Игорь Акимов - Легенда о малом гарнизоне

• Название: Легенда о малом гарнизоне
• Автор: Игорь Акимов
• Жанр: О войне
• Год: 1970

---

Точного времени не назначили: срок зависел от того, как летчики обернутся. В шестом часу они сообщили: вылетаем. Пушки вывернулись из овражка все разом – теперь у каждой был свой выезд – и начали ослепляющий огонь по пулеметам. Монопланы появились неожиданно даже для Иоахима Ортнера. Они зашли со стороны солнца и скользили по пологой наклонной на дот, словно и впрямь по солнечным лучам. Красные спохватились поздно. Монопланы проносились в нескольких метрах над вершиной холма, бочки шлепали тяжело и глухо, сыпались зажигательные бомбы. Рев моторов. Растерянные, рваные пулеметные строчки. В бинокль было отчетливо видно, как расползается, расплывается, пухнет багрово-красный огненный пирог на вершине. Еще миг – и он взметнется вверх смертоносными языками, и траурный шлейф поднимется в предвечернее тихое небо – химерический памятник, зловещий мемориал. Как просто все решилось; даже примитивно. Сразу бы это придумать – сколько бы сил, сколько бы нервов он себе сберег…

Иоахим Ортнер увидел, как словно из-под земли неподалеку от дота появилась фигурка человека. Она метнулась в одну сторону, в другую. Отовсюду наползал огонь. «Не нравится!» – злорадно подумал майор, и вдруг человек отчаянными прыжками бросился напрямик через пламя – на вершину дота – сорвал флаг и исчез, закрытый взметнувшимся сразу отовсюду вверх жирным чадным пламенем.

Иоахим Ортнер тихонько засмеялся. «О господи, – думал он, – какая варварская страна! Они ценят что угодно: красивые слова, анекдоты из прошлого, цветные геральдические тряпки, но только не саму жизнь, прекрасную «и сладостную жизнь, одну-единственную реальность, с которой следует считаться и которую надо благоговейно доить – и так, и сяк, и эдак. Они живут мифами, а не реальной жизнью! Они не знают, что бог умер, – вспомнил он слова любимого философа, – и что пришел сверхчеловек, которому принадлежит все…»

Между тем роты поднялись только до половины холма: дальше не пускало пламя. Его плотная стена разъединила противников на несколько минут, но даже издали было видно, что фронт пламени неровен; еще немного, и оно начнет отступать непосредственно к доту, задерживаясь небольшими очагами в рытвинах и воронках.

Майор покосился через плечо на адъютанта.

– Передайте командирам рот, пусть не жалеют кожу, пусть следуют за пламенем шаг в шаг. Даже я отсюда вижу окна – пусть в них просачиваются.

Ему показалось, что пламя держится очень долго. Наконец оно стало сдавать, попятилось; зашевелились солдаты; цепь придвигалась к вершине; немцы еще никогда не поднимались так высоко, никогда за эти два дня не были так близко к цели. Иоахим Ортнер понимал: в этом костре ничто живое не могло уцелеть, и все-таки гнал от себя мысль об успехе, гнал подступающее к сердцу торжество – боялся сглазить удачу. Вот когда подорвут дот или хотя бы пулеметные гнезда…

Вдруг на противоположной стороне холма, невидимой с КП, захлопали почти одновременно негромкие взрывы. «Неужели свершилось?!» – мысль едва только начала формироваться при первом из этих звуков, но уже второй остановил ее своей фактурой, непохожестью на то, что ожидалось, а остальные затоптали, погребли эту мысль вовсе. Минное поле? – уже зная, что это неправда, что это не так, попытался обмануть себя майор, но привычное ухо квалифицировало точно: ручные гранаты.

Почему ручные гранаты – этим он уже не успел озадачиться. Из-за холма накатила новая волна звуков: длинные – значит, бьют наверняка, в упор – до полного истощения магазинов – автоматные очереди. И среди них, выплывая на поверхность четкой ровной строчкой, стук крупнокалиберного пулемета.

Но с этой стороны было тихо, и солдаты медленно, шаг за шагом надвигались на дот. «Боже, дай им мужества, дай им выдержки!» – молил Иоахим Ортнер, который, впрочем, в существовании божьем уверен был не вполне и потому обращался к сей инстанции лишь в крайних ситуациях, да и то на всякий случай. «Боже, будь милосерден к немецким матерям», – молил он, полагая, что такой поворот будет более близок высшей силе.

Молитва не помогла. Ожил пулемет в правом (если считать от КП) бронеколпаке. Залечь солдаты не могли – земля была слишком горячей. Гранаты бросать не решились: это было бы самоубийством – пулемет бил рядом. Они побежали вниз.

