Томас Пинчон - Выкрикивается лот 49

• Название: Выкрикивается лот 49
• Автор: Томас Пинчон
• Жанр: Современная проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-89091-111-2

Томас Пинчон (р. 1937) – один из наиболее интересных, значительных и цитируемых представителей постмодернистской литературы США на русском языке не публиковался (за исключением одного рассказа). "Выкрикиватся лот 49" (1966) – интеллектуальный роман тайн удачно дополняется ранними рассказами писателя, позволяющими проследить зарождение уникального стиля одного из основателей жанра "черного юмора".

Произведение Пинчона – "Выкрикивается лот 49" (1966) – можно считать пародией на готический роман. Героиня Эдипа Маас после смерти бывшего любовника становится наследницей его состояния. Она пытается разобраться в делах наследства и случайно обнаруживает тайную почтовую организацию. Поиски приводят ее в прошлые века, в старую Европу, где и возникло это общество в пику официальной почтовой службе, а затем распространилось по Америке, превратившись в средство подпольной коммуникации.

В романе «Выкрикивается лот 49» воссоздается Америка середины века – страна одиноких людей. Делается это на фоне нагромождения готических тайн, пародийных ситуаций ужаса и приключений. Пинчон подчеркивает, что в этой стране отвергается любовь как самый известный способ человеческого общения. Иронично звучит утверждение, что психоаналитик в самой развитой стране мира так же обычен, как и дантист. Там даже целесообразно существование службы спасения от самоубийств. Паранойя становится единственным средством коммуникации. Героев, выбивающихся из благополучного мещанства, автор «метит» душевными болезнями. Получается, что только душевнобольные сохраняют способность к общению.

---

– Вживую? – удивился Метцгер. – Электронная музыка – вживую?

– Они пишут ее прямо здесь, старик, живьем. У нас целый чулан аудиоусилителей, дальнобойных колонок, контактных микрофонов – все есть, старик. Так что если у тебя нет своей бумкалки, но ты рубишь в этих вещах и хочешь лабать с прочими чуваками – там есть все, что нужно.

– Спасибо, не надо, – сказал Метцгер с победительной ухмылкой Малыша Игоря.

Хрупкий юноша в прорезиненном костюме скользнул на соседнее место, представился Майком Фаллопяном и принялся агитировать за какое-то Общество Жирного Питера.

– Ты служишь компании этих ультраправых параноиков? – спросил дипломатичный Метцгер.

Фаллопян моргнул.

– Они обвиняют нас в том, что мы параноики.

– Они? – спросил Метцгер, моргая в ответ.

– Нас? – не поняла Эдипа.

Общество было названо в честь офицера, командующего «Рассерженным» – военным кораблем конфедератов; в начале 1863 года Жирный Питер вышел в море, лелея дерзкий план обогнуть мыс Горн и, высадив десант, штурмом взять Сан-Франциско с целью открыть второй фронт в войне за независимость Юга. Штормы и цинга повредили и обескуражили все суда эскадры, кроме маленького и задорного «Рассерженного», который объявился у берегов Калифорнии примерно год спустя. Однако коммодор Жирный Питер не знал, что русский царь Николай II отправил Дальневосточный флот – четыре корвета и два клипера под командованием контр-адмирала Попова – в залив Сан-Франциско, рассчитывая (помимо прочего) помешать Британии и Франции выступить на стороне конфедератов. Худшего времени для штурма Сан-Франциско Жирный Питер выбрать не мог. Той зимой ходили слухи, что конфедератские крейсеры «Алабама» и «Самтер»[41] действительно готовятся атаковать город, и русский адмирал под свою ответственность привел Тихоокеанскую эскадру в полную боевую готовность на случай, если таковая попытка будет предпринята. Но крейсеры, похоже, предпочитали лишь крейсировать. Попов тем не менее периодически выходил на разведку. До сих пор неясно, что же произошло 9 марта 1864 года, в день, ставший священным для всех членов Общества Жирного Питера. Попов выслал то ли корвет «Богатырь», то ли клипер «Гайдамак» посмотреть, что там видно на море. То ли возле города, известного нынче как Кармел-у-моря, то ли на берегу, где сейчас Пизмо-Бич,[42] ближе к вечеру, а может, в сумерки, корабли заметили друг друга. Возможно, один из них выстрелил, в этом случае другой ответил; оба промахнулись, поскольку ни на том ни на другом впоследствии не обнаружилось ни царапины. Наступила ночь. Утром русский корабль исчез. Точнее, исчезновение было взаимным. Если верить выдержкам из вахтенного журнала «Богатыря» или «Гайдамака», отправленным в апреле генерал-адъютанту в Петербург и затерявшимся ныне где-то в Красном архиве, то в ту ночь пропал как раз «Рассерженный».

