Джон Барлоу - Животная пища

• Название: Животная пища
• Автор: Джон Барлоу
• Жанр: Современная проза

Катаклизмы XX столетия, увиденные острым и ехидным взглядом циркача, выступающего с крайне необычным трюком…

Озорная фантасмагория о крылатом коте, ухитрившемся самым фактом своего существования сотрясти основы основ диккенсовской Англии…

Ехидная парродия на «буколическую» литературу XIX века, превращающая скандал, случившийся в маленькой деревушке, в уморительный карнавал…

Калейдоскоп иронических страстей от Джона Барлоу!

---

– Ага! – раздался оглушительный вопль из-под стола. Но вместо Маллигана все увидели, как в воздух медленно поднимается стул. Вслед за ним поднялся и сам пострадавший. – Вот что я буду есть сегодня! – сказал он и поднес означенный предмет прямо к носу толстяка. – Я съем ваш стул!

С этими словами он зашагал к сцене, на которую упал свет прожектора. Теперь зрители увидели не только меня, но и внушительных размеров «Машину», укрытую красным бархатом.

В мешковатом смокинге я обильно потел, переживая, что в один прекрасный момент дам маху. И в то же время я был заодно с Маллиганом – он и сейчас дразнил зрителей, играя на изумлении и нещадно эксплуатируя их жалость.

– Джентльмены! – проорал он, подбрасывая стул одной рукой. – Хоть я и в два раза выше и толще каждого из вас, зубы – моя слабость. Однажды в Торки я попытался сгрызть вешалку для шляп и сломал коренной зуб. Но! – Тут он сбросил красный бархат, под которым оказалось устройство, напоминающее уборочный комбайн. – Я съем этот стул! Дерево… – Маллиган отломал ножку и передал ее мне. – Сиденье… – он оторвал золотую бахрому, -… и болты! – Ковырнул ногтем кнопку, удерживающую ткань (медную и тонкую).

При слове «болты» зал изумленно охнул. Многие принялись щупать свои стулья, другие поставили стаканы на стол и вытаращили глаза на Маллигана. Коротышка, засороженный выступлением, слез со стола, взял себе другой стул и, сев, закурил сигару. Он, по-видимому, решил, что суровые испытания для него закончились (и не ошибся, ибо Майкл был человек добродушный). Кроме того, он наверняка был чуточку горд собой.

– Надеюсь, вы позволите мне слегка освежиться? – спросил Маллиган, налив себе пинту оранжевой жидкости из египетского кувшина, затем выпил и дал мне знак начинать. Я бросил ножку стула в воронку и схватился за рычаг. Сперва ничего не произошло. Механизм превращал мои усилия в медленное и грозное вращение лезвий, однако все оставалось по-прежнему. Наконец ножка задрожала, дернулась и начала своей танец в зубах мясорубки. Звук трескающегося дерева огласил зал, и стул пустился в долгое, болезненное путешествие по «Машине». Я неистово вращал ручку и даже со сцены чувствовал, что никто из зрителей не смеет шевельнуться – все смотрят на обломок стула, постепенно исчезающий в воронке.

Дерево неуклонно продвигалось сквозь лезвия, но когда еще один кусок мебели бросили в машину, работа пошла не так споро. Теперь я давил на ручку дважды: один раз, чтобы подтянуть ее к себе, второй – чтобы совершить очередной оборот вокруг оси.

Маллиган расхохотался.

– Однажды, – воскликнул он, оборачиваясь к ошеломленной публике, – этот молодой человек станет сильным, как бык! Но разумеется, для этого нужен физический труд и особая диета.

Потом Майкл вновь начал рассказывать истории: о временах, когда он съел улей вместе с сотами, пчелами (поджаренными), медом и всем остальным; о том, как на одной вечеринке в Нью-Йорке выпил воду из ванны, где только что выкупали шестимесячного ребенка одной популярной актрисы.

Неужели он говорил правду? Разве такое возможно? Даже я, вспоминая самые пылкие речи этого великого человека, самые чудовищные, возмутительные и хвастливые байки, порой готов усомниться в их правдивости. Но там, среди сорока с лишним совершенно здоровых мужчин, под сладкий гипнотический голос Маллигана, под мерное гудение «Машины», размалывающей и растирающей прочное дерево, которое вот-вот должно было утолить зверский аппетит великана, – там, в зале, вы бы поверили каждому его слову.

А я все молол и молол.

