошибся. Он послал меня в Вену в самую суровую пору, зимой. Дороги утопали в грязи, кое-где заледенели, а частый дождь со снегом превратился в слякоть. Я ехал почтовым дилижансом, у меня не было денег нанять карету, и хоть кутался в меховую шубу, но промерзал насквозь, и мои руки сводило от холода.

Наконец, в апреле я прибыл в Вену, и ван Свитен пообещал представить меня Моцарту. Барон был мужчиной среднего возраста, мрачным и начинающим лысеть, – он тщательно это скрывал, нигде не появляясь без парика; он пользовался большим влиянием, был известен своим покровительством музыкантам и занимал важные посты при императорском дворе.

В день нашей встречи с Моцартом я потерял покой. Неужели я, как равный с равным, буду беседовать с таким человеком? Мне стало известно, что он сочиняет оперу для Праги, – как я узнал позднее, это был «Дон Жуан», – и что его сильно опечалила весть о болезни отца. Отец его был смертельно болен, а Моцарт, не в пример мне, был глубоко к нему привязан, и я сомневался, выкажет ли он желание меня послушать. Но ван Свитен непременно хотел добиться встречи, чтобы поразить Нефе своими связями, и поэтому, преодолевая страх, я решил воспользоваться этой возможностью.

В последний момент, когда мы уже собрались ехать, барон спросил: «Может, кто-нибудь другой послушает твою игру, мальчик?»

Мне было всего шестнадцать, правда, смуглая кожа делала меня старше; покровительственный тон барона меня возмутил, и я не сдержался: «Или Моцарт или никто!»

Ван Свитен рассердился, я слышал, как он пробормотал себе под нос – ничто не ускользало тогда от моего слуха: «Не уверен, что Моцарт этого захочет». Но барон все-таки приказал подать карету, предварительно осмотрев, в порядке ли мой костюм.

Это обстоятельство меня немало удивило. Не ожидал я, что такой человек, как Моцарт, придает значение одежде. В своем зеленом камзоле, панталонах и темном парике, под стать моей темной коже, я казался себе придворным лакеем, но ван Свитен остался доволен моим видом.

Моцарт жил на Гроссе Шулерштрассе; и когда мы вошли в небольшой дворик и поднялись по винтовой лестнице на второй этаж, мне подумалось, какие бы планы я ни строил в своих мечтах, все произойдет совсем по-иному.

Дверь нам открыла жена Моцарта Констанца, хрупкая, темноволосая, невысокого роста женщина. Я заметил ее живые темные глаза, красивые тонкие лодыжки и изящную фигуру.

Моцарт был неприятно удивлен нашим приходом. Мы застали его за работой. Он, казалось, совсем позабыл о своем обещании. Обращаясь к ван Свитену, который провел меня прямо в музыкальную комнату, он воскликнул:

«Кто это, барон?»

«Людвиг ван Бетховен», – ответил тот. Моцарт выглядел озадаченным, пока ван Свитен не пояснил: «Гениальный питомец Кристиана Нефе из Бонна».

«Вот как!»

Я стоял перед Моцартом с глупейшим видом, не зная, куда деваться от смущения. Видно, он понял мои чувства, так как, полуизвиняясь, сказал: «Мой отец тяжело болен, вы выбрали неподходящее время».

Ван Свитен принялся оправдываться, и Моцарт несколько смягчился. Барон объявил, что готов платить за мои уроки, хотя видел, что Моцарт ему не верит, как впрочем и я – мне уже не раз приходилось наблюдать скаредность барона.

Ван Свитен представил нас друг другу, Моцарт поднялся с места, и меня поразил его малый рост. Он оказался значительно ниже меня, а мне было всего шестнадцать и я не считался высоким для своего возраста. Кроме того, он был необычайно бледен, словно все дни проводил в комнатах, я же любил природу. Моцарт провел рукой по своим прекрасным светлым волосам, – дома, за работой он не носил парик, – и видно было, что волосы – предмет его гордости.

Не зная, куда деваться от робости, я протянул ему руку. Боюсь, мое пожатие вышло чересчур сильным, потому что он сморщился от боли. Я испугался, как бы он не выставил меня за дверь, но, поговорив еще с бароном, Моцарт, правда, без особой охоты, согласился послушать мою игру.

Я вызвался сыграть одну из его сонат, и когда кончил, то сразу понял, что не угодил ему – я играл не достаточно сдержанно. Он стал сравнивать меня со своим любимым девятилетним учеником Гансом Гуммелем.

В ужасе от того, что все погибло, я воскликнул:

«Разрешите поимпровизировать, господин капельмейстер!» – я упорствовал, скрывая собственную растерянность. Он кивнул, как мне показалось, еще неохотнее, чем прежде.

Начав импровизировать, я сразу обрел уверенность. И если играя его сонату, я смирял себя, то в импровизацию вложил всю свою силу. Я сомневался, получит ли Моцарт удовольствие от моих импровизаций, – настолько мое исполнение отличалось по силе от его, – но подлаживаться под чужой вкус я не умел.