– Это нас не колышет, – пожал плечами Фаллопян. – Мы не пытаемся извлечь из этого Евангелие. Хотя мы могли бы получить основательную поддержку в Библейском поясе,[43] где могли бы добиться большего успеха. В старой доброй Конфедерации. Ведь это было самое первое военное противостояние России и Америки. Удар, ответ, оба снаряда пролетают мимо, а Тихий океан тихо катит свои волны. Но круги от двух всплесков расходились все шире – и сегодня волна захлестывает нас. Жирный Питер – вот кто был нашей первой настоящей потерей. А не тот фанатик, которого наши друзья из самого левого крыла Общества Джона Берна[44] выбрали в мученики.

– Значит, коммодор погиб? – спросила Эдипа. Много хуже, по мнению Фаллопяна. После этой конфронтации, ужаснувшись возможности военного союза между аболиционистской Россией (в 1861 году Николай отменил крепостное право) и Северо-Американскими Штатами, которые лизали задницы аболиционистам, удерживая в то же время своих индустриальных рабочих в цепях рабства финансового, Жирный Питер неделями сидел в своей каюте и размышлял.

– Это выглядит так, – запротестовал Метцгер, – будто он был против индустриального капитализма. А это сразу и напрочь выводит его из рядов антикоммунистов, верно?

– Вы рассуждаете как берчианец, – сказал Фаллопян. – Хорошие дяди и плохие дяди. Истинная правда вам недоступна. Конечно, он был против индустриального капитализма. Как и мы. А капитализм неизбежно ведет к марксизму, правильно? В основе кошмар тот же, разные только ипостаси.

– Индустриализация всего, – рискнул предположить Метцгер.

– Вот именно, – кивнул Фаллопян.

– Что случилось с Жирным Питером? – настаивала Эдипа.

– В конце концов он вышел в отставку. Вопреки своему воспитанию и кодексу чести. Линкольн и царь принудили его. Вот что я имел в виду, говоря о потерях. И он, и большая часть команды осели вблизи Лос-Анджелеса; практически весь остаток жизни он провел в попытках нажить состояние.

– Как грустно, – сказала Эдипа. – И чем занимался?

– Спекулировал недвижимостью в Калифорнии, – ответил Фаллопян.

Эдипа поперхнулась выпивкой, брызнула сверкающими бисерными капельками на добрых десять футов и зашлась хохотом.

– Ха, – сказал Фаллопян. – В том году была такая засуха, что участки в деловых кварталах Лос-Анджелеса можно было купить по шестьдесят три цента за штуку.

У двери раздался мощный рев, и к возникшему на пороге пухлому юноше с почтовой сумкой через плечо хлынула масса тел. «Почта», – ревела толпа. Это было прямо как в армии. Пухлый паренек со смущенным видом вскарабкался на стойку бара и, выкрикивая имена, принялся бросать в толпу почтовые конверты. Фаллопян извинился и присоединился к остальным.

Метцгер выудил очки и, прищурившись, рассмотрел парня на стойке.

