В Бурцев - Борьба за свободную Россию (Мои воспоминания)

• Название: Борьба за свободную Россию (Мои воспоминания)
• Автор: В Бурцев
• Жанр: Русская классическая проза

---

В продолжении многих месяцев я просидел в Петропавловской крепости. С воли до меня не долетало никаких вестей. Ежедневно мне давали прогулку на четверть часа и несколько раз водили на допрос. К лету следующего года меня снова перевели в Дом. Пред. Заключения.

Зимой 1886 г. рано утром, часов в шесть-семь, когда было по-зимнему темно, я услышал, как отпирается дверь в мою камеру. Я думал, что это уже принесли мне кипяток и схватил приготовленный с вечера чайник. Ко мне в камеру вошел старик, сторож, в валенках, - стражники ходили в валенках, чтобы они могли неслышно подкрадываться к камерам и в "глазок" подсматривать за заключенными. В одной руке у него был фонарь и тюремные ключи, а в другой - какая-то бумага. Сторож несколько приосанился и прочитал мне о том, что по докладу министра внутренних дел состоялось всемилостивейшее постановление о высылке меня в отдаленные места Сибири под надзор полиции на четыре года.

Долгое мое сидение кончилось как-то по семейному, - как будто лишний раз принесли мне кипяток.

(38) Зиму 1886 г. и весну 1887 г. я пробыл в Московской Бутырской пересыльной тюрьме. В мае 1887 г. нас через Нижний отправили в Сибирь. От Нижнего до Перми ехали на арестантской барже. Из Перми по железной дороге до Тюмени, от Тюмени до Томска снова на пароходе, а от Томска до Иркутска пешком по этапу.

В самых последних числах декабря 1887г. я из иркутской тюрьмы был привезен в село Малышевское, близ Балаганска, Иркутской губернии.

Поздно вечером, после почти трех лет тюрьмы, мне было как-то странно без конвоя идти по улице. Я скоро нашел своих товарищей. Нас, ссыльных, в этой деревне было человек тридцать.

Еще во время этапа я твердо решил бежать из Сибири. Из двенадцати человек, решивших бежать, я один только бежал. Из нашей же партии бежал еще один (Лебедев), но как раз тот, кто бежать не собирался.

Месяца через два после моего прибытия в ссылку, я под предлогом, что мне надо поговорить с доктором, выхлопотал себе разрешение съездить в Иркутск. На самом деле я ехал туда подготовить свой побег.

Местные иркутские ссыльные направили меня к М. А. Натансону, и он обещал мне приготовить паспорт. Записал мои приметы, дал мне советы раз наго рода насчет побега и просил ни к кому больше не обращаться, а ждать, когда он пришлет мне все, что нужно. Я и тогда почувствовал что-то неискреннее в его словах.

Срок моего отпуска в Иркутск прошел и я должен был уехать обратно к себе в село Малышевское. И там я стал дожидаться ответа от Натансона.

Прошел месяц, другой. Ответа из Иркутска или не было или ответы получались самые уклончивые. Наконец, я понял, что меня Натансон просто на просто обманул и что он вовсе и не имел в виду мне устраивать побега. По его расчетам, ему не хотелось, чтобы я бежал - и потому что я по своим взглядам был не подходящий для него человек, и потому, что мой побег (39) мог отразиться на тех, кто был в Иркутск - в частности на нем. Мои товарищи, с которыми я делился своими планами, поняли, что мы обмануты, и впоследствии устроили Натансону по этому поводу не одну сцену.

Тогда я обратился за помощью к местным товарищам. На медном пятаке выгравировали печать, достали какой-то неважный бланк и приготовили мне паспорт. С 80 рублями в кармане, 3 июля 1888 г. я решился бежать из Сибири.

Первые 80 верст я ехал проселочной дорогой, затем, на большой почтовой дороге, на станции, кажется, Черемухове, взял подорожную и под видом только что кончившего гимназию в гимназическом костюме ехал некоторое время с каким-то попутчиком-купцом.

В Красноярске я встретил ссыльных Тютчева и Р. Прибылеву и они помогли мне доехать до Томска. Затем, с помощью томских ссыльных, я на пароходе по Оби доехал до Тюмени, из Тюмени по железной дороге до Перми, и оттуда на пароходе до Казани. Из Казани - в Саратов, Ростов-на-Дону, Керчь и морем через Севастополь в Одессу. Там я встретил молодого революционера Ю. Раппопорта, не Шарля Раппопорта, с кем впоследствии мне тоже нередко пришлось встречаться заграницей. Он помог мне тайно переехать границу через Волочиск, а потом, через Краков и Вену, мы вместе благополучно приехали в Швейцарию.

