Вильфрид Штрик-Штрикфельдт - Против Сталина и Гитлера. Генерал Власов и Русское Освободительное Движение

• Название: Против Сталина и Гитлера. Генерал Власов и Русское Освободительное Движение
• Автор: Вильфрид Штрик-Штрикфельдт
• Издательство: М.: Посев
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1993

Из библиотеки «Военная литература»: militera.lib.ru

Hoaxer: Известные мемуары бывшего куратора бывшего генерала РККА Власова, неисчерпаемый источник аргументов для любителей власовцев. Понятно, что Штрикфельдт всячески обеляет предателя Власова, приписывая ему намерения такого благородства и чистоты, что аж глаза режет. Ещё бы, трудно сознаться остзейскому немцу в том, что четыре военных года он был «ближайшим сотрудником и другом» подонка, демагога и труса, деятельно изменившего своему народу в самое тяжелое время Отечественной войны, и главный побудительный мотив поведения которого исчерпывающе объяснён в названии этих же мемуаров: «Против Сталина и Гитлера», т. е., «за себя». Ну, а как источник информации, книга, безусловно, ценная и и дает много пищи для размышлений (за исключением пассажей, восхваляющих Власова).

Об авторе:Вильфрид Карлович Штрик-Штрикфельдт родился в 1897 году в Риге. Учился в Реформатской гимназии в Петербурге и окончил ее в 1915 году. В том же году вступил добровольцем в русскую армию, получил офицерское звание, воевал до конца первой мировой войны. В 1918—20 гг. участвовал в освободительной борьбе против большевиков в Прибалтике и под Петербургом. Затем в течение четырех лет работал по мандату Международного Красного Креста и Нансеновской службы по оказанию помощи голодающим в России. После этого учился (экономика, право). В 1924—39 гг. представлял в Риге германские и английские предприятия. В 1941—45 гг. – переводчик и офицер германской армии. Ближайший сотрудник и друг А. А. Власова. Скончался 7 сентября 1977 года в Оберштауфене (южная Бавария).

---

Бегство

12 декабря меня посетил Деллингсхаузен, а 17 декабря 1944 года – последний посланец Гелена. Меня еще раз извлекли из моего временного «небытия». Задание гласило: установить, возможно ли расквартировать в районе Познани части Русской Освободительной Армии. Первая дивизия должна была получить здесь первое боевое крещение. Считалось, что местность вдоль Вислы была для русских более близка, чем, скажем, в Восточной Пруссии.

Кроме того, было намечено использовать для земляных оборонных работ в Вартегау вооруженные или разоруженные русские части с Запада, а возможно, и добровольцев из остовцев. Таким путем здесь могло быть создано добровольческое ядро под русским командованием. Одновременно все это усиливало обороноспособность Вартегау.

Я посетил командующего войсками Познанского военного округа генерала Петцеля и его начальника штаба. Петцель направил меня к гаулейтеру Грейзеру, сказав, что тот обладает особыми полномочиями по обороне Вартегау и что его нельзя обойти.

Я думал: «Что если они теперь схватят меня и включат в СС?»

Но и там тоже «одна рука не знала, что делала другая». Один знакомый, директор банка в Познани, устроил мне встречу с гаулейтером. Грейзер неожиданно быстро пошел навстречу моим пожеланиям и обещал помочь в подыскании помещений, в предоставлении снаряжения, землекопного инвентаря и прочего. О деталях позаботится Петцель.

Хотя Красная армия стояла уже на Висле, я, к своему удивлению, нигде в Познани не заметил ни спешки, ни нервозности.

В рождественские дни я сдал в Генеральном штабе свой отчет и вернулся в Померанию.

12 января Красная армия перешла к генеральному наступлению – от Прибалтики до Карпат. Как я узнал позже, Гелен разведал не только все подробности предстоящего наступления противника, но и намеченные узловые пункты. Он смог указать и сроки осуществления всей операции.