И вот из сфинктера железного пищеварительного тракта посыпался порошок, похожий на сухой паштет, смешанный с песком, и одновременно на бледный мышиный помет. Только тогда я заметил, куда он сыпался: на огромное блюдо, горящий овал розоватого золота (подарок восторженного махараджи, который присутствовал на нескольких выступлениях Маллигана в Париже). Блюдо, как и все остальные декорации, до подходящего момента прятали от глаз публики. Сейчас на нем медленно росла горка древесной пыли. Немного устыдившись своей медлительности, я удвоил усилия, и Майкл под всеобщее ликование зрителей сразу же подбросил в мясорубку другой обломок. Но ликование быстро сошло на нет. Ирландец достал из кармана золотую ложку и набрал в нее порошка, внимательно изучил его цвет и запах, после чего засунул в рот. Он стоял, согнувшись, и безмятежно жевал. Я тут же остановился. Мы все смотрели на Маллигана, не веря собственным глазам (позже он похвалил меня за этот ход, который, по его словам, придал выступлению особую пронзительность). Великан вдумчиво проглотил опилки, одобрительно хмыкнул, облизнул губы и вскочил на ноги. Отпив из кувшина, он во всеуслышание заявил:

– Джентльмены, стул превосходный!

Его слова встретили воплями и гиканьем. Но Маллиган призвал публику к тишине.

– Мое почтение повару. – И он отвесил мне чинный поклон.

Снова крики, оглушительные рукоплескания. Я взялся за ручку, а маэстро продолжал ломать стул. Когда он добрался до сиденья, я смолол уже довольно много, может, целую ножку – горка пыли превратилась в пирамиду, занимавшую половину блюда.

Маллиган велел мне остановиться. С блюдом в одной руке и ложкой в другой он набил рот опилками. Немного пожевал, глотнул оранжевой смеси. Проглотил. Зрители рассмеялись с таким видом, будто говорили: «Да, да, все это очень забавно, он и правда съел ложку пыли». Но за ней последовала другая, а потом еще одна и еще. Он ел, жадно запивая стул моим напитком, пока на блюде не осталось ничего, кроме тонкой белесой пленки, приглушавшей сияние металла.

Я продолжал молоть, а он, снова налив себе масла с соком, пошел вдоль стола, смеясь, шутя и рассказывая новые байки в ожидании второй порции мебели.

Когда он прикончил четвертое блюдо, скорость его жевания и энтузиазм зрителей заметно поуменьшились. Однако профессиональный едок – вовсе не тот, кто может глотать всякую всячину, а тот, кто в состоянии превратить этот процесс в увлекательное зрелище. Итак, Маллиган спустился к гостям и предложил немного опилок высокому элегантному джентльмену. Тот отказался, однако его сосед все-таки попробовал порошок и скорчил такую мину, что всем стало ясно: на блюде действительно опилки. Другой смельчак попытался съесть целую ложку, предварительно как следует заправившись портвейном. Он жевал, чавкал и прилагал все усилия, чтобы проглотить стул, но тщетно: влажная масса оказалась на большом белом платке, который он зачем-то сунул обратно в карман. Другой подвыпивший господин решил, что может повторить успех Маллигана в несколько другой области, и попробовал втянуть порошок носом, точно нюхательный табак. Закончилось все тем, что он едва не задохнулся.

А потом началось самое трудное. Но прежде чем говорить об этом, позвольте сперва рассказать немного о психологии дилетанта. За годы наших выступлений мне довелось увидеть сотни подобных мужских собраний (отчего-то женщин можно редко найти в таких количествах), а когда мужчины собираются, среди них всегда есть хотя бы один «трудный» джентльмен. В отличие от трудного ребенка его взрослая версия редко бывает лидером группы и никогда не становится центром внимания. Он может молчать и ничего не делать весь вечер. Так повелось, что этот трудный не из самых богатых, но и не беден; он не слишком уважаем и не герой, чаще всего не полный зануда, однако к его помощи прибегают лишь когда случается неприятность и нужны крепкие кулаки. На выступлениях Маллигана местный трудный совершенно исчезал из виду и сливался с коллективом, но по ходу действа нет-нет, да и пытался доказать, что он больше, выше и сильнее ирландца. Скажем так: Маллиган, сам того не желая, неизменно побуждал таких людей к действию.

На сей раз трудным оказался высокий мрачный громила лет пятидесяти. Размерами он походил на Маллигана. Весь вечер он хмурился, а когда маэстро вернулся на сцену, встал (под общее бормотание и несколько криков «Сядь на место!»). Вопреки увещеваниям соратников трудный стоял, зажав в руке ложку для пудинга, точно заряженный пистолет. Он глядел прямо на блюдо.

Маллиган не любил унижать людей, даже если они причиняли ему неприятности, однако этот джентльмен явно решил отобрать у него приличный кусок пирога, пусть и пирога своеобразного. Да, Майклу не хотелось позорить смутьяна, по ничего другого ему не оставалось. Он зачерпнул пол-ложки опилок и предложил угощение трудному. Тот презрительно отмахнулся, схватил блюдо, высыпав изрядное количество пыли себе на костюм, и запихнул в рот сразу три полные ложки пыли. Затем подошел к сцене и сделал большой глоток из египетского кувшина. Жидкость стекла по его подбородку и оставила на белом воротнике розовые следы. Громила встал прямо перед Маллигаиом и проглотил. Трижды. За короткий промежуток времени его лицо несколько раз бледнело и краснело. Потом он залпом выпил стакан портвейна.