(40)

Глава IV.

Народовольческое, социал-демократическое и либеральное течения заграницей в тогдашней эмиграции. - Приезд заграницу. - В Цюрихе. - Встречи с эмигрантами. - Парвус. - Дембо. - Пасманик. - В Женеве. - Дебагорий-Мокриевич. - Драгоманов. - Споры по поводу политических программ.

Русская эмиграция жила Россией. О ней только она и говорила. О ней только и думала. Она была ее осколком. Недавно многие из эмигрантов были в России и почти все душой снова туда стремились. Они были отражением России - иногда неверным, иногда односторонним. В общем, русская эмиграция, какой я ее встретил в 1888-89 гг., жила тем же, чем жила и Россия. Это были - русские люди.

В конце 80-х и в начале 90-х годов, при Александре III, оппозиционные и революционные течения в самой России были крайне слабы. Они более ярко были представлены заграницей.

После провала народовольческой организации в 1884 г. (Лопатина, Якубовича и др.) среди революционеров не было серьезных больших организаций. В Москве были кружки революционной молодежи, куда входили Гоц, Минор и др. На юге были кружки Оржиха, Богораза, на севере бывшие чернопередельцы выступали, как социал-демократы. В разных местах делались слабые попытки приступить к активной борьбе, ставили тайные типографии, создавали революционные организации среди рабочих и крестьян.

Но со всем этим правительство мало считалось. Это ему не угрожало в данное время, а для него этого было достаточно.

(41) С закрытием "Отечественных Записок" условия существования литературы были так тяжелы, как давно уже не были. Д. Толстой вел систематическую борьбу с земством и уничтожал все проявления свободных общественных течений.

Общество, и молодежь в частности и в особенности, было против правительства. Правительство, кроме своей бюрократии и войска, находившихся вне политики, не имело никакой опоры и было чуждо для всего в стране. Эта его отчужденность от общества была такова, что даже в легальных сферах все и вся со злорадством относились к тому, что имело какое-нибудь отношение к власти. Щедрин, будучи по своему прошлому сам бюрократ, был верным выразителем этого настроения. Правительство боялось общественной инициативы и боролось со всеми проявлениями общественной свободной жизни.

Хотя платонически, но сочувствие революционерам, несомненно, было общее. Между прочим, а может быть, даже в особенности, это выражалось в общем сочувствии политическому террору и в частности цареубийству. Террористы были выразителями общественного протеста. Больше того, - надеждой общества. Террора хотели и ждали. Против террористов, если и негодовали иногда, то только за то, что они действовали неудачно или совсем не действовали. Известия о попытках цареубийства и убийствах таких лиц, как Судейкин, а потом Плеве, встречались с нескрываемой радостью. Навстречу террористам и революционерам вообще шли многие, ничего с ними общего не имеющие.

Теперь, когда нет цензуры, мемуары расскажут, как тогда был популярен террор и террористы и как в обществе верили в их силу.

Террор приветствовали не только в рядах крайних левых партий, но и в рядах умеренных. В обществе никто не решался выступать против террористов. Против них выступали только такие реакционеры, которым никто не верил.

(42) Благодаря всему этому, правительство, как никогда раньше, было изолировано от общественных организаций. Между обществом и правительством был полный разрыв, у них не было общего языка. Искренние патриоты не были связаны с правительством и у общества и народа не было своего правительства. Правительство ни на что не опиралось в стране и, по-видимому, не желало этого. Оно продолжало висеть в воздухе.

Тогдашнее разъединение правительства, народа и общества было чревато большими и очень печальными последствиями. То, что было в начале 1917 г., свои корни имело в этой отчужденности правительства от всего живого в стране.

Тем не менее правительство являлось и тогда единственной большой реальной силой в стране. У него была армия. Его бюрократия действовала часто с большим успехом, потому что она в свою среду вобрала много, т. н., третьего элемента, которому собственно некуда было податься, кроме как идти работать вместе с правительством. Но при таком существовавшем бесправном положении страны бюрократия, конечно, могла только в ограниченных размерах, неглубоко, выполнять общественные задачи, которые стояли перед нею.

Заграницей среди эмигрантов в то время было два главных течения: народовольцы и социал-демократы. Оба эти течения резко противополагали себя либералам. Среди народовольцев были издатели и сотрудники "Вестника Народной Воли" - Лавров, Рубанович, Русанов, Серебряков, революционная молодежь, как Ив. Кашинцев, а среди эсдеков - Плеханов, Засулич, П. Аксельрод.