Вновь Гелен показал первоклассную работу, которую Гитлер, однако, отверг, как «блеф генштабистов». Мне сказали, что Гелен лично докладывал Гитлеру при «обсуждении положения» в присутствии генерала Гудериана, назначенного начальником Генерального штаба взамен Цейтцлера. Вероятно, Гелен был бы снят с должности, если бы его предсказания не подтвердились полностью в самое ближайшее время.

Когда несколько месяцев спустя Малышкин и я встретили в американском плену Гудериана, он рассказал нам, что в те дни у него созрело решение бросить против врага на востоке все наличные силы, чтобы не допустить вторжения Красной армии в Западную Европу. Он решился тогда, в крайнем случае, обнажить весь западный фронт и допустить занятие Германии западными союзниками.

Это была та точка зрения, на победу которой Власов надеялся два с половиной года. Гудериан думал, что была еще возможность договориться с англо-американцами.

При разговоре в плену я увидел, что Гудериан и летом 1945 года был способен думать лишь военными категориями и в его мышлении для понятия о политическом ведении войны не было места. Так, Москва для него была не сердцем России, а всего лишь стратегически важным центром путей сообщения, связи и промышленности. Он отстаивал мнение, что при наличии определенных предпосылок он или командующий группой армий «Центр» могли бы взять Москву в 1941 году. Ему не приходила в голову мысль, что русские продолжали бы воевать и в случае падения Москвы, что слова Шиллера – «Россию могут победить только русские» – и в XX. веке не потеряли своего значения. Когда Малышкин рассказал ему о национальном освободительном движении Власова и указал на страх Сталина перед революцией, Гудериан не находил слов, и у нас создалось впечатление, что это было для него откровением. Теперь он припомнил, что и фельдмаршал фон Бок в разговоре с ним высказывал подобные мысли.

* * *

Я работал в одинокой усадьбе в Померании и питался слухами. «Русские идут!» Бромберг, Дойч-Кроне, Познань, даже и Кройц – заняты Красной армией.

Моя семья жила в Познани, но связи у нас уже не было. Позже я узнал, что она покинула Познань 20 января. Накануне отъезда жена просила о разрешении на выезд для нашей 14-летней дочери. Взбешенный партийный фанатик заорал на нее: «Девчонка может же лить кипяток в щели советских танков!» Но вступился другой сотрудник этого учреждения, любящий детей рейнландец, и обещал жене, что всё будет улажено. На следующий день появился приказ об эвакуации из Познани женщин и детей.

23 января ко мне пробился телефонный звонок Сергея Фрёлиха:

– Немедленно отправляйся во Франкфурт-на-Одере, – он указал мне маршрут. – Мы сейчас стараемся подготовить машину, чтобы выехать тебе навстречу. Если ты доберешься до Кунерсдорфа, оставь там записку, – он назвал адрес.

Незабываемым для меня осталось прощание с господином Кортюмом. Старый владелец поместья отправил свою семью, с тягачом, на запад. Он принес из подвала бутылку шампанского. Пил он быстро и опьянел:

– Это было неизбежно! Земля! Гитлер никогда не владел землей! Старик Гинденбург знал только одну из его личин, когда назначал его канцлером. Старый фельдмаршал и не предполагал, что в одном человеке может быть столько мерзости. Но я останусь на своей земле, когда придут русские. У нас еще есть ружья, у меня и у моих людей!

Я пытался уговорить старого упрямца ехать со мной, но безуспешно.

– Я дам вам лошадь и надежного возницу-поляка. А сам я останусь.

– Партизанская война – не наш метод вести войну, – заметил я.

– Это верно. Но всё же я останусь здесь!

Я не знаю судьбы этого человека. Возможно, он похоронен в своей земле.