– У него значок «Йойодина», – сообщил он. – Что ты на это скажешь?

– Какая-нибудь корпоративная почта, – предположила Эдипа.

– В такое время?

– Наверное, вечерняя смена. – Но Метцгер лишь нахмурился. Эдипа пожала плечами. – Я скоро, – сказала она и направилась в туалет.

На стене уборной среди губнопомадной похабщины она заметила карандашное послание, написанное аккуратным чертежным шрифтом:

Интересуют утонченные забавы? Ты, муженек, девочки. Чем больше, тем веселее. Спроси Кирби; связь только через ПОТЕРИ, отделение 7391, Л. А.[45]

ПОТЕРИ? Эдипа заинтересовалась. Под надписью был едва заметно начертан символ, какого она прежде никогда не видела, – крут, треугольник и трапеция, вот такой:

Скорее всего, что-то сексуальное, но уверенности у Эдипы не было. Она достала из сумочки ручку, переписала адрес в записную книжку и срисовала символ, подумав при этом: мать честная, иероглифы. Когда она вышла, Фаллопян уже вернулся и сидел со странным выражением лица.

– Вообще-то вы не должны были это увидеть, – сказал он. В руках у него был конверт. На месте для почтовой марки Эдипа увидела напечатанные на машинке литеры ЧПС.[46]

– Понятно, – сказал Метцгер. – Доставка почты – монополия государства. А вы против этого.

Фаллопян криво ухмыльнулся.

– Не такой уж это большой мятеж, как кажется. Мы используем внутриведомственную почту «Йойодина». Тишком. Но почтальонов найти трудно, а объемы у нас солидные. У ребят плотное расписание, и они нервничают. Служба безопасности фабрики чует, что крутятся какие-то дела. Секут во все глаза. Де Витт, – он указал на пухлого паренька, которого теребили, стаскивали с прилавка и предлагали выпивку, не слушая отказов, – самый нервный из всех в этом году.

– И большой у вас радиус действия? – поинтересовался Метцгер.

– Только в пределах нашего отделения в Сан-Нарцисо. Вообще-то уже создано несколько отделений по примеру тех, что действуют в Вашингтоне и, кажется, в Далласе. Но в Калифорнии мы пока одни на весь штат. Некоторые из наших многословных корреспондентов оборачивают своими письмами кирпичи, пакуют все это в оберточную бумагу и посылают экспрессом по железной дороге, но я думаю…

– Что они вроде как отмазываются, – посочувствовал Метцгер.

– Это дело принципа, – сказал Фаллопян, словно оправдываясь, – Чтобы обеспечить приемлемый объем почтовых отправлений, каждый должен посылать по крайней мере одно письмо в неделю через ведомство «Йойодин», иначе взимается штраф, – Он развернул письмо и показал Эдипе с Метцгером.

«Дорогой Майк, – гласило послание, – как ты? Подумать только, я отправляю тебе письмо. Как продвигается книга? Пожалуй, на сегодня все. Увидимся в "Пределе"».

– По большей части, – горько признался Фаллопян, – вот так все и обстоит.

– А что там насчет книги? – спросила Эдипа.

Выяснилось, что Фаллопян пишет историю частных почтовых компаний Соединенных Штатов, пытаясь увязать Гражданскую войну с реформой почты, которая началась где-то в 1845 году. Он считал, что федеральное правительство вплоть до 1861 года отнюдь не случайно ставило серьезные препоны на пути независимых почтовых компаний, уцелевших после всех постановлений 45-го, 47-го, 51-го и 55-го годов, которые принимались с целью привести любых конкурентов в этой области к финансовому краху. Фаллопян видел в этом путь всякой власти: становление, развитие и систематическое злоупотребление, – но в тот вечер не стал углубляться в детали. Собственно, в первую встречу Эдипе запомнились только его хрупкое сложение, аккуратный армянский нос и некоторое сходство его зеленых глаз с неоновой рекламой.