К Иоахиму Ортнеру подошел полковник. Когда он успел приехать? И что за манера: незаметно подкрадываться и появляться вдруг – конечно же, в самый неподходящий момент…

– Мой дорогой Ортнер, – сказал полковник с какой-то жалкой улыбкой, так не вязавшейся с его обычной наглой самоуверенностью преуспевшего парвеню; впрочем, пестрый наборный мундштук, который полковник сейчас нервно вертел в своих пальцах, вполне соответствовал именно такой интонации. Иоахима Ортнера спасло лишь то, что с детства он был вышколен в правиле ни при каких обстоятельствах не выдавать своих чувств, не то он вряд ли смог бы скрыть изумление.

– Мой дорогой Ортнер, – сказал полковник, – поверьте, я прекрасно понимаю, что сейчас творится у вас на душе. Эти ужасные дни… Эти потери… я даже слова не могу подобрать, чтобы оценить их верно. Все ужасно. Все. Но прошу вас, дорогой Ортнер, не отчаивайтесь. Не теряйте головы. Нервы еще успеют пригодиться. Это война.

– Позвольте сказать, герр оберст, – живо отозвался Иоахим Ортнер, – я успел заметить, что это не Монте-Карло.

– Не надо, дорогой Ортнер, – полковник ухитрился выдержать тон, однако мундштук едва не хрустнул в побелевшем кулаке. – Не надо язвить. Я понимаю, как вам сейчас нелегко, как вас угнетает ваша ответственность и ваша неудача…

– Позвольте заметить, герр оберст, что мы несем этот груз вместе.

– А разве я это отрицал?

Полковник попытался скрыть, как он раздосадован таким поворотом разговора, как его раздражает тон собеседника, но из этого ничего не вышло: не та школа. Впрочем, он боролся с собою недолго, примирился с поражением – и еще раз уступил. Взял Иоахима Ортнера под здоровую правую руку и повел по траншее.

– Дорогой Ортнер. Считаю необходимым внести ясность. Не более двух часов назад совершенно случайно я узнал, что командир нашего корпуса… э-э, как бы сказать… приходится вам…

Майор едва сдержал вздох торжества. Он гордо выпрямился.

– Герр оберст, я такой же солдат, как и все остальные. Полагаю, что если даже мой дядя…

– Конечно же, конечно, дорогой Ортнер! – заспешил полковник. – Это не меняет дела. И не снимает, так сказать… Мы все равны перед нашим фюрером! Но мне хотелось, чтоб вы знали, что просто, по-человечески… – Он совсем запутался; дипломатия была явно не по плечу господину полковнику. И тогда он рубанул напрямик. – Короче, я очень сожалею, что позавчера мой случайный выбор пал на вас, герр майор. Так вышло, черт побери, и вот теперь я не знаю, как вам – виноват! – как нам выбраться из этого дерьма. Правда, есть последний шанс. Сверху, как говорится, виднее, А что, если вы навестите дядю?

– А как мой батальон?

– Здесь ничего не случится, надеюсь. Во всяком случае – хуже не будет. Да и поездка недолгая. Шоссе великолепное и сейчас свободно насквозь, мой «хорьх» дает полтораста километров, шофер надежен. До полуночи успеете обернуться.

Ну вот, наконец появилась хоть какая-то ясность. Высадив полковника в знакомом карпатском селе – в памяти Иоахима Ортнера оно было уже далеким-далеким, почти ирреальным, как сон, – майор остался наедине со своими думами. Он не пробовал представить, как повернется разговор с дядей; это было ни к чему: от него не требовалось дипломатического дара, даже лести; только почтительность и послушание. Сверху действительно виднее. Но что дядя может предпринять? Перевести его в другую часть? – щекотливое дело; репутацию не убережешь. Перевести в другое место весь полк? – значит, и рана и нервы – все зря?..

Он спохватился. Не оглядываться, не загадывать и ни о чем не жалеть. Это еще никого не доводило до добра. Однако недавний пессимизм уже вошел в него снова и растекался, как чернила; и, хотя светлого, конечно же, было еще очень много, внутренний взор был прикован только к черному пятну, и его движение вширь начинало казаться неодолимым.

Он попытался воспользоваться испытанным приемом и стал думать, как будет славно надеть однажды генеральские погоны; это будет скоро и случится непременно; пять-шесть лет, а может, и меньше, зависит от того, будет ли все эти годы война и как она сложится, какова будет конъюнктура; эти ефрейторы, эти вчерашние завсегдатаи пивных баров к тому времени отшумят, отбуянят – выдохнутся; пока что энергии им не занимать, инерция движения огромная – чем черт не шутит, глядишь, и впрямь завоюют мир; но удержать?! Нет, для этого у них не хватит ума; сидя на золоте, они глотки друг другу перервут из-за ломаного гроша; они опустятся и иссякнут, у них станет дряблой душа – и тогда придем мы, люди новой формации, сочетающие в себе старые культурные традиции и завтрашний технократический взгляд на мир, на связь вещей, железной рукой мы вырвем у них вожжи…