Без приключений я добрался до Франкфурта-на-Одере. Мой друг, писатель Ганс Кюнкель, и его жена приготовили мне горячую ванну и хорошую постель. В четыре часа утра меня разбудили. Приехали Фрёлих и Жиленков. Фрёлих смог получить горючее для служебной машины только везя генерала. И они вдвоем отправились искать меня. В Кунерсдорфе они получили записку с моим франкфуртским адресом.

Около семи часов утра мы были уже в Дабендорфе. Мы выпили чаю, и я простился со своими немецкими офицерами и с генералом Трухиным. В офицерское казино приходило еще много русских, чтобы пожать мне на прощанье руку, хотя мой приезд и держали в тайне.

В это пасмурное январское утро я был в последний раз в Дабендорфе.

Я поехал в Цоссен под Берлином, куда был перенесен Генеральный штаб. Гелен отпустил меня искать свою семью. Человечность – в расчеловеченное время.

После ряда приключений, я нашел семью в маленьком селе Зальгаст, между Финстервальде и Зенфтенбергом. Моя мать хотела остаться здесь: она устала от непрерывного бегства. Всю жизнь она была беженкой.

Когда я позвонил в ОКХ одному из друзей по «клубу», чтобы выяснить обстановку, он сказал мне, чтобы я увозил жену и всю семью как можно дальше на запад. Я попрощался с семьей и вновь явился в Цоссен.

В ОКХ в Цоссене офицеры Генерального штаба обучались обращению с противотанковым оружием (знаменитыми «панцерфаустами»). Из Цоссена я отправился с передовой командой в Бад-Рейхенхалль. Когда около полудня 17 февраля мы прибыли туда, английское радио уже передавало известие о «перемещении ОКХ в Бад-Рейхенхалль».

В последующие недели, по распоряжению Гелена, я числился «отсутствующим по болезни». Это было не так-то просто, и мне приходилось постоянно менять местопребывание: Рейхенвальд, Миттенвальд, Фюссен и т. д. О моем «производстве» и о переводе в СС я, правда, больше никогда не слыхал, но дважды меня вызывали и однажды пришло даже командировочное направление от СС. Случайно я был как раз в Рейхенхалле. Мой непосредственный начальник, подполковник Наук, позвонил Гелену и получил указание, что я вновь должен «исчезнуть». О моем местонахождении не следовало сообщать никому.

В начале апреля я получил в Фюссене новый больничный лист на 14 дней, после чего поехал к своей семье, нашедшей приют в крестьянском доме в Баварии, недалеко от имения Двингера.

Последняя встреча с Власовым

Во время моих наездов в Рейхенхалль, я узнавал кое-что о дабендорфцах, хотя самого лагеря уже не существовало. Через несколько дней после разрушительного налета союзной авиации на Дрезден (это просто памятная дата!) дабендорфцы эвакуировались в замок Гисхюбель близ Карлсбада. Деллингсхаузен остался помощником командира. Он и весь персонал были сначала подчинены капитану Бальдершвангу, а затем вскоре капитану Теодору Оберлендеру. Это был тот самый Оберлендер, которого арестовали за критику гиммлеровской теории об «унтерменшах» и, как мне рассказал генерал Петцель, приговорили к смерти. Приговор почему-то не был приведен в исполнение. Каким-то образом генерал Ашенбреннер вырвал его из когтей СД и назначил командиром бывших «бунтарей» из Дабендорфа.

Я знал, что полковнику Герре удалось, преодолевая большие трудности, вооружить Первую дивизию Русской Освободительной Армии в Мюнзингене. Командиром ее Власов назначил полковника (впоследствии генерала) Буняченко. Вторая дивизия формировалась на учебном плацу в Хойберге. Ее командиром был генерал Зверев. Под командованием генерала Мальцева создавались парашютные части и части противовоздушной обороны, даже зарождались разведывательные эскадрильи русской авиации. Генерал Ашенбреннер принял опеку над этими частями. И, наконец, отстраивалась русская офицерская школа под командованием Михаила Алексеевича Меандрова.